— Журналисты, — усмехнулся он, — вам нравится все блестящее. Софиты, микрофоны. В моем мире вы не очень-то котируетесь. Но и я не много значу в вашем.
— Правда?
— Когда в последний раз вы видели марионеточника на обложке «Тайм аут»? — спросил он, и я заметил, что он говорил со скучающим видом, полуприкрыв глаза.
— Хорошее замечание. — Я все же пытался вести себя дружелюбно.
— Думаю, быть журналистом не так уж плохо: ты пытаешься выглядеть важной птицей в местах вроде этого, а потом пишешь статью и ее печатают. Но на самом деле ты как бы ничего не делаешь, правда?
Этот марионеточник начинал уже раздражать. Мне хотелось схватить его за горло. Он улыбнулся, явно довольный тем, что он из тех, кто всегда говорит все как есть, и если это вас обижает, то это только ваша проблема, сам-то он «просто говорит правду, и ее всегда лучше говорить в лицо». Разумеется, лучше, от этого ты чувствуешь себя хозяином положения. Наверное, немало людей видели эту его «я-просто-говорю-правду» улыбочку на вечеринках в подвалах пустующих зданий, где он излагал что-то подобное, сидя по-турецки на коврике в этническом прикиде.
— Но давай делай свою работу, — со снисходительной ухмылкой проговорил он. — Продай нам эту группу так, чтобы потом она могла продавать пепси и пиво «Карлсберг».
Я не мог не заметить, что он пил как раз «Карлсберг». Глаза Эбби тоже метнулись к логотипу на его пивной кружке, но она закусила губу и опять виновато покосилась на меня.
Боюсь, все, что я думал в данный момент, было большими буквами написано у меня на лице. «Шутишь, Эбби? Это твой парень? Его сценическое имя не капитан Стинкджет?»
Еще там было написано: «Никогда в жизни я больше не буду слушать советы от мудрых не по годам девиц у канала в Кэмдене, или в автобусе, направляющемся в Блумсбери, или в кафе рядом с моим домом. Потому что ты встречаешься с самой большой скотиной в Англии».
От моих мыслей меня отвлек монолог Пола, злобно пытавшегося выразить мало интересовавшее меня мнение.
— В некотором роде я вами восхищаюсь, — говорил он, — на этом месте я дал ему по морде. Ну, почти дал. Во всяком случае, я собирался. Но — ха-ха — знаете, ребята, я никогда не смогу делать то же, что и вы.
Он покачал головой, не глядя на нас. Его вид говорил «да, я действительно только что это сказал, и все на этом» и еще кое-какие фразы, подтверждавшие, как он собой доволен. Мне было не слишком приятно.
Я молча уставился на сцену, яростно сжимая горлышко бутылки.
— И… много народу приходит посмотреть на твоих кукол? — с рассеянным видом поинтересовался Дэв.
Пол моргнул в притворном изумлении.
— Должно быть, это замечательная работа. Я бы тоже хотел играть целыми днями: наверное, очень помогает от стресса, за исключением случаев, когда нити рвутся, — вот это, должно быть, действительно стресс.
Пол тут же понял, к чему клонит Дэв.
— А ты чем занимаешься? — поинтересовался он.
— Работаю на министерство обороны. Не могу сказать больше. При данных обстоятельствах.
— Намекаешь, что ты из МИ-6… И почему мне кажется, что на самом деле ты сидишь на ресепшен в привокзальном отельчике.
— Ха-ха! — рассмеялся Дэв. — Так когда твое следующее шоу?
— Театральное представление, — поправил его Пол. — Это театр.
— У меня есть племянник, ему четыре года, и он обожает марионеток. Я приучил его к Маппетам. Он их обожает!
— Маппеты — это не совсем то, чем я…
— Так когда ты понял, что тебя интересуют Маппеты?
Я поймал взгляд Эбби. Она наслаждалась происходящим.
— Не уверен, что мальчик оценит мой подход.
— Ты ищешь подход к мальчикам?
— Очень смешно.
— Какая из марионеток твоя любимая? У тебя есть обезьянка?
— Ты так самоутверждаешься? — спросил Пол.
Тут Эбби стоило бы сказать: «Успокойся, Пол, ты вел себя как скотина, не к месту демонстрировал свое превосходство, успокойся, это мои друзья», — но вместо этого она сказала:
— Пол прав: вам надо повзрослеть. Обоим.
— Если он ее парень и живет в Лондоне, почему она в тот раз ночевала у нас?
Мы стояли на балконе и смотрели, как рабочие выносят звукозаписывающую аппаратуру.
