Наташа прошла по переулку, дошла до щербатой кирпичной стены. На скамейке сидело олицетворение гармонии пополам с беспечностью, и попивало пиво.
Разведчица остановилась. Злость, которую она так тщательно копила и культивировала всю дорогу, испарялась, уходила.
— Вы из этого офиса? — строго спросила она у олицетворения гармонии.
— Да, красавица.
— Тут у вас мужик такой работает. Вечно всем недовольный. Жизнью он не живёт, понимаете ли! Он мне очень нужен.
— А, так это я. Прыгай ко мне на колени, милая. Я ждал тебя всю жизнь и ещё вот столечко дюймов вечности.
— Да нет. Ты доволен жизнью. И прекрасно проживёшь без меня дальше.
— Ну и ладно, — не расстроился носитель и отхлебнул пивка. — Жизнь такая разная штука! Как хорошо, что нашелся человек, который мне это объяснил!
Наташа подошла к нему поближе и не почувствовал даже и тени раздражения.
«Кажется, кто-то опередил меня и сказал нашему клиенту те самые слова, которые я несла ему от самого офиса. Ну что ж. Приберегу их для кого-нибудь другого», — философски подумала она, развернулась и зашагала обратно.
* * *
Денис сидел на бортике детской песочницы. На его опрятные джинсы налипло уже немало песчинок, но он этого даже не замечал. Дереза обещалась быть здесь — но когда? Может быть, она совсем не придёт? Это было бы хорошо. Нет, нет, это было бы совсем нехорошо. Как он мог, как решился отдать её — им? Это словно и не он был, всё случилось в одно мгновение. Как будто Кастор невидимой рукой подтолкнул его и нашептал роковые слова: «Я нашел радость. Я её приведу. Обещаю».
Дереза прибежала — в оранжевом платье с зелёными оборками, в полосатых носочках, в тупоносых сандалиях. Трёхцветные волосы растрёпаны. Позади трусит Ануцыц и ворчит на ходу: наверное, ему хотелось бы посидеть в тени кустов сирени или поболтать с другими собаками на площадке. Но ненормальная хозяйка тащит и тащит его вперёд. И он, как верный пёс, не может оставить её одну: пропадёт ведь.
Денис и Ануцыц обменялись грустными, понимающими взглядами.
— Привет, а у меня тебе кое-что! — пропела Дереза и вытащила из кармана жестяной брелок в виде красного солнца с желтыми и оранжевыми протуберанцами. — Теперь он тебя всегда будет греть! Я привезла его из Испании два года назад, но не знала ещё, что для тебя.
— Спасибо, — растерянно проговорил Денис, рассматривая подарок, — очень здорово. А у меня для тебя ничего нет.
— А, потом что-нибудь подаришь! Вставай, пошли гулять. Давай сегодня по Каменноостровскому махнём?
Она думала о нём. Она сделала ему подарок. А он? Что он подарит ей взамен? Встречу с голодными монстрами третьей ступени, которые превратят её в самую обычную, скучную девчонку, каких много вокруг?
— А почему Аннунциата с тобой? Ты говорила, что по вечерам папа с ней гуляет? — спросил Денис, глядя несколько в сторону. Мысли его были далеко — они перенеслись в завтрашний день, на другую детскую площадку.
— Мою собаку зовут Ануцыц! И он — мужского пола! А папа ведь не наёмный собачий пастух, верно? Могут и у него быть другие дела!
Она взмахнула поводком, собака брызнула в сторону, и вот уже поводок превратился в скакалку, и Дереза прыгает через неё — и с разбега, и на месте, и двумя ногами вместе, и всё это — не прекращая двигаться вперёд и весело щебетать.
Денис прислушался к своим ощущениям: просто удивительно, как она умудряется болтать и при этом думать о чём-то постороннем: так и фонтанирует крошечными сиюминутными мечтами, навсегда улетающими в высокое безоблачное небо.
— А хорошо было бы найти заброшенный подземный переход и устроить там штаб! — крикнула Дереза, схватила Дениса за руку и побежала через улицу. Ануцыц припустил за ними.
Дереза не переставала говорить — даже когда бежала или прыгала через импровизированную скакалку. Денис молчал и только поддакивал. С чего начать? И как сказать то, что он должен ей сказать?
— Ой, смотри, смотри, как здорово! — Дереза вырвала его из раздумий и подтащила к двери обычного подъезда. — Ну, читай же, читай!
— «Найден аквариум с золотой рыбкой. Обращайтесь в 18 квартиру», — послушно прочитал Денис.
— Интересно, как эта рыбка убежала из дома? Да ещё и прихватила с собой аквариум? Ануцыц! Стой! Стой, стрелять буду!!!!
Дереза в самом деле выхватила из кармана маленький водяной пистолет и сделала предупредительный выстрел в воздух. Пёс, направивший было лапы в незнакомый двор, покорно замер и позволил надеть на себя поводок.
