Оптимизма это сообщение никак не прибавило, но я еще пытался шутить.
– Прикиньте, Евгений Эдуардович, – хохотнул я. – Наша замечательная фабрика тут – как бы не градообразующее предприятие. Если трудиться отправят туда – надо заскочить в гостиницу, взять бумаги – и сразу требовать к досмотру директоршу. Взаимозачеты – это ведь тоже труд! Как вам такая идея?..
Идея моему компаньону крайне не понравилась. Он втянул голову в плечи, буркнул «ах, оставьте меня!» и окончательно замкнулся.
Вскоре, однако, пришел дежурный сержант и объявил благую весть: судья появился на месте и требует нас сей же час к себе.
Коллега драматурга, но не драматург
Не могу не отметить, что сразу по выходе из ментовки я как-то резко успокоился и развеселился. Ну а что: идти по свежему воздуху в здание суда всяко приятнее, чем корячиться на квадратном дециметре в душном обезьяннике. Даже если тебя с двух сторон сопровождают автоматчики.
– Знаете, Евгений Эдуардович, – начал вслух рассуждать я. – Последний раз, помнится, шел с автоматной охраной, когда мы нашего банкира привезли на биржу акции «МММ» сливать.
Рефлексию Иванов категорически не оценил: он нахохлился и еще больше сгорбился. Один из автоматчиков покосился на меня с неодобрением, но, кажется, уважительным.
Центральная площадь Кинешмы невелика, но вмещает в себя очень многое. С одной стороны – милиция, с другой – «тот самый» ресторан, а еще на одном углу – суд. Куда нас и привели вместе с местными дебоширами-пьяницами.
Большой зал суда. Всех размещают и по одному вызывают в маленькую комнатку, где сидит судья. И выносит каждому штраф по тридцать рублей за мелкое что-то там. Вся процедура – минуты три на человека, не больше.
Вызывают меня. Иванов на очереди, но вот уже полчаса, как никаких движений нет. Женя переволновался (не столько за меня, сколько за себя), но тут зайти предложили и ему. На входе он все сразу и понял.
Должен пояснить, что все эти полчаса я провел в исключительно плодотворной беседе с судьей. Решив, что представитель третьей власти по определению более интеллигентен, чем господа менты, московский гость решил немного расслабиться. А чего, Островский вон тоже судьей был.
Собеседник и впрямь попался удачный – делал прокол за проколом. За традиционным уже вопросом: «Знаете ли вы, что такое гостиница?» – с ходу последовало продолжение: «А вот у вас, в Москве, девушек же в гостиницы не водят?!»
В ответ служитель Фемиды получил длинную лекцию о нравах в московских отелях и отелишках. Получилось эффектно, я даже попытался присесть, но это дело пресекли.
После еще парочки познавательных историй судья впал в задумчивость. Решив хоть как-то восстановить статус-кво, он мрачно поинтересовался:
– Ну что – дать вам, что ли, суток трое?..
– Зачем, гражданин судья? – обретенная вальяжность начала переходить даже в некоторую наглость.
– А ЗАЧЕМ вы наших девчонок ТРАХАТЬ собирались?!
Пауза. Я счел, что в беседе с интеллигентным человеком следует цитировать классиков:
– А вам жалко?!
И присел. Садиться можно было спокойно: стрела попала в цель. Судья закрывал смеющееся лицо, и даже милицейский сержант сползал по стенке от хохота. Именно в этот момент дверь открылась и вошел Иванов. Оценив ситуацию, он, по-моему, тоже успокоился.
Получив по десять рублей штрафу на рыло, мы торжественно покинули суд. Пообедали в ресторане, пошли в гостиничку отсыпаться.
Но не таков Иванов. По пути в дивотворный отель он ухитрился склеить еще одну девку! Воистину битому неймется; впрочем, тут уж я разозлился и быстротечный роман на корню пресек. Вторичного вызова милиции тонкая душевная организация москвича могла бы и не выдержать.
Дальше все банально. Дождавшись следующего рабочего дня, мы совершенно впустую съездили на фабрику («директрисы нет, денег нет, ткани нет, что-то мы себя плохо чувствуем») и отправились в Иваново. Единственное – решили суд все же не кидать и штраф заплатить. В канцелярии тоже не обошлось без цирка. На вопрос, за какое правонарушение штраф, я распрямил спину и гордо буркнул: «Хулиганство и совращение малолетних!» Иванов же при оплате настолько ловко разменял крупную купюру, что мы вообще чуть было не ушли от судейских в плюсе.
В Иваново, как я и опасался, дело ограничилось болтовней. Альберт сообщил, что нашей ткани нет – но, конечно, будет, и велел приезжать в понедельник-вторник. В полпятого утра ивановский поезд выплюнул двух гастролеров на перрон, и мы разъехались.