— Они то расстаются, то снова вместе. Должно быть, тогда они как раз расстались. Кроме того, у него сложный характер. Иногда проблема бывает в этом.
Не знаю, каким я представлял себе парня Эбби. Я думал, что он будет довольно обычным. Слегка зажатым. Что ей в нем импонируют какие-то не очень очевидные черты. И искренне был бы рад этому. Так, как радуешься, видя, как невероятно стильные японки ходят по Шордитчу под ручку с неуклюжими чуваками.
Меня раздражало то, что он оказался здесь, в нашей компании, без предупреждения. Из счастливого трио мы превратились в явно не сыгранный квартет, и все это благодаря какому-то кукольнику.
Казалось, что Эбби одновременно и хотела, и не хотела, чтобы мы с ним знакомились. Так или иначе, она не искала нашего одобрения. Может, ей нужно было наше неодобрение? Неожиданно кто-то хлопнул меня сзади по плечу.
— Все в порядке?
— Майки! — обрадовался я. — Как ты, дружище?
Я раньше никогда так не говорил. Майки был один, если иметь в виду его группу, но вокруг него крутились люди, жаждавшие с ним пообщаться.
— Неплохо!
Тут он заметил Дэва.
— Майки.
— Дэв, — неожиданно уверенно ответил тот, — я тоже в некотором роде музыкант.
О Боже.
— Правда? И что ты играешь?
— Вообще-то музыку.
Майки кивнул, как кивают люди, желающие показать, что они поняли только то, что вообще ничего не поняли, и повернулся ко мне.
— Мы должны тебя поблагодарить.
— Что? Да не за что вам меня благодарить, — скромно ответил я, но приготовился с определенным удовлетворением выслушать все, что он мне скажет.
— Нет, друг. Ты теперь часть нашей истории. Мы присовокупили твою статью к двум сотням дисков с нашим синглом, сами разнесли их по городу, и один из них оказался вкупе с другими дисками на столе одного парня. Он твою статью заметил, взял диск с собой, послушал его в машине и тем же вечером позвонил нам.
Я широко улыбнулся. В некотором роде ему надо было бы благодарить Эбби.
— Мы попали на радио, потом оказались здесь с более продвинутой группой, и журналисты говорят, что мы новые… как их…
— Кто такие «Каких»? — спросил Дэв, но мы ведь слишком крутые, чтобы отвечать на его вопрос.
— Все налаживается, друг! Я вчера сказал Филу, что Джейсон должен стать нашим официальным биографом. Ты знаешь, как все начиналось! Он сказал, что я бегу впереди паровоза…
Я видел, что люди за его спиной следят за нашим разговором. Майки же становился кем-то важным, и они чувствовали это.
— Так что в любом случае за нами долг. По пиву? — предложил он на прощание — многообещающий двадцатилетний музыкант, — так, будто я тоже что-то собой представлял.
— Точняк! — ответил я. — Точняк, парень.
Майки растворился в толпе. Мы проводили его взглядом. Его окружали всякого рода хиппи, в том числе и девицы заметно более юные, чем Эбби, в самодельных футболках с логотипом «Кикс» и всевозможных фенечках.
— Как думаешь, он в курсе, что ты слушаешь в основном Холла и Оутса? — поинтересовался Дэв, когда я с гордым видом повернулся к нему.
Краем глаза я заметил, как Эбби, не глядя на нас, протискивается к выходу.
Мы остались послушать «Плей-энд-рекорд». Я мысленно писал статью о них. Майки вдохновил меня. Я мог что-то изменить! Я мог стать частью событий! Я способен быть не только винтиком в том, что Пол назвал бы «системой», умилившись собственному вольнодумству, но и пользоваться этим положением так, как мне придет в голову. Может быть, ребятам из «Плей-энд-рекорд» я тоже понравлюсь. Должно быть, я прекрасный музыкальный обозреватель, раз заметил «Кикс» в самом начале их карьеры и сыграл такую роль в их судьбе.
Группа, как я напишу, сочетает пафос-метал с трип-хоповыми мелодиями. Так было написано в их рекламке. Я поискал глазами Эбби. Ее нигде не было. Пол у бара спорил с какой-то блондинкой — не иначе как о Прусте и его влиянии на европейский кукольный театр. В нем по-прежнему не было ничего, чему бы я мог симпатизировать.
Будь я все еще учителем, я бы написал о нем так:
«Пол: шишка на ровном месте».
А потом сказал бы, что это кто-то из детей добрался до моих записей.
— Надо было взять с собой Мэтта, — вздохнул Дэв. — Он мог бы найти кусок арматуры и разбить всех кукол Пола. Ты звонил ему?
— Да. Не дозвонился.
