В три часа ночи в окошко их номера еле слышно постучали. Точнее, поскреблись… Проснулся только студент Михайлов. Прежде чем открыть глаза, он уже знал, кто царапается и по чью душу.
Он сел в постели, коротко взглянул в окно и, увидев сверкающие глазки, стал скоро одеваться.
Вышел из номера почти бесшумно, без верхней одежды, лишь в брюках да извечном своем черном свитере под горло.
По хрустящему снегу обошел гостиницу с тыла и встретился с ним.
Он стоял с улыбающейся рожей, держа на плече рельс.
— Пы-гы! — Незваный гость гортанным смехом поприветствовал господина А. и облизнул огромным языком щеки.
— Зачем вы здесь? — спросил студент Михайлов, слыша, как раскачивается на холодном ветру бледный фонарь.
— Инстинкт, — прошипел пришелец.
— Зачем вам рельс?
— Для надежности.
— Что вы собираетесь делать?
— Инстинкт подскажет.
Арококо Арококович, а это был он, свалил с плеча рельс и установил его в вертикальном положении, после чего опять осклабился.
— Ну что ж, — отреагировал студент Михайлов, закатывая рукава пуловера.
— Инстинкт так инстинкт! Хотя мне кажется, я знаю, про что идет речь!
— Конечно, — прохрипела рожа. — Вы все и всегда догадливы были!
После сих слов Арококо Арококович ухватил рельс двумя руками и изготовил его наподобие дубины.
— Может быть, поговорим? — предложил студент Михайлов, но тут же осекся. — Хотя о чем нам говорить!.. Начинайте!..
— Бить тебя буду рельсом! — засверкал глазами горбоносый. — Убивать!..
— Как-то нетрадиционно!
— А как традиционно?
— А вы не знаете?
— Знаю, знаю, — тыкнул Арококо, показал свернутый в трубочку язык и чуть присел на коротких ногах. — Я тебе сердце вырву, потом расчленю и в разных частях света закопаю!
— Ну-ну, не зарывайтесь! Это мы посмотрим, кто кого закапывать станет!
В то же самое время в гостинице, только на третьем ее этаже, находился капитан Жыбин с хохлушкой несовершеннолетнего возраста, которая исполняла для гибэдэдэшника сексуальный субботник за то, что была поймана с подружкой в автомобиле, превысившем скорость. И без московской регистрации вдобавок девки были.
Майор насладился второй шлюшкой прямо в автомобиле, по причине того, что являлся семьянином. Подданная Украины ему понравилась, и он записал ее телефон, установленный в городе Горловка. «Мол, мама завсегда разумеет, где я нахожусь!»…
Так вот, опроставшись от своей мужественности, капитан Жыбин допил литровую бутыль водки «Долгорукий» и, полусонный, сквозь мозговую пьянь увидел дерущихся мужиков. Один из дерущихся показался гибэдэдэшнику знакомым, но сил на воспоминания не было, капитан оттолкнулся от подоконника и рухнул в кровать.
Несовершеннолетняя хохлушка помочилась капитану в правый сапог, выскользнула из гостиницы и растворилась в доходных местах московских вокзалов…
Часть драки наблюдал также депортированный из США чукча по имени Ягердышка, поселенный депутатом-алеутом в отель «Звездочка» за пятьдесят центов в сутки по безналичному расчету. Будучи от природы добрым членом человеческого сообщества, представитель национального меньшинства хотел было вмешаться в неравную драку, но был остановлен явившимися в гости братьями Кола и Бала…
Арококо Арококович оказался фантастически ловок, и студент Михайлов еле успел среагировать на молниеносный удар рельсом, безусловно, снесший бы ему голову.
— Молодец! — похвалил нападающий. — Попробуй сам теперь!
— С удовольствием!
Студент Михайлов закрутился в головокружительном фуэте и нанес несколько незаметных глазу ударов по корпусу визави, отчего тот выпучил глаза и исторг из себя нечистый воздух, пахнущий серой. Сей газ взорвался и огненным шаром опалил студенту лицо.
Эта безобразная выходка и обеспечила скорую победу Арококо Арококовича.
Сначала он сбил рельсом противника с ног, затем ударил металлом по коленям, перебив их, как собаке потом склонился над голубыми глазами и, прохрипев: «Прощай, недоделанный родственничек», — дважды плюнул в небесное. В темноте рожа не заметила, что побежденный успел закрыть глаза, и кислота зашипела на веках студента Михайлова напрасно.