Навстречу, так сказать, новым приключениям. Которые, само собой, не заставили себя ждать.
Главная проблема работы с Ивановым, как я уже говорил, заключалась в его чудовищной непредсказуемости в сочетании с категорическим нежеланием сидеть на коротком поводке. Тем более что формально Евгений все еще оставался старшим партнером: все концы, по которым велась деятельность в регионах (и не только), были сугубо его. Опять-таки фирмы – и, конечно же, магический вексель на три миллиона. Женя и сам понимал, что нуждается в контроле, но на практике от этого почему-то постоянно отказывался. Что регулярно приводило к неприятным и просто обидным последствиям.
История с векселем стала одной из самых прискорбных во всей моей бизнес-практике – при том, что формально я к ней вообще никакого отношения не имел. Иванов вел какие-то переговоры глубоко на стороне, объясняя, что все полученные средства будут, конечно же, вкручены во взаимозачетные операции.
– Смотрите, – в который уже раз объяснял он нам с Графом. – Или мы получаем деньги, или вексель пойдет в оборот напрямую. В любом случае до возврата средств на АЭС мы успеем их несколько раз обернуть – еще и дисконт со станции слупим. А если все будет нормально, я занесу немного денег, и договор нам продлят.
– Женя, но у тебя переговоры тянутся уже месяца три. Может, нам своих финансистов подключить? Тут-то связей полно.
– Нет-нет. У меня солидные люди, и переговоры уже близятся к завершению. А что долго все тянется – так и сделка серьезная, и не только по деньгам.
Переговоры вскоре и впрямь завершились, но уж точно не так, как этого хотел Иванов. Как-то раз он явился ко мне домой совершенно убитый.
– Пиздец, Сергей Юрьевич, – заявил он, входя в комнату прямо в плаще и ботинках. – Налейте мне немедленно выпить. Чем крепче, чем лучше.
Я выпучил глаза от изумления. Евгений не любил материться, а крепких напитков и вовсе практически не употреблял. А тут не побрезговал скромным коктебельским коньяком, причем две рюмки проглотил на одном дыхании, после чего потребовал еще.
– В общем, похоже… ммм… с векселем меня кинули.
– Не понял?! Это как?..
– Да я сам не понял. Просто на хуй послали: иди, парень, гуляй!
Как мы с Графом ни старались, но подробностей из Иванова выудить так и не удалось. Звучит неправдоподобно – но поверьте, так оно и было. На предложение обратиться к бандюкам последовал жесткий отказ: «Да ладно, я сам во всем виноват». Более того: нам даже не удалось выяснить, каким образом дело в дальнейшем, начала раскручивать служба безопасности АЭС, – кажется, о пропаже Женя на станцию так и не сообщил.
Если кто не в курсе, за безопасность объектов ядерной энергетики в России отвечает ФСБ. Уж не знаю, какие у них там были терки с банкирами-кидалами, но вопрос был решен. Причем настолько радикально, что проблем в работе с Удомлей не возникло никаких, – в дальнейшем об этой истории нам даже не намекали. Не знаю, как это интерпретировать, да и знать не хочу: надо полагать, и в 90-е компетентные органы иногда вспоминали, что есть некие государственные интересы. А обижать государство не позволено никому – хотя, наверное, и тут бывают исключения. Судя по всему, ребятам просто объяснили, что кинули они не мелкого лоха, а государеву атомную станцию (собственно, так оно и было). И лучше, «во избежание», вернуть казенное добро хозяину, причем быстро и по-тихому. Ну а убеждать в компетентных органах умели всегда.
Да, работа наша не пострадала – пострадал Иванов. Опять-таки не знаю, о чем договорились между собой финансисты и силовики, но Пенсионный фонд Жене пришлось отдать. Равно как и финансовую компанию. Короче, отдать всё. Если честно, не самый плохой расклад: в такой ситуации запросто можно было и без головы остаться.
Впрочем, даже здесь нашлись положительные элементы. В конце концов, все, чего лишился Евгений, ко мне с Графом прямого отношения не имело, так что мы по крайней мере ничего не потеряли. А вот Иванов потерял, причем безвозвратно, право на звание старшего партнера. Приобретя взамен обидный эпитет «конченый», которым мы, конечно, не злоупотребляли, но в виду имели. То есть речь не шла о «разжаловании в топорники», но теперь компаньоны на какое-то время приобрели равный статус. К тому же Евгений поклялся мимо нас ничего не предпринимать. Другой вопрос, что Женины клятвы стоили не шибко дорого, но какое-то время его хотя бы можно было контролировать.