— Представляешь, а мне сегодня опять запретили ходить в гости к Ольке с пятого этажа. Потому что она на меня плохо влияет. Это она мне волосы помогла выкрасить, а ещё мы с ней такой косплей придумали, что всех порвёт просто. Ей родители, кстати, тоже запретили меня в дом пускать, так что теперь мы будем дружить тайно. Скажи — зыкота! А вообще ты заметил, что родителям никогда не нравятся друзья их детей? Потому что на родное чадо они смотрят через очки с большим плюсом! Оно же уникальное и лучше всех. А на друзей родного чада родители просто так смотрят, обычными глазами. Докажешь?
— Я бы и рад доказать это утверждение. Но у меня никогда не было друзей. Вот, только ты сейчас, — ответил Денис.
— А мы, значит, друзья — и всё?
Дереза спустила собаку с поводка, Ануцыц на радостях побежал в очередной запретный дворик, хозяйка умчалась следом.
Денис стоял на месте и пытался проанализировать её слова. Хотела ли она намекнуть на что-то? И если да, то не следовало ли ему поцеловать её в ответ?
Дереза вернулась — с собакой на привязи, с новыми идеями и целым веером мечтаний.
— Мои родители — хоть я и люблю их безумно — всё же сущие жевуны! — объявила она.
— Что-что? — удивлённо переспросил Денис.
— А, ты ж не знаешь. Я делю людей на три категории: жевуны, Пушкины и Макиавелли.
— Ты, конечно, Пушкин?
— Конечно! Пушкины — это те, кто что-нибудь создаёт. Даже если я сейчас ничего не создаю — музыку, например, или картины, или вкусную еду, — я всё равно Пушкин. Потому что моя цель — созидание. Макиавелли ничего не создают. Они только упорядочивают то, что создали Пушкины. И распределяют это между собой и между жевунами. А ещё Макиавелли руководят Пушкиными, ну и жевунами, конечно.
— Что же выпадает на долю жевунов?
— А, это просто люди. Их на самом деле больше всего. Но без них было бы очень кисло. Жевуны восхищаются Пушкиными и слушаются Макиавеллей. Ради них всё и создано. Я думаю, не так уж и плохо быть жевуном. Ну-ка, подержи, — Дереза внезапно передала ему поводок, а сама полезла на очередное дерево. Денис намотал поводок на руку и привычно встал внизу, чтобы в случае чего поймать её.
Теория показалась ему любопытной, и он крепко задумался, примеряя определения Дерезы к знакомым людям. Всё было ясно только с Гумиром, Константином Петровичем и ещё, конечно, шефом. Гумир — настоящий Пушкин. Он жизнь готов положить (и положит) на свою операционную систему, которую создаёт из ничего. Цианид и Даниил Юрьевич — Макиавелли. Они всеми руководят, и их слушаются. А вот что с остальными? Виталик, наверное, тоже Пушкин. Всё же он создаёт не только проблемы. Шурик? Совсем не Макиавелли. И вряд ли Пушкин. Но назвать его потребителем, то есть жевуном — совершенно невозможно. Алиса? Она, наверное, всё же Макиавелли. Она ловко руководит умами гламурных девушек, видящих в ней икону стиля. А может быть, Пушкин? Она же и создаёт этот стиль. А сёстры Гусевы? А сам Денис?
Когда Дереза слезла с дерева, он попытался задать ей наводящие вопросы, но ей эта идея уже не была интересна. «Не будь жевуном! Не слушайся чужих теорий! Создай что-нибудь сам!» — отмахнулась она.
Они вышли на Каменноостровский. Ануцыц превратился в образцового пса: шагал рядом, в ногу, не пытаясь дёрнуться в сторону или запутать поводок.
— Давай ты меня сфотаешь на мой мобильный в телефонной будке? Я потом в фотошопе отфотошоплю как будто это старинное фото, ага? — загорелась идеей Дереза.
В ближайшей телефонной будке не было аппарата, зато там обнаружился человек, закутанный в пёстрое индийское покрывало. Человек играл на губной гармошке и притоптывал в такт ногами, обутыми в диковинные шлёпанцы. Дереза подпела ему и немного потанцевала.
В следующей будке телефон был. А рядом сидел нищий с картонкой «Ничего не придумать, помогите просто так». Дереза выгребла из карманов всю мелочь и высыпала ему в шляпу.
— Я всегда, когда иду по улице, замечаю и подбираю монетки! — пояснила она. — О, вот, кстати, десять копеек! И потом отдаю всё, что нашла, тому, кому надо. Это как бы не я, как бы сам город через меня делает доброе дело. Понимаешь?
— Давай я тебя тут сфотографирую, — напомнил Денис, указывая на телефонную будку.
— Да ну, я передумала, — махнула рукой Дереза.
