Брауэр слегка пожал плечами:
— Какой есть. А вам, по-моему, именно такой сейчас и нужен.
Кусок штукатурки оторвался от деревянной панели на стене, которую пожарные изрубили в поисках скрытых источников огня, и я снова вспомнил о недавней катастрофе. Ногой я оттолкнул от себя обугленный ком бумаги, бывший когда-то сборником дорожных карт, и черная вода в проходе пошла рябью. Тяжесть промоченного атласа пришлась мне по душе, я почувствовал, как от соприкосновения с ним внутри меня что-то вспыхнуло, и мне захотелось наподдать его посильнее.
— Ну, вот что. Если я надумаю пойти этим путем, то позвоню через денек-другой. — Я помахал его визиткой. — По этому номеру тебя найти можно?
— Да, это мое ранчо. Если меня не окажется дома, мобильник у меня всегда с собой.
— Ладно. Позвоню, тогда и договоримся.
— Отлично, — сказал Брауэр.
Единственное, что я усвоил о молитве, это о чем никогда не следует молиться. По телику то и дело слышишь каких-нибудь двинутых спортсменов, которые рассказывают, сколько они молились перед тем, как принять то или иное решение, причем чаще всего речь идет о том, подписать заново контракт со своей старой командой или нет. Не исключено, конечно, что канал Божественного Совета работает только по подписке и, отказываясь принять Христа в качестве личного спасителя, я получаю искаженный сигнал. Возможно. Но я твердо знаю, что создал новый стиль не для того, чтобы упрашивать Вселенную повлиять на работу моих мозгов. Новый стиль — это акт воли. Он сам влияние, и ему не нужно влияние извне. Вот почему у меня не возникло ни малейшего желания написать молитву, которая повлияла бы на мое решение после встречи с Брауэром. По правде говоря, весь остаток того вечера я о нем даже не вспоминал. У меня и с Терезой забот было по горло. Только к утру у меня появилось время серьезно подумать о его предложении, и я немедленно решил, что встретиться с ним надо. Если мне не понравится, чем это пахнет, я просто отойду в сторонку, но если есть хоть малейший шанс на то, что он сможет избавить меня от необходимости до конца моих дней озираться на каждый шорох, я им воспользуюсь. Я позвонил людям, чьи имена стояли на обороте его визитки. Одни свидетельствовали, что он до неприличия богат; другие подтверждали, что на него можно положиться в трудную минуту. Как ни странно, все эти доказательства только усугубили мое нежелание вступать с ним в контакт — опять-таки мне не понравилась чрезмерная хитрость, которая за всем этим стояла. Но, напомнил я себе, встретиться — еще не значит сговориться.
— Назовите время, — сказал Брауэр, когда я позвонил ему в тот вечер. — Я живу на самой границе, напротив Альтера. Могу подъехать в Першинг, нет проблем.
— Может, лучше не надо, — ответил я. — Не хочу, чтобы Тереза знала. Она расстроится.
— Нам не обязательно встречаться в магазине.
Я стоял на улице позади нашего дома и смотрел на контуры столовых гор в последних лучах заката и звезды, яркие и колючие на фоне темной синевы, как камни в рекламе «Де Бирс». Было тихо, только тявкал где-то иногда койот.
— Да, но городок-то маленький. Рано или поздно ей все расскажут. И коль скоро мы собрались говорить о деле, лучше, чтобы нас не видели вместе.
— Ни вас, ни меня никто ни в чем не заподозрит. Это я гарантирую. Положительная сторона моей излишней хитрости. Но вообще как хотите.
— Может, встретимся в Ногалесе?
— Ногалес хороший городок. А вы не бывали в «Альвине», на мексиканской стороне?
— Знакомое местечко.
— Сегодня, завтра?
— Завтра в полдень.
— В это время я как раз должен получить несколько факсов, которые потребуют срочного ответа. Может, договоримся на чуть позже? Скажем, на полшестого, шесть?
Закончив разговор, я повернулся и увидел Терезу, которая стояла в дверях, сверля меня взглядом.
— Это ты со вчерашним типом разговаривал?
— Да, — кивнул я, — хочу смотаться в Ногалес, послушать, что он скажет.
— А со мной ты не хочешь посоветоваться?
— Но я же еще ничего не решил!
— Откуда мне знать? А может, решил, просто говорить не хочешь, чтобы я не расстроилась.
— О господи, Тереза! По-моему, нам с тобой нужна помощь. И я выслушаю всякого, кто может хоть что-нибудь предложить. Но если ты не хочешь, чтобы я ехал…
Она стояла спиной к косяку, сложив на груди руки; ее лицо было в тени, волосы отливали медью в лучах фонаря, горевшего за ее плечом. Электричества в доме не было, и мы ютились в руинах при свечах и масляных лампах — Тереза отказывалась перебираться в мотель.
