У Зеэва глаза лезут на лоб. Потом его губы раздвигает легкая усмешка.
— Ошибочно истолковал? Нет, ошибки тут нет. Кто-кто, а я имею опыт…
— И я имею, — говорит Эд.
— Вы ученый.
— Что да, то да.
— В том-то и дело, — говорит Зеэв. — При всем моем уважении, ученые могут толковать всё и правильно, и неправильно, но я вам вот что скажу, я поживал в этом регионе…
Пожил, мысленно поправляет его Эд.
— Послушайте, — начинает Зеэв.
Внутренний голос Эда отвечает ему: не говори со мной свысока. Не нужны мне твои глобальные обобщения касательно жизни, рабочей этики и мирных переговоров.
А Зеэв продолжает:
— Сначала поживите в Эрец-Исраэль — на земле.
Я знаю, что значит Эрец-Исраэль, думает Эд. По-твоему, я в иврите ни бэ ни мэ.
— Походите по горам и долинам. Тогда вы увидите, как мало у нас земли, и лучше поймете, что значит земля в обмен на мир. Эта страна всего лишь кусок… э… как это сказать? — Зеэв поворачивается к жене.
— Клочок земли, — говорит Марджори.
— Клочок? Хорошо, клочок земли между пустыней и нашими врагами. Американское правительство никогда не интересовали границы, оно хотело только одного: чтобы было тихо. Вот что я имел в виду, когда писал о Кеворкяне. Вот почему я всегда говорю, что Америке важно замазать проблему, а не пойти вглубь и решить ее. Им не хочется добираться до сути. Такой у них подход к делу. Когда мне нужно было покрасить подоконники, три мастера сказали: не надо сдирать старую краску, проще покрасить их поверх. Я поговорил с сестрой Марджори. Она мне сказала: «Послушай, найми маляра, он тебе их намазюкает, и все будет тип-топ». Я сказал: «Ни за что. Никогда. Я так дела не делаю». Вот что я имел в виду, когда говорил о международной политике.
— Только ваших метафор не хватало, — шепчет под нос Эд.
— Что-что? — спрашивает Зеэв.
— Ничего, — отвечает Эд.
— Сара, — говорит Марджори, — жаркое просто изумительное.
— Спасибо, — отвечает Сара. — Положить вам еще?
— Нет, в меня, пожалуй, больше ничего не влезет, — признается Марджори. Улыбается и говорит: — Волнительно, правда? Я тут говорила с одной моей подругой из Нью-Йорка, ее сын прошлым летом женился, и она мне сказала: когда ее Этан женился, она поняла, что это веха не только в его, но и в ее жизни — правда, интересно?
— Да, это верно, — поддакивает Сара. — Как насчет десерта?
— Давайте я помогу вам убрать со стола.
— Нет-нет, спасибо, сидите.
— Я хотела бы помочь. — Марджори было приподнимается, но Сара кладет руку ей на плечо и, к ее удивлению, удерживает на месте.
— Эд, помоги мне с чаем, — говорит Сара.
Когда он закрывает за собой кухонную дверь, Сара скрещивает руки на груди и смотрит на него волком.
— В чем дело? — оробев, шепчет он. — Я держал себя в руках.
— Уходи, — говорит она.
— Вот те на. Ты позвала меня на кухню, чтобы смотреть на меня волком? — И шепчет ей на ухо: — Что я могу поделать, если он самонадеянный дурак?
— Ша!
Ужину пришел конец. Сара, совершенно умученная, лежит на диване. Все мышцы у нее болят.
— Пожалуй, все прошло хорошо, — говорит Сьюзен.
— За исключением политической интерлюдии, — добавляет Генри.
— Папк, ну зачем тебе понадобилось затевать свару? — попрекает отца Мириам.
— Я затеял свару? — Эд изо всех сил сдерживается. — Извини покорно. Твой свекор, ладно, будущий свекор, вот кто затеял свару.
— Не нужно схватываться с ним при каждой встрече.
— Я с ним не схватывался.
— Только потому, что он тебе не нравится, — заводится Мириам.
— Нравится — не нравится, не в том суть, — отбивается Эд. — А вот ты то и дело придираешься ко мне, и я бы попросил тебя впредь ко мне не цепляться.
— И вовсе я не придираюсь. — Мириам вот-вот заплачет. — Ты с самого моего приезда ведешь себя дико. — Она замолкает и потом, словно внезапно прозрев, выпаливает: — И причина не в отце Джона. А в моей женитьбе.
— Замужестве, — рявкает Эд.
— Какая разница.
— Видишь ли, Мириам, я не раз говорил тебе, что в один прекрасный день мне придется посидеть с тобой и навести порядок в твоем словоупотреблении, и, думаю, этот день настал! Тебе сколько — двадцать четыре? Ты выходишь замуж через два, да, два дня. Иди-ка сюда, я объясню тебе, как употреблять слова правильно.
— Он меня не слушает, — взывает Мириам к матери. — Он что, не слышал, что я только что сказала?
— У меня для тебя новость, — говорит Сара. — Причина не в твоем замужестве. А и в самом деле в отце Джона.
