— Слушай, — говорила она. — Ты должен меня выслушать.
— Я боюсь. Я не хочу. Я уже давно боюсь тебя.
— А я уже давно пытаюсь объяснить тебе, что произошло. — Она говорила быстрым, горячим шепотом. — Кейти просила меня помочь тебе. Я доверила тебе мой свиток о распятии. У меня были сторонники, поскольку я была его женой, но было и слишком много врагов. Как я, слабая женщина, могла с ними бороться? Меня вычеркнули из списков состава Совета и сослали в Кумран. Ты знаешь, что значит быть вычеркнутым из списков? Я написала эту рукопись, когда работала в Кумране в мастерской, где мы готовили ароматический бальзам. Я понимала, к чему все идет. Я рассказала о том, что мы наизусть помнили все предсказания и сами старались устроить так, чтобы они сбылись; мы даже знали, как с помощью змеиного яда, алоэ и мирры обеспечить его выживание после распятия. Но наш злейший враг, фарисей, женоненавистник догадался о нашем замысле. Он ненавидел нашу любовь. Он приказал переломить голени моему любимому на кресте, чтобы ускорить его смерть и не дать сбыться предсказанию. Наш преследователь, Саул, извратил учение Иисуса, заменив его собственным бредом. Это был Святой Павел, апостол лжи. Мой любимый проповедовал великую идею: источником всех бед и горестей человеческих является сердце человека. Но Кейти просила меня сказать тебе, Том, что чудо все-таки произошло. После смерти он стал чистым духом, обитающим в собственной церкви. Он притаился, как джинн, и преследует всех лжецов, которые постятся, молятся, судят и рядят от его имени. Он стал смутным припоминанием в самой потаенной глубине сознания христианина, позабывшего, кто он такой. Позабывшего, что он христианин.
Магдалина смахнула большим пальцем слезы с его глаз. Затем она сбросила полотняное платье и встала перед ним на колени. По ее бедрам также вилась татуировка; сказочные существа украшали ее грудь, примостились вокруг пупка. Они представляли семь демонов, изгнанных из нее, жрицы плоти, храмовой проститутки. Она была окружена неестественным сиянием, которое переливалось красным и фиолетовым, золотым и серым цветами. Она неторопливо раздела его, и, покончив с этим, наклонилась к нему, и взяла его член в рот. Затем она обхватила его спину ногами и насадила себя на его твердый, крепкий член, как на ось. Голова его утонула в ее длинных волосах, и он, отдавшись на ее волю, куда-то поплыл, потеряв ощущение окружающего. Ее блестящее тело вытягивалось и извивалось, как виток напряженной стальной пружины. Она была опытным, искусным и внимательным партнером. Внезапно ее тело издало звук, напоминавший щелчок хлыста, затем щелкнуло снова и снова. Она дышала все чаще, замерла, обхватив его ногами еще сильнее, а рукой сжала его мошонку, пока его сперма не выплеснулась внутрь ее. Длинные ногти стали царапать кожу у него на плечах. Он дернулся назад, дрожа всем телом.
Том был в беспамятстве. Он чувствовал, как его сознание пульсирует, подобно утренней звезде, уменьшается, а затем раскрывается вновь. Когда он пришел в себя, она по-прежнему прижималась к нему. Волосы ее, намокшие от пота, прилипли к его лицу. Оргазм был позади, но его член все еще не выскользнул из нее. Выпроставшись, он заметил на том следы ее менструальной крови. И пахнуть она стала по-другому. Он высвободился из ее объятий. Это была не Мария Магдалина. Он раскрыл рот:
— Ты?!
— Я знала, что ты хочешь меня. Знала. Мы сделали это, сделали, — тараторила Кристина, улыбаясь.
— Но как ты сюда попала?
Она показала на открытое окно. Между тем стулья и столы, наваленные у дверей, посыпались на пол. За дверями слышался треск. Вот уже и буфет начал сдвигаться с места.
— Нет уж, — пробормотал Том. — Не дамся!
Он натянул штаны, но возиться с рубашкой и туфлями было некогда. Когда люди ворвались в комнату, он перекинул ногу через подоконник.
Шерон возглавляла группу захвата.
— Том, вернись! — крикнула она.
— Кристина?! — воскликнула Тоби, уставившись на разгоряченную обнаженную девушку, хихикавшую на полу.
— Сделали, сделали! Сде-сде-сделали.
— Вернись, Том! Вернись!
Когда с минарета донесся призыв к вечерней молитве и бирюзовый свет за окном сменился серым, Ахмед скрутил еще одну сигарету с гашишем, очередную в непрерывной цепи, берущей начало с того момента, когда Шерон оставила его два часа назад. Он раскурил сигарету и затянулся с равнодушным удовлетворением, и тут в дверь его дома громко постучали. Стук повторился трижды. Ахмед знал, что это стучат джинны, и, не обращая внимания, продолжал самозабвенно пыхтеть сигаретой. Однако до сих пор никогда не случалось, чтобы джинны появлялись в этот час, под пение муэдзина, которое по угасающему небу доносилось к нему из мечети. Это был отчаянный шаг. Сам он никогда не покидал дома с наступлением темноты — слишком велик был риск столкнуться лицом к лицу с кем-нибудь из джиннов, шаставших в этом безумном городе.
