Ознакомительная версия.
Из небольшого овала рамки на меня в упор смотрел абсолютно незнакомый мужчина лет сорока. Интеллигентное, мужественное, даже с некоторой натяжкой можно сказать красивое, лицо. Небольшая припухлость и мелкие с не сошедшей еще корочкой шрамы вовсе не бросались в глаза. И уж, по крайней мере, были менее заметны, чем красноватый, знакомый рубец на щеке. Мужчина был абсолютно лыс. Бровей тоже не было. Как ни странно, ресницы сохранились. Они, правда, были короткими, пепельно-серого цвета. И из-под них на меня смотрели… мои глаза.
— Как, Вадим Петрович? По-моему, недурно, а? — Доктор был, несомненно, доволен результатами своего труда. — Вот, сравните, мне кажется, что даже симпатичнее подлинника получились, — взяв с тумбочки у кровати бумажник, он извлек из него паспорт и подал его мне.
— Нестеров Вадим Петрович, — прочитал я, — пол мужской, рождения 20 мая 1968 года…
Слева в углу — черно-белая фотография. Мужчина на ней и впрямь очень походил на человека, только что глядевшего на меня из овального зеркала.
— Ну так как, Вадим Петрович? Неужели не понравилось? — В голосе доктора послышалась обида.
— Спасибо. Все отлично. Просто устал очень, хочется отдохнуть, — успокоил я его и, повернувшись к стене, закрыл глаза.
— Отдыхайте, отдыхайте, Вадим Петрович. Я позже загляну. До свидания.
Скрипнула дверь, и в палате остался один я.
Я! А кто же, собственно говоря, теперь я, Комаров Александр Сергеевич?! Все складывается так, что именно Комаров ровно в семь вечера тринадцатого числа сгорел на своей даче. И если я, Комаров, воскресну, то, судя по всему, ненадолго. Бас меня быстренько достанет. Тем более что все документы тоже сгорели, а восстанавливать — значит светиться.
Тогда я — Нестеров Вадим Петрович. Паспорт с визами, права, разрешение на оружие, непроверяйка желтенькая — вот они. Все на месте. Да и кто искать меня будет? Родственников нет. Бас, надо полагать, убежден, что Нестеров — как раз тот самый бесформенный ком одежды и плоти, догоравший рядом с «мерседесом» того же чертова тринадцатого числа. В восемь вечера. Так что нет, не будет он меня искать. А вот я его — обязательно буду! И предельно ясно, что шансов найти Баса у меня куда больше, если Комаров мертв, а я — это Нестеров. Таков расклад. Такова должна быть и «легенда». Притом абсолютно для всех, без какого-либо исключения… даже… Да, даже для Инны и Максима. Даже для них. До тех пор, пока не будет вычислен и не перестанет быть опасен Бас. Вот и выходит, что выбора у меня нет и вовсе. А значит, решение принято. Я снова взял в руки овальное настольное зеркало:
— Мое почтение, Вадим Петрович Нестеров! Никак не думал, что снова свидимся. Ну а, раз уж так приключилось, что остается делать? Будем жить!!!
* * *
Погода была мерзкая. Дул сильный, пробирающий до костей ветер. С самого утра непрерывно лил дождь и, судя по всему, имел намерения лить и дальше. Противно, зябко, скверно. И, наверное, из всего многомиллионного городского населения подобная погода устраивала только меня. Редкие прохожие, сами промокшие, не обращали никакого внимания на мой изодранный в клочья, с подтеками крови пиджак и застиранные брюки, пожертвованные мне в больнице.
Оставалось спуститься в подземный переход, свернуть налево и метров через триста очутиться в знакомой подворотне. В переходе холодно и промозгло. Шум улицы и дождя пробивался и сюда, неожиданно органично сливаясь с нежными звуками скрипки. Молодая, лет двадцати девушка, грустная и продрогшая, пела любимый Женькин романс «Счастье мое…». Только вот счастья не увидел я в ее синих печальных глазах. В распахнутом кожаном футляре лежали мятые десятки, поблескивала кучка мелочи.
Я достал из кармана бумажник. Все доллары, уплаченные Нестерову авансом за мою несчастную жизнь, вполне логично находились теперь в больнице, где меня спасли. Но, кроме документов, в бумажнике оставалось несколько сторублевых купюр. Одну из них я и положил в футляр, рядом с мелочовкой.
Вот и долгожданная подворотня. Тот же, слава богу, код в парадном. На том же месте, в небольшой трещине за косяком двери — спасибо тебе, Женька! — маленький французский ключ. Два поворота в замке, и я в квартире. Тепло, светло, уютно, чистенько. Как будто хозяин не полгода назад в последний раз хлопнул входной дверью, а только что спустился в булочную и вот-вот вернется. На кухне деловито урчал холодильник, обросший внутри мохнатым льдом. На полках — несколько банок пива, консервов, почти полная бутылка виски. В комнате — телевизор с запыленным экраном, удобный широкий диван, шкаф с отглаженным бельем, пара рубашек и знакомый синий костюм в чуть заметную светлую полоску. И опять спасибо тебе, дорогой мой Женька: на тумбочке — телефон. С допотопным диском. Я снял трубку. Телефон работал. У Женьки была привычка оплачивать его за год вперед. Опять спасибо! Но, пожалуй, самый роскошный подарок ожидал меня в ящичке тумбочки. Рядом с чеками, квитанциями и чьими-то визитками лежали документы и ключи от Женькиной «Лады». Вот уж действительно царский подарок!
