— Хочу, — согласился Малахов. — Но не здесь. Ты вроде бы звала меня в гости? Или уже передумала?
— Нет, ну что вы… ты. Конечно! Только учти, я живу очень скромно.
— Если бы ты знала, как мне на это наплевать… Едем, и поскорее!
Люба жила в старом, уже почти аварийном доме на Цветном бульваре.
— Пойдем купим что-нибудь к ужину? — предложил Малахов, когда они проезжали мимо магазина в том же доме. — А то я голоден как зверь, сегодня даже пообедать не успел. По-хорошему, надо бы пригласить тебя в ресторан, но мне так жаль тратить этот вечер на кабак…
— И не надо! Я уже сбегала домой, все купила и приготовила. Осталось только разогреть.
Как давно он не ел на ужин свиную отбивную с жареной картошкой и солеными огурцами! Лана бы удавилась, но не разрешила домработнице приготовить такую неполезную пищу… Да еще вечером!
— Вкусно?
— М-м-м, очень…
— Может, тебе еще положить?
— А осталось?
Так жарить картошку умела только бабушка Вера. Даже у мамы Зины она уже не получалась столь вкусной…
Люба почти ничего не ела. Сидела над полной тарелкой, подперев щеку рукой, и смотрела на него. Это напоминало сцену из какого-то доброго старого фильма, но он никак не мог сообразить какого.
— Знаешь, я как чувствовала, что сегодня произойдет что-то очень-очень хорошее, — говорила она. — Специально на работу пришла пораньше, новую кофточку надела…
— И что же у тебя случилось? — спросил он, дожевывая последний кусок отбивной.
— Как что? У меня случился ты. Хотя, честно признаться, ты случился у меня давным-давно… Такое чувство, будто я всегда-всегда тебя любила. Даже когда еще не знала, не видела ни разу, все равно ждала и любила. Но, конечно, и мечтать не смела, что ты когда-нибудь будешь вот так сидеть у меня дома на кухне… Я научилась довольствоваться просто тем, что ты иногда заходишь в кафе, пьешь кофе, ощипываешь цветок, улыбаешься мне и уходишь. Может, ты слышал, у Новеллы Матвеевой есть такая песня — «Девушка из таверны»?
Он чуть не поперхнулся:
— Как-как?
— «Девушка из таверны». Так вот, там героиня вроде меня… Любит мужчину, который ее даже не замечает. А ей довольно того, что он иногда заходит к ним в таверну и вешает свой плащ на гвоздь… Что ты будешь пить, чай или кофе? А может, хочешь чего-нибудь покрепче? У меня коньяк есть, хороший, армянский…
— Нет-нет! — Ему еще памятна была ночь с субботы на воскресенье. — Лучше кофе.
— Только у меня растворимый, ничего?
— Конечно, ничего…
И у него было такое чувство, что он уже очень часто бывал в этой маленькой уютной кухне с вышитыми гладью занавесками на окне, сидел на шатком старинном стуле с гнутыми ножками и спинкой (кажется, такие называются венскими), пил кофе из тонкой фарфоровой чашки с трогательными незабудками… И с удовольствием провел бы здесь всю оставшуюся жизнь. Даже если ее осталось меньше суток.
— Витя… можно я буду звать тебя Витей? Витя, я очень беспокоюсь за тебя. Может, тебе действительно лучше некоторое время не выходить из дома?
— Не бойся, все со мной будет в порядке, — делано улыбнулся он, но она не поверила.
— Я не могу не бояться… Прямо физически чувствую, что над тобой нависла какая-то страшная угроза. Будто вижу, как за спиной у тебя стоит какая-то мрачная фигура… И это не только сегодня, это уже давно. Наверное, скоро месяц, как я каждый день молюсь за тебя, сама не зная кому. Понимаешь, я не умею верить в Бога как следует… Не хожу в церковь и молитв настоящих не знаю. Просто всем своим существом ощущаю беду и хочу ее от тебя отвести. Умоляю кого-то, чтобы у тебя все было хорошо, и мне кажется, будто этот кто-то меня слышит…
Он обнял ее, притянул к себе, наконец-то прикоснулся к ее пышным русым волосам. На ощупь они оказались еще более мягкими, чем он думал. Как же с ней хорошо! Так… так спокойно.
Когда в кармане запиликал мобильный, Виталий даже не хотел брать трубку. Но Люба тотчас отстранилась и шепнула:
— Подойди! Мало ли что…
И Малахов ответил. Тем более что звонила дочь.
— Вит, что у вас там случилось? — Голос у девушки был очень встревоженный. — Я позвонила домой, а Лана вдруг рявкнула, что тебя по этому номеру нет и больше никогда не будет, и швырнула трубку. Это как понимать? Поссорились, что ли?
