И наконец:
— В Дингуолле-то, говорят, скоро «Бургер кинг» откроют!
Вдалеке, у них за спиной, поверхность Дорнохского залива отливала золотом, и сотни морских птиц вились над коньками древних крыш. Джун и Фэй стояли на окраине города, издали взирая на заброшенное кладбище. Они как на ладони видели Ника Клайна, хотя их от него отделяли несколько сотен ярдов; чистый воздух и девственный пейзаж, казалось, приближали далекие предметы, словно обратная перспектива в росписях средневекового алтаря.
— Он совсем не шевелится, — сказала Фэй.
— И тем не менее он счастлив, — сказала Джун.
Ник сидел среди надгробий, лицом к полям. Он сидел так уже несколько часов.
— Пойдем погуляем, — предложила Фэй.
— Ладно, — сказала Джун. — Но только не в сторону Ника. Он наслаждается одиночеством.
Две женщины, не говоря больше ни слова, двинулись вдоль взбиравшейся в гору дороги, которая вела к Инверу. Не прошли они и нескольких шагов, как Теин резко оборвался, и начались бескрайние пастбища. В сравнении с их просторами и с вершинами гор женщины казались двумя крошечными существами. Они и сами почувствовали свое ничтожество, свою малость, но странным образом это чувство помогло им преодолеть одиночество, почувствовать себя ближе друг к другу. Если бы кто-нибудь посмотрел на них с вершины холма, он бы такими их и увидел: не случайными попутчицами, какими они были еще прошлым вечером в аэропорту, а двумя приятельницами, соединившимися по собственному желанию.
По дороге Джун посмотрела на Фэй и заметила, что у той из-под выкрашенных в каштановый цвет волос выбивается одинокая седая прядка, что на ее стройной шее виднеется длинный шрам, похожий на зловещий след ножа, а еще — что у нее красивая линия рта и зовущие глаза. Фэй восхищалась почти сверхъестественной видимостью, характерной для ранних сумерек: каждый камешек на дороге, каждый кустик травы были такими отчетливыми, словно контуры специально обвели черной тушью, словно весь этот пейзаж был одной огромной картиной, исполненной с невероятным мастерством. Затем Фэй скосила глаза на Джун и увидела, что ее лицо прописано с той же самой четкостью: на нем отчетливо рисовались все морщинки, уже существующие и те, которые только появятся в будущем, иссякшее человеколюбие, не до конца вытравленный идеализм, страдание, причиняемое избытком внутренней энергии.
Это были еще маленькие и слабые намеки на сближение, но за ними последовали другие. Обе женщины одновременно обратили внимание на безмолвие горных вершин, на ничем не нарушаемый покой небес и на сходство своих физиологических реакций. У обеих было ощущение, будто их мозги и кровь внезапно очистились от всех пропитавших их ядов, от смертоносных миазмов Нью-Йорка, от шума, производимого автомобилями, телевизорами и десятью миллионами озлобленных людей, и будто вся эта отрава, превратившись в жалкие облачка ионов, улетучилась, растворившись в бескрайнем небе.
Погуляв около часа, они дошли до свежевспаханного поля. Рядом овцы, стоя в ботве огромных турнепсов, жевали ярко-белые корнеплоды. Казалось, их шерсть светится. Джун и Фэй остановились.
Появилась молодая женщина с дочкой; они шли им навстречу, в сторону Теина. Девочка подбежала к ограде из колючей проволоки и сняла с нее клок овечьей шерсти.
— Да сколько еще ты будешь подбирать? — пожурила ребенка мать, кладя шерсть в оттопыренный карман фиолетового пуховика. — Что ты из нее собираешься сделать?
— Овцу, конечно, — сказала малышка.
Этот короткий разговор навел Джун Лабуайе-Сук, когда они с Фэй продолжили прогулку по полям, на размышления. Она не думала об искусстве с самого утра, но тут у нее забрезжила идея нового шоу, которое могло бы называться «Воспроизведение»… нет, «Восстановление»… нет, еще лучше, «Воссоздание овцы». Она могла бы приобрести у мясника различные части овечьей туши и снова сложить их вместе, предварительно засунув в чехлы для автомобильных кресел и в тапочки из овчины. А может, разложить части туши порознь и поместить рядом с ними надписи, приглашающие посетителей самостоятельно собрать из них овцу? Так это будет более провокационно. Или вообще обойтись без текста. Пусть критики сами соображают, что к чему. Действовать надо осторожно — с мясом уже устраивали много перформансов, и ей нужно любой ценой избежать сравнения с этими идиотами, что суют публике прямо под нос гниющую падаль. Может быть, запечатать мясо в пластик… жидкое оргстекло… можно трогать, не испытывая отвращения… словно блоки «Лего», с которыми играют дети… такой конструктор из серии «Собери сам»…
Течение ее мыслей прервал неожиданный звук: Фэй плакала.
