Он прикоснулся к ее волосам, повернулся и стал подниматься по ступенькам к дорожке.
Стоя у двери, она сказала:
— Если ты женишься на ней, я хочу сделать вам подарок.
— Найди лучше своего мужа, — ответил он.
Но она уже шла вверх по ступенькам.
— Что она любит? — спросила она нахмурившись. — Может, что-нибудь для кухни ей купить? Одежду я бы не стала ей дарить. В одежде она лучше моего разбирается.
— Просто пожелай нам удачи.
Рейчел взяла его за руку.
— Можно я еще с тобой побуду? Немножко. Ладно?
Держась за руки, они дошли до «Вулвортса»-десятицентовки[64].
— Нет, — остановилась она. — Так не пойдет.
Через некоторое время им попался ювелирный магазин, и она направилась ко входу.
— Ты не можешь себе этого позволить, — сказал он, останавливая ее. — Если ты серьезно настроена, подари нам открытку.
— Гостей звать будете?
— Не знаю. Может быть.
Она вошла в ювелирный магазин и подошла к главной витрине.
— У меня всего три или четыре доллара, — призналась Рейчел.
В витрине были выставлены серебряные и посеребренные предметы. Рейчел заставила продавца вытащить их один за другим и осмотрела. После долгих раздумий она купила лопаточку для торта, и продавец завернул ее в подарочную бумагу.
— Ей понравится, — сказала она, когда они вышли из магазина. — Да ведь?
— Конечно, — согласился он.
— Ты рассмотрел ее? — спросила Рейчел. — Сделано в Голландии. Небольшая, правда, и не такая нарядная, как другие вещи.
Дома она развернула лопатку и заново обернула ее собственной бумагой, по-своему запечатала и обвязала ленточкой.
— Так лучше, — сказала она, скручивая ленту лезвием ножниц. — Мне на Рождество приходилось в универмаге в центре города работать — покупки заворачивать.
В ленту она вставила гладиолус и несколько зеленых листьев и закрепила их скотчем.
— Очень красиво, — сказал он.
Она положила подарок в бумажный пакет.
— Это вам обоим.
— Спасибо, — поблагодарил он ее.
— А я, наверно, не пойду, — сказала она.
— Хорошо, — согласился он.
Проводив его до двери, она спросила:
— Можно, мы к вам в гости придем?
— В любое время, — ответил Джим.
Она мешкала у двери, говорила медленно, не глядя ему в глаза.
— Можно задать тебе вопрос?
— Сколько угодно.
— Или, может, попросить об одолжении. Я тут думала, вернешься ты на радио со своей программой или нет.
— Ты хочешь, чтобы я вернулся?
— Если ты это сделаешь, мы снова сможем слушать тебя.
— Я вернусь.
— Здорово, — кивнула она. — Я хочу снова услышать тебя. Мне всегда от этого как-то лучше становилось. Верилось, что тебе на нас не наплевать.
— Конечно, не наплевать, — сказал он. — И тогда, и сейчас.
— Даже сейчас? Вот сейчас?
— Ну конечно.
— До свидания, — попрощалась она, протянув ему руку, и он пожал ее.
— Спасибо за обед, — поблагодарил он. — За то, что готовила для меня.
— Я ведь неплохо готовлю, правда?
— Очень даже неплохо.
Она отошла от двери. А затем он вышел на улицу и стал подниматься по ступенькам.
— Постой, — окликнула его Рейчел. — Ты забыл.
В руке у нее был завернутый подарок.
Он вернулся и забрал его. На этот раз она смотрела, как он уходит Вышла на порог и стояла, пока он не сел в машину и не запустил двигатель. Отъезжая, он видел ее. Она не плакала. Она вообще не показывала никаких чувств. Она уже приняла все, как есть, и теперь строила планы, решала, что делать дальше. Размышляла, как преодолеть трудности, думала о себе, о муже, о своей работе, о будущем своей семьи. Джим еще не успел скрыться из виду, а она снова принялась за работу.
Когда он поставил машину у своего дома и начал подниматься по лестнице, было четыре часа дня. Он открыл незапертую дверь. В квартире было темно и тихо, шторы опущены.
— Пэт! — позвал он.
У шкафа с пластинками гудел проигрыватель, на диске вращалась стопка пластинок. Он выключил проигрыватель и поднял шторы.
Комната была испачкана краской. Размазанная рукой краска блестела на мебели, на стенах, на портьерах — повсюду были маленькие, словно детские отпечатки больших пальцев и ладоней Пэт. Она ходила по квартире и прижимала руки ко всему, что попадалось ей на пути. Мольберт, кисти и тюбики были беспорядочно свалены в кучу на полу, у опрокинутого стакана. По ковру тянулся красный след, и он вдруг подумал, что это не краска, а кровь. Она наклонился и потрогал. Липко и горячо. Это краска смешалась с кровью — по всей квартире.