Роза решает, что пришла пора дать Эду и Саре совет.
— Я всегда придерживалась одного правила, — вещает она со своего кресла в углу. — Я никогда ничего не говорила о моих свойственниках, и, по-моему, так и надо поступать — иначе неприятностей в семье не оберешься. Думай, что хочешь, а язык держи за зубами.
— Подойди сюда, детка. — Эд притягивает к себе Мириам. — Усвоить разницу между женитьбой и замужеством проще простого.
Мириам закрывает глаза, кладет голову на плечо отцу. Она совершенно вымотана. Отца она не слушает. С таким же успехом он мог бы сказать: «Когда даешь задний ход, думай головой и крути руль в ту сторону, куда едешь!»
— Поняла? Ничего нет проще, — говорит Эд.
Приветствуем вас, наши гости, и благодарим за то, что вы разделяете нашу симху, радость! Наша свадьба начнется с каббалат паним, буквально: встречи лиц. У Мириам и Джона, у каждого, будет свой зал, и вы сможете приветствовать Мириам — в банкетном зале, а Джон будет вести тиш, или вечеринку жениха, в вестибюле. Там он произнесет краткое двар Тора, то есть несколько слов, почерпнутых из мудрости Торы.
Сьюзен читает программку свадьбы в банкетном зале, тут восседает Мириам в свадебном платье, вокруг нее толкутся двести восемьдесят гостей.
— М-м, — мычит Сьюзен. На ней цветастое платье и широкополая шляпа шляпа, она чувствует, сидит торчком. У нее большая голова.
— Чудо какие вкусные. — Генри стоит рядом — смокинг его еще полнит, — смакует замаринованное мясо с ананасом на палочках. — Я, пожалуй, схожу возьму еще.
— Нет-нет, Генри, — говорит Сьюзен. — Сейчас на невесту будут надевать фату.
— Фату? Это еще что такое?
— Ты не читаешь программку, — укоряет его Сьюзен.
Генри заглядывает в ее программку.
— Мы еще не побывали в зале жениха.
— Мы уже не поспеваем туда, — возражает Сьюзен, но Генри уводит ее в вестибюль.
Тесный вестибюль забит мужчинами в темных костюмах, они толпятся вокруг длинного стола, на котором стоит высокий худощавый Джонатан и, сверяясь со своими записями и стопкой раскрытых томов Талмуда, произносит ученую речь.
— Господи ты Боже мой, — шепчет Генри на ухо Сьюзен.
— Встретимся в банкетном зале, — говорит она.
— Погоди, куда ты? — Генри удерживает ее за руку.
— Генри, — также шепотом отвечает она, — здесь одни мужчины.
Взгляд Генри падает на Эда и Зеэва, оба в смокингах, оба с бутонами белых роз в петлицах, остановились в дверях. Шушукаются, точно капельдинеры во время спектакля.
— Вы слышите, что он говорит? — спрашивает Зеэв. — Я ни слова не слышу.
— Совсем ничего не слышу, — отвечает Эд. — И, по правде говоря, ничуть об этом не жалею.
— Вот как? А я считал, эти штуки по вашей части.
— Почему вы так решили?
— Я-то думал, что Джон нахватался этой ортодоксии от Мириам.
— От моей дочери? Вот уж нет!
— Тогда откуда он ее набрался? Я отправляю сына в ешиву, чтобы он немножко подучил иврит. И что я получаю в результате? Ученого талмудиста. Откуда он набрался этой ортодоксии? Вот что я хотел бы знать!
— Как бы там ни было, — говорит Эд. — Я постараюсь повеселиться на свадьбе, а все прочее побоку.
Зеэв хлопает Эда по плечу.
— Мы думаем одинаково, — говорит он.
Но вот речь закончена, мужчины враз грянули песню. Взявшись за руки, они ведут хоровод вокруг Джона. В танце увлекают его, чуть не придавив Генри к стене, из вестибюля. Сжимая покрепче бокал и китайский овощной рулет, Генри выбирается в банкетный зал.
— Генри, иди сюда, — зовет его Сьюзен. — Поторопись, иначе ничего не увидишь.
Но они так и не видят, как Джонатан, выбравшись из толпы мужчин, встает перед Мириам. Откачнувшись на каблуках, он опускает ей на лицо фату. Тут мужчины снова запевают песню и в танце увлекают Джона прочь. Фотограф рвется еще поснимать Мириам в окружении семьи: братьев — они побрились и припарадились; сестры — та говорит Розе, что во всех этих кружавчиках она — ни дать ни взять, подушечка для булавок; Эда — у него такой вид, точно он силится что-то припомнить. Но Сара пресекает съемки, говорит, что они и так вышли из расписания.
В молельном зале флейта играет израильский вариант песенки на тему «Песни песней», и Мириам идет по проходу, по обеим ее сторонам — Эд и Сара. Гости при ее приближении встают. Генри смотрит, как племянница медленно плывет по узкому проходу, подол ее платья, волнуясь, бьется о родительские колени. И ничего не может с собой поделать, плачет. Сьюзен открывает сумочку, протягивает ему бумажные салфетки.