— Я позвоню ему и все отменю, — сказал я.
— Мне плевать.
— Можно подумать.
— Да нет, правда. Поступай как знаешь.
Я вытряхнул сигарету из пачки.
— Ладно. Как нам тогда защитить себя? Уехать? Хорошо, если хочешь, уедем. Только давай не будем об этом говорить.
Она повертела головой из стороны в сторону, снимая напряжение с плеч, потом снова откинулась на дверной косяк, не глядя мне в глаза.
— Смотрю на тебя иногда, а ты все такой же, как в первый раз, когда шел ко мне через тюремный двор. Такой же колючий и отчаянный. Глаза бегают, как будто боишься, что на тебя вот-вот нападут. Помню, я тогда подумала: «Черт, и о чем я только думала, когда сюда ехала?»
— С тобой я драться не буду.
— «С чего я, черт возьми, решила, что этот бандит и в самом деле тот, за кого себя выдает?» Такая была моя первая реакция. А потом ты подошел ближе, и я уже не замечала никакой отчаянности. Я видела, как ты на меня смотришь, и подумала: «Он может стать другим». Но теперь, даже когда ты рядом, мне иногда кажется, что я смотрю на тебя с того, первого расстояния. Я вижу, как ты идешь по тюремному двору, и знаю, кто ты есть. То есть я тебя насквозь вижу.
Когда я это услышал, у меня не возникло ни малейшего желания спорить, наоборот, захотелось сказать: «Пожалуйста, расскажи, что ты видишь», потому что в тот миг я верил, что она и вправду может заглянуть внутрь меня и объяснить кое-что обо мне самом; но, наверное, не очень-то мне этого хотелось. Я зажег сигарету, глубоко затянулся и выпустил дым — сигнал, как я надеялся, в достаточной степени выражавший раздражение, которое вызывала у меня эта недостойная перепалка, — и спросил:
— Так что ты решила: довериться мне или продолжать корчить из себя недотрогу? Учти, мне все равно.
— К чему тебе мои советы? Ты же и так все время в себе копаешься. Какая разница, что еще ты узнаешь о себе самом, раз ты все равно ничего на ус не мотаешь?
— Тереза, — сказал я, — ну, хватит! Давай не будем.
— Твоя любимая тактика. Затеешь ссору и тут же на попятный. Меня это бесит.
— Ничего я не затевал.
— А! Понятно. Так, значит, это я все придумала.
— Ну ладно. Я затеял ссору, я виноват. Довольна?
— Разумеется, чисто технически ссору затеяла я. — Она заговорила, подражая тягучему южному выговору: — Ты достал трут, я высекла искру. Такова история нашей любви.
— Так вот в чем твоя цель? Мозги мне пудрить?
— А зачем тратить время на бесполезные дискуссии? К какому бы решению мы ни пришли вдвоем, рано или поздно настанет миг, когда тебя осенит, что делать дальше, и в таком направлении ты и будешь двигаться в одиночку. Даже если оно полностью противоречит тому, что мы решили вместе. Так не лучше ли сэкономить время и сразу перейти к обвинениям?
Падающая звезда скользнула за гору, прочертив серебристую дорожку в небе. Я ждал ослепительной вспышки, которая зальет всю пустыню таким ярким светом, что каждый камешек начнет отбрасывать тень, надеялся, что из разверзшегося кратера полезут многоногие инопланетяне, от которых я спасу Терезу, сохранив тем самым наш союз.
Она выпрямилась и сунула руки в карманы джинсов.
— В общем-то это даже неплохо — заранее знать, как ты поступишь. Меньше расстраиваешься. Видишь, даже об этом тебе не надо думать. Ты меня ничем не удивишь. Я знаю…
— Значит, сейчас ты не расстроилась?
— Технически — нет, — ответила она ядовито. — Потому что чего-то подобного от тебя и ожидала. Я совершенно уверена в одном: как только представится хоть малейший шанс все испортить, ты его не упустишь. И однажды ты все испортишь до такой степени, что я соберусь и уйду от тебя.
— Может, это «однажды» уже настало.
— Кто знает?
— Понятия не имею.
Я сделал несколько шагов в пустыню, не сводя глаз с горы, за которой скрылась падающая звезда.
— Раньше я верила, что ты от него избавишься, — сказала Тереза.
— От кого? От того парня, который все портит? Почему ты так решила? — Я уперся носком ботинка в песок, пытаясь выкорчевать кустик полыни.
— Ни почему, просто надеялась, и все. Но теперь поумнела. В тебе живет псих, который поднимает голову всякий раз, когда на тебя начинают давить. И каждый раз он заставляет тебя делать одно и то же. Это как припадок, последствия которого длятся днями. Неделями. Потом ты приходишь в себя, но скоро псих просыпается снова. Поэтому большую часть времени ты — это и есть он. Твой псих.
