— Наверно, что-нибудь политическое? — спросила она.
— Да.
— Из-за этой политики у него вечные неприятности. — Внезапно она накинулась на них обоих: — Вот вы его поощряете, а сами в стороне остаетесь; мне в конце концов надоело молчать. Пора вам выслушать и меня.
— Заткнись! — приказал Эйб.
— Страдать-то приходится мне.
— Заткнись!
— Это брошюры о событиях в Ланге, — сказал Эндрю, не обращая на нее внимания, и передал один экземпляр Эйбу.
— Надеюсь, ты не собираешься туда ехать?
— Мы повидаем твою мать и отправимся прямо к Лотосовой реке.
— Хорошо. Я хотел бы принять ванну. У меня такое чувство, как будто я весь в грязи.
— Уходите и оставьте меня в покое! Вы мне все опротивели.
Эйб посмотрел на Флоренс с презрением.
— Ты здорово опустилась с тех пор, как мы вместе учились в школе. Неужели тебе нравится сидеть здесь и слушать эту дребедень по радио?
— Да.
— В то время как твой муж в тюрьме?
— А что я должна делать, по-твоему, — распевать псалмы до его возвращения?
— Пожалуй, это было бы лучше.
— Ты говоришь, что я здорово опустилась. И ты, черт возьми, прав. Я сейчас на самом дне — и все из-за вашей политики. Хорошо вам разглагольствовать, удобно развалившись в креслах, а моему мужу приходится делать грязную работу, мне — страдать.
— У тебя чрезвычайно странные взгляды.
— В самом деле? А мне всегда представлялось — еще с тех времен, когда мы учились вместе, — что именно у тебя странные взгляды; и твоя мать, между прочим, согласна со мной.
— Какие вы обе наблюдательные!
— А теперь, пожалуйста, оставьте меня!
— Противно на тебя смотреть.
— Да? Тогда почему ты не позаботишься о своей заброшенной матери, вместо того чтобы докучать мне?
— Пошли, Эндрю. Мне непременно нужно принять ванну!
Он повернулся. Эндрю с отвращением следил за всей этой сценой. Он поднял сверток и последовал за другом. Флоренс била дрожь, и она метала глазами молнии. Внезапно Эйб застыл, весь насторожившись.
— Погромче, — приказал он.
— С кем ты так разговариваешь?
Он подскочил к радио и прибавил громкость. Они услышали последнюю часть сообщения:
«…во имя поддержания общественного порядка объявляю настоящим, что с 29 марта 1960 года в вышеупомянутых областях вводится чрезвычайное положение…»
Все остолбенело молчали. Флоренс присела на кровать с язвительной усмешкой на лице. Эйб иронически улыбнулся. Эндрю дышал учащенно, ноздри его раздувались.
— Дождались! — спокойно вымолвил Эйб.
— Боже! — только и мог выговорить Эндрю.
— Ну что ж, заваруха начинается.
— Быстрее поехали в Лангу!
— Что?
— У нас срочное дело.
— Ты с ума сошел!
— Поехали. Мы должны раздать брошюры.
— Ты совсем с ума сошел!
— Если ты откажешься, я поеду один.
— Ты не в своем уме. Сперва завез меня в Кейптаун, потом притащил к этой особе. А теперь, когда введено чрезвычайное положение, хочешь отправиться в Лангу.
— Так ты едешь?
— И не подумаю!
— Пожалуйста, Эйб!
— Ты болен, Эндрю.
Эйб посмотрел на него и заметил в его глазах слезы. Ни разу еще не видел он Эндрю в таком состоянии. На его смуглых щеках проступил нездоровый румянец.
— Пожалуйста, Эйб.
— Я убежден, что у тебя буйное помешательство, и делаю тебе одолжение в последний раз.
— Значит, едем?
— Да.
Эйб нажал на педаль акселератора, и автомобиль быстро помчался по Вэнгард-драйв. Эндрю хранил сосредоточенное молчание. Эйб поглядел на него разок-другой и снова обратил внимание на нездоровый румянец и капли пота, густо усеявшие его лоб.
— Остановись здесь! — крикнул Эндрю.
«Остин» затормозил со скрежетом. Эйб выключил мотор.
— Вот мы и приехали. Что будем делать?
— Пролезем сквозь колючую проволоку. Нам надо только перейти поле — и мы в Ланге.
— А что потом?
— Потом будем раздавать брошюры.
— Ты рехнулся!
— Я обещал Джастину помочь.
— Но ты хоть понимаешь, что объявлено чрезвычайное положение?
— Я обещал, что помогу раздать эти брошюры. Джастин в тюрьме, и я должен сдержать свое обещание.
Эйб изумленно уставился на него.
— Еще раз повторяю: ты болен, Эндрю.
— Может быть.
— И физически и душевно.
— Ты пойдешь со мной или нет?
Эндрю взял сверток и вылез из машины. Протискиваясь сквозь изгородь, он порвал пиджак. Какое-то мгновение Эйб стоял в нерешимости, затем медленно и неохотно последовал за ним. По ту сторону изгороди он остановился и посмотрел на Эндрю умоляющим взглядом.
— Ради бога, вернемся назад, Эндрю.
— Я иду дальше.
— Подумай, какому риску ты подвергаешься!
— Если ты трусишь, я справлюсь один.
