К концу дня мальчик попросил позвать мать и остался с ней наедине. Алена вышла за дверь и хотела пойти на кухню, выпить стакан чая, но требовательный голос больного в спальне остановил ее. Он просил мать отправить сиделку домой немедленно. «Я не нуждаюсь в медицинских услугах и не могу видеть ее». «Но почему, сынок? — недоуменно спрашивала она. — Такая милая и приятная девушка». — «И ночью она тоже будет здесь»? — «Конечно, сынок, вдруг тебе что-то потребуется». Невозмутимый голос матери наставлял своего «несмысленыша». «Нет мама, нет, — закричал он. — Когда же ты поймешь, что я уже вырос и мне не нужна нянька. Я не смогу, понимаешь, не смогу остаться с ней ночью вдвоем»! Голос захлебнулся в крике отчаяния и закашлялся пересохшим горлом.
До матери наконец дошло… «Господи, он и вправду вырос и ему нужна женщина». Она оглядела любимое, прыщеватое лицо. «Нет, просто необходима». Прервав мысли, она тихо произнесла: «Успокойся, сынок, я что-нибудь придумаю, я попрошу»…
Этих слов Алена уже не слышала, покраснев, она убежала на кухню. Слова мальчика не обидели ее, наоборот, она посчитала его благородным — он не хотел унизить ее и просил отправить назад, домой. Тогда она впервые поняла, что больные могут видеть в ней не только медицинскую сестру, но и привлекательную, желанную девушку. Она не могла объяснить, но внутри к взрослому мальчику шевелилась жалость.
Мать нашла ее на кухне, и Алена сразу заметила неадекватность поведения. Она волновалась, предлагала то чай, то кофе, бокал вина. Алена попросила кофе, понимая, о чем пойдет речь. Волнуясь, мать начала издалека: «Понимаете, Алена, у меня единственный сын, и он как-то незаметно вырос. Хотя, конечно, он еще мальчик, но природа берет свое и он совсем уже не мальчик. — Она заволновалась сильнее. — Не хотите вина? А я все-таки выпью». Наполнив бокал и опрокинув его залпом, мать присела на стул, помолчала минуту, видимо, не зная с чего начать. Стыд овладел ее телом, но слепая любовь подавляла, пересиливала его. «Сыну нужна… — Она снова замолчала, взяла начатую бутылку. — Не хотите? — Алена покачала головой. Мать выпила еще бокал. — У меня достаточно денег, и я могу пригласить любую красивую и чистую молодую женщину из бюро услуг. Но сын болен сейчас, и помочь ему можете только вы».
Алена медленно встала со стула, мать в отчаянии затараторила: «Я заплачу вам, очень хорошо заплачу, не отказывайтесь, я»… Она вытащила из кармана пачку долларов, всмотрелась в лицо Алены и зарыдала, уронив голову на лежащие на столе руки.
Хотевшая уйти, Алена растерялась, постояла немного и подошла к плачущей матери, положила на плечо руку. «Я помогу вам, но деньги вы должны убрать — я не шлюха».
Алена вздохнула, вспоминая, что тогда, через месяц, она все-таки взяла деньги и сейчас не жалела об этом. По сути она была обыкновенной проституткой, но особенности работы и условия позволяли ей не считать себя таковой. Она прекрасно знала, что будет делать уколы этому мужчине в возрасте, спать с ним и получит неплохой гонорар кроме зарплаты в фирме.
Лев Абрамович решился погладить ее ножки. Алена улыбнулась, убирая его руку.
— Не сейчас — сердце, придется подождать денек-другой.
Она еще раз улыбнулась, чмокнула его в щеку и стала готовить систему.
Мортинсон вздохнул. «Как не вовремя все это: инфаркт, Михась и все вместе, — подумал он снова. — Сейчас бы понежиться с Аленой, насладиться ее телом, а тут лежи и мечтай». Он больше не нервничал, главная проблема снялась благодаря усилиям Данилова. Через несколько дней он сам перезвонит Михасю, поблагодарит, закрепляя полученный результат.
Лев Абрамович закрыл глаза, представляя, как Алена станет ласкать его, снова захотелось погладить ее ножки и забраться повыше, он не сомневался, что Софочка уже переговорила с ней и можно начинать атаку.
* * *
Год пролетел незаметно и быстро, остались позади сессионные и дипломные волнения — Юлия выходила в большую жизнь. Первый день — не надо идти в вуз, красный диплом приятно согревал взгляд, но думать о нем или об учебе не хотелось. Она вышла во двор коттеджа и направилась к скамье, их любимой скамье, где наслаждалась воздухом и запахом трав, легким шорохом сосновых веток вся большая семья. Можно посидеть спокойно в тишине леса, отдохнуть душой от мирской суеты, помечтать или поразмышлять о чем-либо. Но не хотелось и этого, никаких раздумий — учеба окончилась благополучно.