— Не просто поссорились, Долькин. Мы с твоей мамой расстались навсегда. Я тебе потом…
— Как это расстались? Вит? Что произошло? Я хочу знать немедленно!
— Дочка, это долгий разговор, а я сейчас очень занят и не могу…
— Ладно, но ты приезжай ко мне, как только освободишься! Обещаешь?
— Я перезвоню, хорошо? — уклончиво отвечал он, нажимая кнопку отбоя.
— Это дочь, — объяснил он в ответ на встревоженный взгляд Любы. — Переживает. Просит, чтобы я приехал к ней.
— Я ее помню, ты был с ней у нас. Она ведь живет отдельно, да? — Эта женщина понимала все без лишних слов.
— Да. Она приняла все это очень близко к сердцу…
— Неудивительно. У нее не каждый день родители разводятся… Наверное, тебе все-таки стоит сейчас поехать к ней.
— Ты думаешь? — удивленно взглянул на нее Виталий.
— Уверена. Я так долго тебя ждала, что еще могу подождать. А бедная девочка себе места не находит… Но только если это не опасно для тебя, слышишь!
— Нет, сегодняшний день, точнее, вечер и ночь, у меня еще есть.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, Любушка, поверь мне. Я теперь очень многое знаю. Ты права, я обязательно поеду к Дольке. Но не сейчас. Она у меня девушка ночная, ложится поздно… А пока я хотел бы совершить маленькую экскурсию по твоей квартире.
— А что тебя интересует? Ванная?
— Прежде всего ванная. А потом спальня. Удивительно, как эта женщина, уже не такая юная, умела краснеть!.. И это ей очень шло.
Уходил он уже за полночь. Надевал ботинки в крошечной передней, а она стояла рядом, прислонясь спиной к стене, в одном небрежно наброшенном розовом халатике, такая милая, родная, растрепанная, пахнущая домом и уютом.
— Ну что, я пошел? — нехотя произнес он, привычно хлопая себя по карманам — не забыл ли чего важного. Уходить очень не хотелось. Даже к Дольке.
Люба метнулась к нему, положила руки на плечи, прижалась всем телом. Он погладил ее по волосам.
— Ну что ты, что ты… Точно на войну меня провожаешь… Она подняла голову, посмотрела на него снизу вверх. В карих глазах стояли слезы.
— Я буду тебя ждать… И еще — выучи мой телефонный номер наизусть.
— Зачем? Ты же записала мне его в мобильник.
— Все равно, на всякий случай. Выучи. Он очень легкий. Два — четыре ноля — двенадцать. Повтори.
— Два — четыре ноля — двенадцать, — послушно произнес он. — Теперь ты успокоилась?
Она покачала головой:
— Нет. Я не успокоюсь, пока ты не вернешься.
«Наверное, это правильно, — думал он, заводя мотор и выезжая из двора-колодца на ночную улицу. — Все-таки перед смертью я должен побыть с дочерью, а не с возлюбленной…»
Долька встречала его уже у лифта.
— Ну наконец-то! — кинулась она к нему. — Я уже извелась вся. Давай рассказывай, что там у вас стряслось!
— Что, прямо здесь, на площадке? Дай хоть в квартиру войти…
Конечно, он рассказал ей далеко не все. Ни о признании Сергея, ни о конверте, пахнущем Ланиными духами, ни, тем более, о своих встречах и разговорах со странной женщиной, постоянно меняющей облик, Малахов говорить не стал. Умолчал и о Любушке — но это, наверное, только потому, чтобы не вываливать на девочку так уж все сразу.
То, что Сергей Псарев снова работает в фирме, Дольку очень обрадовало. А вот рассказ о ее матери и Аркадии оказался для нее не новостью. Она лишь пожала худенькими плечами и состроила гримаску:
— Знаешь, Вит, об этом романе вся Москва знала. Но, как известно, обманутый муж всегда узнает все последним.
Еще вчера такие слова его бы задели. А сегодня все это было безразлично, казалось таким пустым и далеким…
Он встал с кресла, в котором обычно всегда сидел, бывая у дочки, прошелся по комнате, полюбовался видом на ночной город из огромного окна.
Потом перевел взгляд на новый рисунок на стене, мастерски выполненный углем на большом листе ватмана. С картины смотрел молодой бледный мужчина, в черной старинной одежде, с длинными прямыми волосами и с горящими пронзительными глазами. От его взгляда Виталию стало не по себе.
— А кто это у тебя, Долькин?
— Где? Это? А, это Смерть, — ответила она так спокойно, точно речь шла о чем-то совершенно обыденном.
— Смерть? Разве Смерть — мужчина?
— Смерть бывает разной, — тихо проговорила девушка и закурила. — К каждому она приходит в особенном облике. В котором тот подсознательно желает ее видеть. О котором мечтает или которого боится…
— Откуда ты это знаешь? — ахнул Малахов.