— Что стряслось? — спросила Джун.
— Из меня никогда не получится художник, — простонала Фэй, глядя на феноменальный закат. — Даже если я буду жить миллион лет.
Джун, не зная, что на это сказать, снова посмотрела в сторону овец.
— Беее! — проблеяла одна овца, и Джун внезапно поняла, что вся ее затея с «Воссозданием овцы» — действительно совершенно пустая, когда на свете существуют такие животные, как овцы, принадлежащие к совсем иному, чем она сама, биологическому виду и обитающие в таком уголке планеты, куда она запросто могла бы никогда и не попасть: в Альтернативном центре мира.
— Брось! — сказала она, кладя руку на плечо Фэй. — Лучше пойдем поужинаем.
Через час они уже сидели в гостинице, удивляясь неудобоваримости шотландской пищи и мечтая о Нью-Йорке.
На следующее утро в банке их ждала хорошая новость: перевод, который, как убеждал Джун банковский менеджер, «так просто не проскочит», тем не менее взял и проскочил. Менеджер даже порывался извиниться перед художницей за подобную неожиданность. Деньги прибыли. Художникам пришлось провести в горной Шотландии всего лишь сутки. Автобус отвезет их в Инвернесс через час, к вечеру они окажутся в Эдинбурге.
Джун и Фэй за ночь отлично выспались, поскольку каждой досталась в пансионе целая комната: Мортон и Ник ночевать так и не явились. Они пришли только под утро, от них сильно пахло спиртным, а от Мортона вдобавок и овечьим дерьмом. Ник, как он объяснил, вернулся пешком в инверский паб, чтобы узнать, что же все-таки такое этот стовиз. Стовиз, заявил он с не присущей ему уверенностью, это самое отвратительное блюдо, которое он когда-либо пробовал. Но люди в Инвере оказались очень симпатичными, пожалуй, если будет время, он сегодня сходит туда снова, несмотря на дождливую погоду. В особенности ему пришлась по душе одна дама, молодая женщина, которую муж бросил с маленькой дочкой и которой Ник, похоже, тоже понравился. У нее есть большой запущенный фермерский дом возле Лох-Аи, и там во дворе свален самый замечательный металлолом, какой ему доводилось видеть.
— Тут такие перспективы… — объяснил Ник.
— Попробовать позвонить твоему агенту еще раз? — спросила Джун.
— Попробуй, попробуй, — бросил Ник, погруженный в глубокую задумчивость.
Джун дождалась, когда тот отойдет подальше, затем зашла в телефонную будку и набрала номер.
— Гэйл Фреленг слушает.
— Говорит Джун Лабуайе-Сук из Теина, Шотландия.
— Понятно. Мисс Голем очень помогла мне, когда я наводила справки. Мой клиент рядом с вами?
— Э… нет. Он отправился прогуляться.
— Его обвели вокруг пальца, мисс Сук. Вас всех обвели вокруг пальца. Как только ваш самолет взлетел, Альтернативный центр мира перестал отвечать на мои факсы. Я, разумеется, начала выяснять, в чем дело. Брошюры оказались фальшивками. Офис, адрес которого в них значился, находится в здании, предназначенном под снос. Никакого Альтернативного центра мира не существует.
— Похоже, вы правы.
— Извините меня за занудство. Как вы думаете, сможет ли мой клиент оказаться завтра вечером, то есть в среду, двенадцатого, в восемнадцать сорок пять, в Эдинбурге?
— Думаю, что да. Не вижу, что бы ему могло помешать.
— Великолепно. Пусть заберет забронированный для него билет бизнес-класса у стойки «Бритиш эрвэйз». Пожалуйста, попытайтесь сделать так, чтобы мой клиент понял: этот билет действителен только в пятницу, двенадцатого, исключительно в этот день и ни в какой другой.
— Хорошо, я скажу ему…
— Прекрасно, Как я поняла, мисс Голем уже позаботилась о вашем возвращении?
— А разве вы сами не знаете?
— Я была слишком занята, чтобы следить за чужими делами, мисс Сук. Я предположила, что вы позвоните ей сами.
— Все в порядке, мисс Фреленг, Что мне передать от вас Нику? Привет? Поцелуй?
— …достаточно передать то, что я вам уже сказала. Удачи.
Ко времени, когда автобус на Инвернесс начал прогревать двигатель перед зданием почты, Джун и Фэй уже сумели кое-что выведать насчет того, как провел эту ночь Мортон, и убедили его, что, если он хочет попасть на автобус, ему лучше запихать свою вонючую куртку в пластиковый мешок. А чтобы фотограф не замерз на сыром ветру, они, последовав совету стоявших на остановке доброхотов, заскочили в благотворительный магазин Св. Дутуса и приобрели для Мортона за £1.85 другую куртку — блестящую, лиловую, с надписью «Я ♥ БОУЛИНГ НА ТРАВЕ».