Юлия заметила спускающуюся к ней с сосны белочку: они привыкли к людям, не пугались и знали, что их не обидят и угостят. Юля с сожалением протянула руку, показывая, что ничего нет на этот раз на ладони. Белочка замерла на некоторое время на стволе дерева, не понимая: почему нет вкусненького? Потом забралась повыше, но не исчезла совсем, оставаясь на нижних ветках. Юля вздохнула и опустила глаза.
А в траве бурлила своя жизнь. Муравьи бегали по невидимо натоптанным тропинкам, вроде бы сновали туда-сюда без дела, но в действительности работали, искали и находили корм, тащили его в свой муравейник. Каждый занимался своим делом. Вот и Юля должна заняться своим делом. Подошло время, кончилась учеба, и она знала, где станет работать. Многие или некоторые сокурсницы и сокурсники не найдут работы по специальности, — ну что ж, каждому свое.
Юлия закрыла глаза. Как хорошо все-таки у отца в доме! Можно посидеть и отдохнуть в собственном небольшом лесочке.
Ей, как и отцу, предстояло много трудиться на благо Родины!
Плот с шуршанием уткнулся в береговую траву, замер на некоторое время и, гонимый течением, стал разворачивать свой хвост по ходу воды, наконец прижался к берегу всей длиной и окончательно остановился, иногда покачиваясь на невидимой волне.
Кэтвар присел на низенькую сосновую чурку, служившую в походе стулом или правильнее сказать табуретом, вытащил из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся дымом, оглядывая окрестности и свой импровизированный плот с привязанной к нему моторной лодкой. По выражению лица можно было без труда догадаться, что он остался доволен, и только опытный психолог смог бы определить легкое волнение, присущее людям перед большим и важным делом. А перед большим делом, по старому русскому обычаю, полагалось немного посидеть, как перед дорогой, и Кэтвар, пуская дым, одновременно радовался необычайно красивой природе и прикидывал, с чего начинать.
Лена в этом месте огибала со всех сторон небольшой островок, густо заросший черемухой, обещающей к концу лета порадовать своей черной сладкой ягодой. Правый, несудоходный рукав ее, глубоко врезался в пологий травянистый берег, образуя нечто вроде залива, в котором любила погреться на солнышке рыба. Остров закрывал от любопытных взоров речников или пассажиров редких судов это место, что вполне устраивало Кэтвара. Он не желал и не мог допустить, чтобы его месторасположение было кем-либо узнано, и случайная встреча могла стоить жизни любому путнику.
Еще прошлым летом он выбрал примерный район, куда не забредают даже случайные и вездесущие охотники — слишком далеко от ближайшего населенного пункта, 200 километров, как минимум. Место ему понравилось по многим параметрам: и невидимая с воды пристань, и граница кедрача с сосняком, и небольшой ручей, позволяющий лишний раз не выходить к реке, по которой хоть и редко, но все-таки плавают суда. С одной стороны смешанный, в основном сосновый лес, в котором можно собирать грибы, с другой кедрач, сплошь выстланный черникой, а если перевалить через сопку, то можно поживиться и брусникой.
Он пробыл здесь дней десять в прошлом году — свалил, распилил и ошкурил необходимое для строительства зимовья количество деревьев, надрал мха, и все это сохло, поджидало сейчас его в готовом виде. Выкопал котлован для подполья, в котором собирался держать продукты, и яму под баню, которую он тоже собирался построить, завез часть жизненно необходимого инвентаря.
И вот он снова здесь, через год, как и планировал ранее. Кэтвар докурил сигарету, вздохнул полной грудью, окидывая взглядом полноводную реку, и решил, что первым делом необходимо унести оконные рамы, чтобы не разбилось вставленное заранее стекло. Закрепив плот получше, он ступил на землю, на которой ему предстояло прожить до следующего года, как минимум, а может и более. До своего стана Кэтвар добрался за 5 минут, метров 400 отделяло его от реки, но он не беспокоился — особенности ландшафта не позволяли увидеть дым костра или печи с водной глади.
Все оставалось как прежде — заготовленный кругляк просох хорошо, местами потрескался и немного потемнел, вырытые ямы ждали своего предназначенья. Кэтвар аккуратно поставил рамы и остался доволен, началась трудная, но радостная работа: все с речки перенести сюда, включая и сам плот, сделанный из обрезных досок толщиною в 6 и 2 сантиметра. Шестерки — на пол и потолок, двойки на крышу и нехитрую мебель.