Арококо Арококович поднялся над телом молодого человека, простонал в пространство от величайшего удовольствия и вогнал в сердце господина А. стопятидесятикилограммовый рельс. Раздался ужасающий хруст, брызнула на снега алая кровь, в небесах протрещало зимним громом, полная луна очистилась от черных туч и осветила нежное лицо студента Михайлова…
По всей округе выл и скулил собачий мир, как домашний, так и одичавший, а тем временем Арококо мчался к Кольцевой дороге, склонившись носом к самой земле. Пересекши магистраль, гад сиганул в лес и исчез в ночной чаще.
Неизвестно, кто позвонил в милицию, но наряд прибыл скоро и ужаснулся, обнаружив все окрестные снега окровавленными, а на них лежащего мертвым человека, пробитого насквозь железнодорожным рельсом, ушедшим в мерзлую землю аж на метр.
По такому поводу вызвали и ФСБ, которая устроила шмон в «Звездочке», выуживая всех постояльцев на свет Божий.
От этого шума и проснулся с дурными предчувствиями будущий Дягилев.
Патологоанатом решил было глотнуть холодного «жасмина» и поразмыслить над исчезновением будущей звезды, как вдруг дверь комнаты с грохотом слетела с петель, и двое людей в черных масках, с автоматами в руках впрыгнули в номер и ударами сапог в грудь свалили его на пол.
— Лежать! — заорал один.
— Морду в землю! — истошно прокричал второй.
Ахметзянов знал, что в таких ситуациях шутить не стоит, и покорно уткнул физиономию в пол.
Его тщательно обыскали и приказали тащить задницу в холл на первом этаже, где собрались немногочисленные обитатели полузвездочного отеля.
Прозектор узнал капитана Жыбина, который стоял, пошатываясь, в одних ментовских портках, а из правого сапога его что-то сочилось. Сомнений, что Жыбин пьян, не было ни у кого.
Также Ахметзянов различил маленького человечка с лицом, похожим на блин, с узкими глазками-щелочками и кривыми ножками в меховых унтах. Физиономия человечка отливала лиловым цветом.
Остальной контингент был, вероятно, с окрестных рынков — заспанные кавказцы с помятыми рожами.
Перед всей этой шатией-братией ходил крепкий мужик со здоровенной задницей, в котором патологоанатом безошибочно определил главного.
— Слышь, старшой! — обратился он к омоновцу.
— Молчать! — огрызнулся тот.
— Так ведь сосед у меня пропал, товарищ мой!
Здесь старшой проявил понимание.
— Как выглядит?
— Блондин с голубыми глазами… В черном свитере под горло… Спал, а потом исчез…
Здесь подтянулся ментовский майор и, достав из кармана какую-то бумажку, поглядел в нее, а потом уставился на Ахметзянова. Почавкал губами, расстегнул кобуру и, вытащив «Макарова», завопил на всю ивановскую:
— Ложись, сука!!! На пол!!!
Патологоанатом повиновался, но не слишком быстро. Сначала встал на четвереньки, оглядываясь и ожидая, что кто-то из «масочников» остановит это безобразие. Но в следующий момент, услышав продолжение крика: «Он в федеральном розыске!!!» — быстро распластался по полу, разбросав руки и ноги по сторонам.
За такую расторопность получил лишь по печени для острастки.
Рядовой омоновец живо защелкнул наручники за его спиной и остался сидеть, уперев колено в спину прозектора, пока ментовское и эфэсбэшное начальство что-то выясняло между собой… Потом звонили по мобильному и будили через дежурного по городу какого-то генерала Бойко.
Генерал ехал долго, обстановка несколько разрядилась, видимо, колено омоновца устало, и он отошел куда-то, скорее всего в нужник.
Тем временем вяло определили в Жыбине мента. Сам он этого пока сказать не мог, а документы в обысканном номере расшифровали его как капитана ГИБДД. Вахтерша отеля тотчас во всеуслышанье заявила, что обмочившийся боров пер полночи несовершеннолетнюю хохлушку и вообще занимается регулярно поборами.
— Какими поборами, бабушка? — поинтересовался ментовской майор, чувствуя, что каша заваривается наигустейшая, и может так статься, что это краеугольный момент в его жизни: на погоны, если правильно действовать, может сесть вторая большая звезда, а если облажаться, слетит и прежняя. — Так что вы говорите, бабушка?
Но здесь бабуля словила взгляд старшего администратора, который телепатировал в старенькие мозги, чтобы заткнулась старая дура и не высовывалась, когда снаряды летают!
Старушка тотчас изобразила сердечную боль и запросила валокордин.
Майор подошел к еле стоящему на ногах Жыбину и, глядя, как из сапога подтекает на пол жидкость с запахом прокисшей мочи, произнес высокопарно:
— Что ж ты, гад, погоны позоришь!..
Здесь Жыбина вырвало…