Но когда постучали в четвертый раз — сначала нерешительно, потом настойчиво, — Ахмед пошевелился, заморгал и протер глаза. Приняв вертикальное положение, он пошатываясь добрел до окна и выглянул в него.
То ли у него уже начались галлюцинации, то ли на пороге его дома действительно стоял голый по пояс и босой англичанин. Ахмед протер глаза:
— Ты человек или джинн?
— Брось мне ключи.
Просьба не слишком понравилась Ахмеду. Отодвинувшись от окна, он задумался, но потом, махнув на все рукой, выбросил связку ключей в окно. Сверкнув в лучах заходящего солнца, она описала дугу и упала на мостовую. Спустя несколько секунд англичанин отпер дверь и стал подниматься по лестнице.
Взяв у него ключи, Ахмед невольно отступил на шаг. На Томе действительно ничего не было, кроме брюк. Черные и грязные ступни выглядели крайне недостойно. Грудь его была покрыта пылью, спутанные волосы торчали во все стороны, а глаза перескакивали с одного предмета на другой, не в состоянии на чем-нибудь остановиться.
— Аллах! — произнес Ахмед. — Ты больше похож на джинна, чем сам джинн.
— Поговорить надо. Я хочу поговорить.
— Я заварю чай. А, к черту чай, выпей лучше пива. Подержи-ка.
Ахмед вручил Тому дымящуюся сигарету, а сам стал рыться в холодильнике. Поглядев на сигарету, Том сделал глубокую затяжку, стараясь удержать дым в легких как можно дольше. Когда Ахмед вынырнул из холодильника, Том протянул ему сигарету.
— Оставь себе, — сказал Ахмед. — Меня уже тошнит от курева. Сядь.
Том сел на подушку, скрестив ноги. Ахмед поморщился при виде грязных ног на ткани, не оскверненной ни единым пятнышком. Его шутка насчет того, что Том похож на джинна, оказалась констатацией факта. Том действительно выглядел так, будто начал превращаться в демона. Ахмед задумался, может ли с человеком произойти подобная трансформация в течение всего одной жизни. Ему не приходилось слышать о таком, но он подозревал, что это возможно.
— Что ты так уставился? — спросил Том.
— Прошу простить мои дурные манеры. Я что-то очень рассеян в последнее время. Так ты хочешь забрать свиток?
— К чертям собачьим свиток. Мне он не нужен, оставь его себе. Я подарю его тебе, только скажи мне то, что мне надо узнать.
Ахмед понимал, когда спешить не следует.
— А что тебе надо узнать?
Том жадно затянулся сигаретой, опять задержав дым перед тем, как выдохнуть.
— Я хочу узнать, как избавиться от джинний. Ахмед внимательно посмотрел на него:
— Этого никто не знает.
— Но должны же у тебя быть какие-нибудь предположения. Наверняка ты сам пытался это сделать.
— Успокойся, прошу тебя. Я никогда не пытался избавиться от своей джинний. Она — заслуженное мной наказание. Искупление грехов.
— Ха! Неужели тебе так нравится страдать?
— Разве я одинок в этом?
У Тома был потерянный вид. Поднявшись, он стал бесцельно бродить по комнате. Увидев развернутый на столе свиток, он всмотрелся в спираль непостижимых слов.
— Не советую тебе подходить к этой штуке слишком близко, — заметил Ахмед. — Она так и кишит джиннами.
— Я соврал тебе насчет той девушки, — сказал Том. — Помнишь, когда я тут рассказывал разные истории про себя. Я и пальцем к ней не прикоснулся.
— Я так и подумал.
Том снова сел. Сигарета была докурена до конца. Он в отчаянии повесил голову. Оба молчали. Том откинулся назад, положил голову на пухлые подушки. Он лежал молча в сгущавшихся до черноты сумерках, тишина нарушалась время от времени лишь шагами прохожих по булыжной мостовой.
«Он засыпает, — подумал Ахмед. — Он обессилел. Надо ему помочь». Подобравшись к Тому на четвереньках, он снял с себя ханаанский амулет и осторожно повесил его на шею Тому. Затем, сидя на корточках, он сказал ему шепотом:
— В твоей джиннии обитает бесконечное число других. Она поворачивается к тебе то одной, то другой гранью, представая в разных обличьях. Ты должен выбрать среди них добрую джиннию и попросить ее походатайствовать за тебя. Предложи ей вознаграждение, а затем помолись. Это все, что я могу тебе посоветовать.