С Женей мы дружили еще с первого класса. И хотя после школы он поступил в консерваторию, а я предпочел стать экономистом, все равно встречались мы чуть ли не ежедневно. И бизнес лет пять назад вместе закрутили. Очень даже успешный и крайне перспективный. Да и квартирку эту тоже на двоих приобрели. Втайне от наших благоверных. «На всякий пожарный случай», — сказал при покупке Женька. И этих «пожарных случаев» у него, в отличие от меня, бывало предостаточно, иногда по нескольку раз в неделю. Как всякий музыкант, Женька, а точнее Евгений Николаевич Зорин, достаточно известный пианист, был натурой влюбчивой и посему терял голову регулярно и исключительно «на всю жизнь». Короче говоря, квартирка эта в итоге, сама собою, стала не нашим, а как бы его вторым местом обитания. Он даже гараж для своей «Лады» рядышком приобрел. Подземный переход перейти, и все. Так что устроился он довольно основательно, и если я иногда там все же появлялся, то исключительно в качестве гостя. Впрочем, я не обижался. Любил я Женьку. И ту страшную весть из далекой Канады, куда он в начале года уехал на гастроли, пережил очень тяжело. Мне никогда не нравилось это его увлечение. Все так трагически и нелепо. «Буду через пятнадцать минут», — сказал он и нырнул с яхты в холодные воды Онтарио…
Минуло не пятнадцать минут, а вот уже почти четыре месяца. Как-нибудь соберусь в Канаду, поклонюсь тому месту, опущу на воду венок.
Утонувшие аквалангисты не всплывают…
* * *
Какое удовольствие включить после жаркой ванны телевизор, развалиться на диване в Женькином мохнатом халате и, попивая тягучее ледяное виски, закусывать запеченными в бамбуковых листьях колумбийскими омарами. Ну, насчет омаров, как вы понимаете, я немного погорячился, но все остальное, вдобавок с разогретой на плите свиной тушенкой, было абсолютной реальностью. И никто не мог помешать моему счастью. Для полного кайфа оставалось только закурить. Вроде бы на полке у входной двери была пачка нашего с Женькой любимого «Винстона». Как же мне не хотелось покидать мягкий и теплый диван…
Когда в прихожей на тумбочке я действительно обнаружил сигареты, раздался звонок. Запахнув поплотнее халат, я подошел к двери. И тут же подумал о том, что сейчас мне предстоит сделать выбор. Хотя пальцев у меня оставалось еще целых двадцать, а пачка «Винстона» была лишь одна, я после секундного замешательства все же именно ею прикрыл дверной глазок. К моему искреннему удивлению, выстрела на этот раз не последовало, и я решительно отворил дверь. На пороге, продрогшая, мокрая до нитки, стояла девушка с печальными синими глазами и футляром для скрипки в руках.
— А я думала, Женя… Здравствуйте… Вы кто? Где Женя? — Тоненький ее голос дрожал то ли от холода, то ли от беспокойства. — Можно зайти? Я очень замерзла.
— Проходите, — пригласил я ее. — Меня зовут Вадим. Фамилия — Нестеров. Я друг Жени.
— Ира, — коротко представилась она, прикрывая за собой дверь. — А где же все-таки Женя? Я столько раз приходила, но никто не открывал. — В печальных глазах промелькнула надежда.
Я растерялся и не знал, что ответить. Впрочем, я подумал, что сразу, может быть, и лучше:
— Женя погиб. Погиб в Канаде. Такие вот, Ириша, дела. — Я тяжело вздохнул.
Упал кожаный футляр со скрипкой. Ира побледнела. Чтобы устоять, крепко схватила меня за локоть. Я отвел ее к дивану. Снял промокшую насквозь куртку. Налил два полных стакана виски.
— Выпьем, Ириша. За Женьку, не чокаясь.
Выпили до дна. Без закуски. Закурили.
— Что с ним случилось, Вадим?
Я рассказал все, что было мне известно. Ира слушала, затаив дыхание. Ее глаза стали еще печальнее.
— Сегодня четверг, — грустно сказала Ира. — Мы с Женей встречались по четвергам. Раньше у меня. Но там плохо. А потом и Женечка младший появился — Евгений Евгеньевич! Так что виделись здесь. Каждый четверг. Это был самый лучший для меня день недели. — Она была готова разрыдаться, но отважно сдерживала слезы. Может быть, стеснялась меня…
Ознакомительная версия.
