Ознакомительная версия.
— Например?.. — спросила Афина Ивановна, придвинув свое оттопыренное ухо к ладони Орины. — Приведи примеры, Горохов…
— Вот, например… У собак слух лучше, чем у нас… Гораздо лучше, потому что овчарки улавливают даже ультразвук… Еще у них такое обоняние, что куда там нам! Овчарка учует тебя за километр! А натасканная овчарка найдет след именно того, кого она ищет! Но зато все собаки — дальтоники: не различают красный и оранжевый цвета! Еще некоторые собаки, точно волки, любят петь хором! Они та-ак по ночам воют, Афина Ивановна, вы себе не представляете!
— Представляю! — нахмурилась директриса. — А тебе по ночам спать надо, Горохов, а не слушать… кто там чего воет…
Дальше Покати-горошек перешел в руки Павлика Краснова, а потом перекатился в ладошку Натальи Ильиничны. Все члены комиссии, не сговариваясь, поставили Горохову «5». И тот с гордым видом выкатился из класса, получив в полное свое распоряжение мокрый коробок со спичками, который вызвалась выставить вслед за ним в коридор Каллиста Яблокова.
Афина Ивановна тотчас пригласила ее отвечать: дескать, сколько можно готовиться, все уж устали…
— И некоторым членам комиссии надо успеть до сумерек покинуть пределы школы, — говорила директор-библиотекарь-завуч-техничка. — Так что, моя милая, давай…
Каллиста Яблокова, с трудом подвинув взрослый стул, чтобы оказаться напротив Орины, вскарабкалась на него и свой ответ адресовала в основном ей, лишь изредка обращаясь к остальным экзаменаторам.
— Билет номер один, — начала маленькая ученица, чей чепчик едва виднелся из-за края стола, — вопрос также номер один: «Что такое смерть?». В биологии смерть трактуется как прекращение жизнедеятельности обособленной живой системы, сопровождающееся разложением белков и других материалов, из которых и строится эта система… Другой вопрос, что в остатке. Всех, насколько я понимаю, больше всего и волнует, что будет с этим остатком, который именуется душой. Меня же интересует другое: можно ли считать смертью то, что происходит с существом, которое не сделало ни единого глотка воздуха сверх того, что ему досталось в утробе? Смерть ли это — или это можно назвать каким-нибудь другим словом? Не было жизни — значит, нет и смерти. А что же тогда? Сразу бессмертие?! Воскрешение — без вопросов? Или — осуждение, тоже без лишних вопросов? Вот я стою перед вами: простая смертная девочка, которой почти что удалось родиться… Но ведь почти что — не считается! Платон в диалоге «Тимей» говорит: «Естественная смерть безболезненна и сопровождается скорее удовольствием, чем страданием»…
Павлик Краснов, как и Орина, слушавший с раскрытым ртом, наклонился к Афине Ивановне и шепнул:
— Как ведь они у вас говорят! Заслушаешься…
Но Каллиста услыхала и съязвила: дескать, а вы, конечно, думали, что мы тут все до одного картавые да шепелявые, убогие да умом тронутые… Так, дескать, нет! И продолжила:
— Возвращаюсь к билету… Платону, конечно, виднее… А вот пригласить бы его к нам на классный час… а заодно и учителя его — Сократа… Мы бы тогда и спросили, как было с ними самими… Впрочем, как умирал Сократ, нам известно, Платон описал его последний день в диалоге «Федон», а вот как было с самим Платоном?..
— Ну, можно попытаться пригласить… — подумав, кивнула Афина Ивановна. — Платон ведь и основал школы как таковые, и даже библиотеки в них завел… У нас, конечно, не академия и даже не гимназия, но все же… Напишу заявление в районо, они отправят запрос в вышестоящие инстанции. Хотя сразу говорю: наверняка ничего обещать не могу…
— Хорошо бы тогда и Марию-Антуанетту позвать с Людовиком XVI! — воскликнула разлакомившаяся школьница. — Пускай и они нам расскажут о своих ощущениях… Кстати, король сам улучшил новейшее изобретение врача и депутата Учредительного собрания месье Гильотена — гильотину, собственноручно исправив на чертеже полукруглое лезвие на косое. Каков рационализатор! Его бы к отцу моему на завод, цены бы ему не было… Потом Людовик на себе и проверил усовершенствованное изобретение… Летчик-испытатель… Правда, никто не знает, одобрил ли он… вот бы и спросить его! А через полгода и королеве представился случай, так сказать, вплотную познакомиться с «Мадам Гильотиной»… Говорят, на Марии-Антуанетте чепчик был… точь-в-точь как у меня, и лиловые туфельки, — и Каллиста, задрав ногу, показала свою пинетку. — А впрочем, я и сама… как испытавшая, как потерпевшая… и лицо, так сказать, причастное… могу всем заинтересованным лицам рассказать об ощущениях… хотя с Гильотиной познакомиться, каюсь, не довелось, зато с поленом, — из которого, по мнению некоторых народов, сотворили первого человека на земле, — коротко, очень коротко познакомилась… Насильственная смерть, говорю всем неосведомленным лицам, отвра-ти-тель-на! В ней, уверяю вас… никакого удовольствия нет… Это… это…
Директор-библиотекарь, которая уже несколько раз пыталась прервать ответ ученицы постукиванием указки по столу, наконец не выдержала, вскочила с места и воскликнула:
— Яблокова! Каллиста! Прекрати! Куда-то тебя заносит не туда… У нас же не урок истории! А королевская чета уж точно откажется ехать в такую дыру, как наша. Даже и приглашать не стану! И попрошу: поближе к нашему предмету— биологии…
— Куда уж ближе…
— Приведи какие-нибудь примеры, что ли… Из действительности. Из нашей действительности!