Сильно прихрамывая, Эндрю побрел по бугристой земле — и вдруг упал, споткнувшись о кочку. Эйб подбежал, чтобы помочь ему встать. Эндрю неуклюже поднялся на ноги; лицо его было искажено болью и все и каплях пота.
— Ведь ты же нездоров, Эндрю.
— Достаточно здоров, чтобы продолжать.
И он заковылял дальше, прижимая сверток с брошюрами к груди. Эйб плелся позади с обеспокоенным видом.
— Прошу тебя, вернемся, пока еще не поздно.
Но Эндрю уже не слышал и не видел его. Он, спотыкаясь, тащился вперед, не замечая ничего вокруг, одержимый стремлением продолжать начатое. Подгоняемый упорством… Джастин хотел, чтобы он сделал это. А Джастин в тюрьме!.. Сверток растрепался, и из него высыпалось несколько брошюр. Эйб подобрал их и пустился бегом, чтобы догнать ковыляющую впереди фигуру.
Они уже проходили мимо маленьких, убогих домишек, стоявших в песчаных, обдуваемых ветром садах. Женщины и дети подбегали к воротам, чтобы взглянуть на двух странных незнакомцев. Эндрю наконец остановился перед бакалейной лавчонкой на Менди-авеню. Он дышал тяжело, с лица его градом катился пот. Запустив руку в сверток, он стал раздавать брошюры. Из Кейптауна как раз возвращались люди, принимавшие участие в демонстрации, и вокруг стала собираться толпа. Эндрю раздавал брошюру за брошюрой всем, до кого только мог дотянуться, доставая из коричневой обертки все новые и новые пачки. Эйб стоял немного поодаль с презрительным, хотя и взволнованным выражением лица. Толпа тесным кольцом окружила Эндрю.
— Зачем ты раздаешь эти брошюры? — спросил молодой африканец с явным недоверием к Эндрю.
— Забастовка должна продолжаться. Мы должны выстоять. На нашей стороне справедливость, и победа будет за нами!
— А сам-то ты бастуешь?
— Как видите, я не на работе. Эй, подходите, берите брошюры!
— Ты приверженец ПАК?
— Не важно… Пожалуйста, все подходите. Мы должны выстоять. Мы не можем потерпеть поражение.
— Ты приверженец ПАК?
— Какое это имеет значение? Берите, ребята, по брошюре. Я пришел сюда в знак солидарности с вами. Ваше дело — также и наше дело.
— Почему же цветные не бастуют?
— Я не хочу никого защищать. Я примкнул к вам, потому что я такой же, как вы. Налетайте! Пожалуйста, берите по брошюре.
Толпа подозрительно взирала на этого энергичного молодого человека с налитыми кровью глазами и потным лицом. Пронзительным голосом взывал Эндрю к угрюмой толпе, пытаясь увещевать ее.
— Полиция! — раздался чей-то предостерегающий крик.
Полицейский фургон с фарами, защищенными проволочной сеткой, медленно прокладывал себе путь сквозь толпу. Эйб невольно задрожал. Двое полицейских в стальных шлемах выпрыгнули из задней двери и схватили Эндрю, скрутив ему руки за спиной.
— Какого дьявола ты тут делаешь? — спросил его сержант.
Эндрю скорчился от боли. Толпа враждебно наблюдала за полицией.
— Есть у тебя пропуск сюда?
Эндрю беспомощно закашлялся, лицо его опять перекосилось от боли.
— Сажайте его в машину, мы ему покажем, этому смутьяну!
Эндрю пытался что-то сказать, пока его вели к автомобилю. Толпа зароптала. Он попробовал высвободить руки, бессильно лягаясь ногами. Эйб смотрел на происходящее с ужасом, как бы не веря своим глазам, и вдруг пробудился к действию.
— Отпустите его, ублюдки! — закричал он, бросаясь на полицию.
Через миг он лежал уже на спине, придавленный тяжелым ботинком. О дверь полицейского фургона ударился первый камень. Полицейские повернулись к толпе, хватаясь за револьверы. Толпа отхлынула, сминая стоявших позади. Второй камень угодил прямо в щеку констеблю: полилась кровь.
— Назад! Или мы откроем огонь!
Словно искра пробежала по толпе.
— Бросайте их обоих в машину, — скомандовал сержант, побелевший от страха.
И неожиданно грянул взрыв. Это произошло так стремительно, что полиция была захвачена врасплох. Словно взбешенный зверь, атаковала ее толпа. Неистово молотящие кулаки, взлетающие и опускающиеся палки. Оглушительный топот. Рушащиеся одно на другое тела. Отчаянно цепляющиеся руки и град ударов. Руки и оружие, кружащиеся в безумном водовороте. Борющиеся тела и вздымающиеся груди. И вдруг с ужасающим грохотом перевернулся полицейский фургон. Зазвенели револьверные выстрелы. Трое полицейских укрылись в лавочке и стали стрелять поверх толпы. Парни вскарабкались на столбы, чтобы перерезать телефонные провода. Полицейский фургон превратился в пылающий ад. С громким шумом взорвался бензиновый бак. Гневные крики и рев. Вопли ужаса и дикой ярости. Сотни сминающих все под собой ног. Камни, вдребезги разбивающие стеклянную витрину. Прерывистое дыхание и бегущие ноги, и вот уже лавочка охвачена пламенем.
