Ознакомительная версия.
А станционные служащие продолжают призывно кричать в свои мегафоны, отходящие поезда по-прежнему издают гудок за гудком, и автоматы на турникетах все так же молча считывают терабайты информации со скармливаемых им билетов. Ежесекундно прибывающие составы систематично, как прирученные хищники, исторгают из себя плохо переваренную человечину, заглатывают новую порцию, закрывают двери и нетерпеливо уносятся к следующей станции. Толпы людей спешат вверх и вниз по лестницам, наступая друг другу на ноги, и если у кого-то слетела туфля, можно сразу о ней забыть. Всю утерянную обувь пожирает зыбучий песок под названием «час пик». Зазевавшимся бедолагам – и мужчинам, и женщинам – остается лишь долгий рабочий день наполовину босиком.
В начале 1990-х, когда японский экономический пузырь еще не лопнул, какая-то американская газета опубликовала на первой полосе огромное фото – лестницы Синдзюку, забитые до отказа в утренней суматохе (а может, то был и Токийский вокзал, разницы никакой). Лица людей, спускавшихся по ступеням плечом к плечу, напоминали морды сардин в консервной банке – такие же мрачные и безжизненные. А взгляды их всех упирались в землю. Заголовок под фото гласил: «Возможно, Япония и разбогатела. Но почему столько японцев выглядят так подавленно?» Фотография разлетелась по всем таблоидам страны.
Счастливы ли японцы на самом деле? Этого Цкуру не понимал. Но он знал: по лестницам Синдзюку они спускаются, дружно уткнувшись взглядами в землю, не потому, что несчастны, а просто очень внимательно глядят себе под ноги. Не оступиться, не остаться без обуви на исполинском вокзале – задача архиважная. Но как раз этой, истинной причины на снимке не видно. И потому большинство из них – в темных пальто, с опущенными глазами – кажутся несчастливыми. Хотя, конечно, логический вывод напрашивается сам собой: общество, вынужденное постоянно следить за своими башмаками, ездя на работу и домой, наверное, и правда в чем-то несчастно.
Сколько же времени каждый день тратят люди на транспорт? Часа два-три в обе стороны, прикинул Цкуру. Да, где-то так. Любому сарариману[46], работающему в центре города, женатому и с парой детей, если он хочет жить в своем доме, остается только одно: час-полтора из так называемого «пригорода» и столько же обратно. Понятно, все пытаются провести это время с какой-нибудь пользой. Например, даже в очень переполненной электричке при желании можно читать книги. Слушать на айпаде концерты Гайдна или учить разговорный испанский. Почему нет? Все люди разные; кто-то, возможно, способен даже в такой давке, закрыв глаза, предаваться метафизическим размышлениям. И все-таки в бытовом смысле слова назвать эти два-три часа самым полезным или качественным временем своего дня язык не повернется ни у кого. Сколько же времени жизни у человека крадут, пожирают эти бессмысленные, по сути, передвижения? И до какой степени они истощают ему душу и изнашивают тело?
Впрочем, надо всем этим вовсе не должен думать Цкуру Тадзаки, работник железнодорожной компании, проектирующий вокзалы и станции. Все-таки людей лучше предоставить им самим. Ведь это их жизни, а не Цкуру. И пускай эти люди сами, каждый в отдельности, решают, счастливо или несчастно общество, в котором они живут. Ему же следует думать о том, как обеспечить такому сногсшибательному людскому потоку должную безопасность. А для этого не требуется глубоких медитаций. Для этого нужна лишь четко просчитанная эффективность. Да и сам Цкуру не мыслитель и не социолог. Он простой инженер, вот и все.
Но больше всего Цкуру любил разглядывать эту станцию с перронов ветки «Джей-Ар»[47].
Приходя на Синдзюку, он покупал посадочный билет и поднимался на перроны 9–10. Туда, где останавливались экспрессы дальнего следования[48] – на Ко́фу или Мацумо́то. В отличие от остальных платформ, куда стекаются те, кто сойдет на промежуточных станциях, здесь не так многолюдно, да и поезда прибывают не так часто. Можно сесть на скамейку и спокойно следить за происходящим.
Точно так же, как другие ходят на концерты или в кино, танцуют в клубах, болеют за любимых спортсменов на стадионах или развлекаются «витринным шопингом», Цкуру посещал железнодорожные станции. Когда выдавалось свободное время, которое некуда деть, он отправлялся один на какую-нибудь платформу. Если не мог успокоиться или хотел что-нибудь хорошенько обдумать, ноги сами несли его к какому-нибудь перрону. Там он садился на скамейку – и мог часами, прихлебывая купленный в киоске кофе, сверять время отхода и прибытия поездов с расписанием в карманном справочнике (который всегда был в его портфеле). В студенческие годы он делал еще и заметки в блокноте – о форме зданий, количестве пассажиров, работе станционных служащих. Но теперь, конечно, больше не занимался всем этим так дотошно.