— Хорошо. У меня два примера… Только они из будущего, ничего?..
— Ну, если ты, как Ленин, провидишь вдаль… тогда пожалуйста! — осуждающе воскликнула председатель комиссии.
— Пример первый. Я расскажу, как умрет мой отец, — твердо отвечала девочка. — Недавно мои родители… мои так называемые родители… получили квартиру в пятиэтажном доме — в будущем такие дома назовут хрущобами. Но сейчас они очень гордятся тем, что живут не в деревенской избе, а в городской квартире: с балконом, ванной и туалетом. Но скоро мой отец, Вениамин Яблоков, передовой рабочий завода «Буммаш», сопьется. Когда моя мать уедет отдыхать на юга, он утащит из дома холодильник «Орск», телевизор «Рекорд», проигрыватель «Сириус» — и все пропьет. Мать будет скандалить — она не из тех, кто молчит, он снова поднимет на нее руку — но уж на этот раз она не стерпит. Она вызовет милицию, — тут Каллиста повернулась к Милиционеру и стала адресовать свой ответ ему: — Но отец во хмелю настолько бесстрашен — мать это отлично знает, — что и милиция ему нипочем: он ударит Милиционера…
Конечно, его тотчас арестуют, изобьют и посадят. Пока он мотает срок, мать выпишет его из его собственной — выделенной ему заводом — квартиры. Ей хочется найти свое счастье — она еще достаточна молода: тридцать восемь! Будут любовники, но вторую семью ей создать так и не удастся. Отец, отсидев свое, вернется — но мать и на порог его не пустит, вновь пригрозив милицией. И отец в конце концов смирится, он станет бичом, опустится на самое дно — будет подрабатывать грузчиком в винно-водочном отделе, ночевать то у одной бичихи с жильем, то у другой…
Однажды моя бабка, живущая у старшей дочери на юге, приедет в гости к младшей, женщины напекут пирожков с мясом, а он будет стоять подле дома и, задрав голову, смотреть на светящиеся окошки своей бывшей квартиры, зная, что его туда не пустят; бабушка, чье сердце обольется кровью от этой жалкой картины, втайне от дочери вынесет зятю пирожков — и отец прослезится: под конец он станет сентиментален. Впрочем, он будет голоден: возможно, это будут слезы голодного человека, на которого с неба — с четвертого этажа — внезапно свалилась домашняя еда.
В конце концов и последняя из бичих выгонит его — злого и пьяного. Это случится на Крещенье, ему некуда будет идти — и ноги приведут его к порогу родной хрущобы. Нет, он не поднимется на четвертый этаж, не позвонит бывшей жене, — в квартире живет еще и дочь-учительница, которая страшно его стыдится, — он вскроет замок подвальной двери. Он так замерзнет в крещенский мороз, что, пытаясь согреться, приникнет к трубам парового отопления, обмотанным тряпками, он крепко-накрепко обнимет горячие трубы, содрав с них обмотки. Он заберется на кипящие трубы, согреется наконец — и заснет счастливый. Ему будет сниться, что он, маленький, лежит дома, на печи, ему тепло, мать печет перепечки, воркуя по-вотски, а за окном — бездонная метель…
Я… я буду там, с ним, в этом страшном подвале. Никого из его родных — только я… Я буду стоять на горячей трубе, приплясывать и смотреть на него. Я буду сниться ему: я сниму свой чепчик, брошу его в воздух, повернусь к нему затылком — и он увидит смертельную рану… которую… он нанес мне, не зная меня, не видя меня…
К утру он получит ожоги, несовместимые с жизнью. Я буду с ним до самого конца. Я не разбужу его, хотя могла бы… Я спляшу на его похоронах, и я… только я… оплачу его по-настоящему… У меня наконец-то появится отец… который придет за мной… он заберет меня отсюда!
Ознакомительная версия.