В спальне Пэт не было. Но и здесь все было в краске и крови — покрывало, стены.
— Пэт! — снова позвал он.
Он был настороже, ум ясно работал. Он прошел на кухню.
Там, в углу, сгорбившись и прижавшись к шкафам, сидела и снизу вверх смотрела на него она, вся в крови и краске. С ее одежды капала блестящая, вязкая красная жидкость — теплая смесь, из тюбиков и из ее тела. Он подошел к ней. Она подняла трясущуюся руку.
— Что случилось? — спросил он, опустившись на колени.
— Я… порезалась, — прошептала она.
Рядом с ней лежал кухонный нож. Она порезала руку почти до кости. Запястье было перевязано пропитавшимся кровью носовым платком. Загустевшая кровь в месте пореза засыхала, она теперь не текла, а только сочилась. Пэт жалобно глядела на него, приоткрыв рот, желая что-то сказать.
— Когда это случилось?
— Не знаю, — сказала она.
— И как?
— Не знаю.
— Больно? — спросил он.
— Да. Очень больно.
Лицо ее было в запекшихся и засохших пятнах слез.
— Ты нарочно это сделала?
— Я… не знаю.
На сушильной полке раковины растаяли кубики льда, лежал лимон, оставалось немного джина.
— Надо было мне раньше вернуться, — сказал он.
— Что со мной будет? — спросила она.
— Все будет хорошо.
Он ласково убрал волосы с ее лица.
Прилипшие красные капли крови и краски сверкали в ее волосах. Полосы краски покрывали лицо, шею, руки; краской были испачканы рубашка, джинсы, ноги. А на лбу был темный кровоподтек.
— Я упала, — сказала она.
— Тогда и порезалась?
— Да…
— Ты держала в руках нож?
— Я шла с ним в гостиную.
— Я отвезу тебя к врачу, — сказал он.
— Не надо, пожалуйста.
— Тогда давай сюда врача вызову.
— Не надо, — покачала она головой. — Просто останься со мной.
— Нужно перевязать, — сказал он.
— Давай.
Из аптечки в ванной он достал марлю, лейкопластырь и меркурохром[65]. Порез оказался чистым, хотя крови вытекло порядочно. Он промыл ей руку и смазал меркурохромом. Боли она, похоже, не чувствовала, как будто впала в какое-то онемение.
— Тебе чертовски повезло, — сказал он.
— Очень больно было.
— Впредь будь осторожнее. Не расхаживай с ножами.
— Ты насовсем вернулся?
— Да, — сказал он.
Он помог ей встать и, обхватив рукой, отвел в гостиную. Она прильнула к нему.
— Я думала, что умру, — сказала она. — Кровь все текла и текла.
— Ты не умерла бы.
— Правда?
— От этого — нет. С детьми такое постоянно случается. То с дерева упадут, то руку порежут, то коленки обдерут.
Она растянулась на диване, и он, обмакнув носовой платок в скипидар, стал смывать ей краску с волос.
— Я думала, что умру от потери крови, — сказала она.
Отмыв ей волосы, он нашел чистую рубашку и помог надеть ее. Потом показал:
— Вот. Это подарок.
И отдал ей подарочный сверток с гладиолусом, листьями и скрученной ленточкой.
— Это мне?
Она стала разворачивать подарок. Ему пришлось помочь ей.
— От кого это?
— От Рейчел, — сказал он.
Она лежала с лопаткой для торта на коленях, упаковка была брошена кучкой на пол у дивана.
— Мило с ее стороны.
— Ты все краской испачкала.
— Она отчистится?
— Наверное.
— Ты злишься, наверное, очень.
— Я только рад, что ты жива, — сказал он, поднимая с пола оберточную бумагу.
— Я никогда больше так не сделаю.
Он обнял ее и прижал к себе. От нее пахло краской и скипидаром, волосы у нее были влажные, а горло пестрело у его лица пятнышками синей и оранжевой краски — от уха до ключицы. Он крепко держал ее, но она осталась неподвижна, тело было неподатливо. Застегнув верхнюю пуговицу на ее блузке, он сказал:
— Я больше никогда не уйду от тебя.
— Правда? Обещаешь?
— Обещаю, — сказал он.
Он так и сидел на диване, прижимая ее к себе, пока в комнате не сгустились сумерки. Стало прохладно, но он не двигался. Наконец, совсем стемнело. Стихли звуки улицы за окном. Зажглись фонари. Вспыхнула неоновая вывеска.
Пэт спала в его объятиях.