Очередной экспресс, сбросив скорость, прибывал к перрону. Открывались двери, пассажиры выходили один за другим на перрон. Даже созерцание этой сцены наполняло душу Цкуру гармонией и покоем. А выяснив, что поезд еще и прибыл точно по расписанию, пусть эта станция построена и не им, он испытывал тихую и скромную гордость. Вот бригада уборщиков проворно забегает в вагоны, собирает мусор, возвращает в вертикальное положение спинки сидений. Смотрители в фуражках и униформе проворно передают вахту сменщикам, и те начинают готовиться ко встрече следующего поезда. Наружные табло вагонов меняют пункт назначения, зажигаются новые номера. Все происходит по секундам, в установленном порядке, без задержек, без лишних движений. Это и есть мир Цкуру Тадзаки.
На вокзале Хельсинки он сделал то же самое. Раздобыв простенький буклет с расписаниями поездов, сел на скамейку и, потягивая кофе из картонного стаканчика, разглядывал прибывающие и отходящие поезда. Сверял с расписанием, откуда пришел и куда уходит очередной состав. Наблюдал, как пассажиры выходят из вагонов и спешат куда-то по платформе. Отслеживал движения станционных смотрителей. И благодаря всему этому постепенно обрел привычный покой. Время снова потекло размеренно и плавно. И если не считать, что здесь не горланили объявления по вокзальному радио, все было так же, как на Синдзюку. Вероятно, на всем белом свете порядок управления железнодорожными станциями более-менее одинаков. Точный, отлаженный, профессиональный порядок, от которого в сердце Цкуру зарождается ощущение великой причастности. Он – в правильном месте. В том нет никаких сомнений.
Во вторник Цкуру Тадзаки закончил работу в девятом часу. Кроме него, в конторе уже никого не осталось. Никакой срочной работы, ради которой стоило так задерживаться, у него не было. Просто в среду он должен встретиться с Сарой – а значит, сегодня неплохо бы решить пару-тройку завтрашних задач. Покончив с ними, он выключил компьютер, запер в ящике стола самые важные диски и документы, погасил в офисе свет. И, раскланявшись со знакомым охранником, двинулся к выходу.
– Поздновато вы сегодня, – только и сказал ему охранник.
«Может, поужинать где-нибудь?» – подумал он. Но есть не хотелось. С другой стороны, не тянуло и домой вот так сразу. И он двинулся к станции «Джей-Ар Синдзюку». Купил, как обычно, в вокзальном киоске черный кофе в картонном стаканчике. И хотя в духоте летнего токийского вечера пот струился у него по спине, дымящийся кофе он все же любил куда больше холодного. Сила привычки.
На 9-й платформе, как и всегда, готовился к отправлению последний экспресс на Мацумото. Смотрители совершали последний обход вагонов, привычно-внимательно проверяя, все ли в порядке. Цкуру хорошо знал этот поезд – старый добрый «E257». Не такой ослепительный красавец, как «Синкансэн», но на этой скромной платформе смотрелся все равно очень круто. Состав этот бежал до Сиодзири по центральной ветке Тюо, а потом сворачивал на Мацумото по ветке Сино-но-и. И прибывал в Мацумото без пяти полночь. Под Хатиодзи он сбавлял ход и переползал через жилые кварталы, где нельзя поднимать много шума, а дальше вилял меж горных хребтов – тоже сильно не разогнаться. Вроде бы и экспресс, а времени тратил как обычный пригородный.
До отправления еще оставалось время, но пассажиры уже суетливо бегали по перрону, скупали в киосках бэнто, закуски и пиво в банках, запасались газетами и журналами. Некоторые, впрочем, предпочитали уноситься в свои персональные вселенные через наушники айпадов. То там, то здесь кто-нибудь замирал на месте, тыча пальцами в кнопки смартфона, или пытался перекричать в мобильник объявления вокзального радио. Молодые влюбленные, как правило, не суетились, а просто сидели на скамейках со счастливыми лицами и тихонько о чем-то щебетали. Два близнеца лет пяти протопали куда-то мимо Цкуру, утягивая за собой родителей. У каждого карапуза в свободной руке – по мини-устройству с электронными играми. Вслед за ними проковыляла парочка иностранцев с тяжелыми рюкзаками. Девица с виолончелью в огромном футляре. Симпатичная, особенно в профиль… Каждый куда-нибудь направляется, думает Цкуру с невольной завистью. Всем этим людям есть куда уезжать.
Ознакомительная версия.
