Пространство по-прежнему наполняли адские крики. Протасов хоть и пытался звать гиганта, но голос его казался комариным писком в хоре ужаса сотен тысяч. Он продолжал кричать от собственного ужаса, пока вдруг все разом не стихло. Спустя мгновение через решетку на него глядело лицо, вырубленное Микеланджело.
– Чего орешь? – поинтересовался гигант.
– Все орут.
– Не все. Я вот не ору.
– Но ты трясёшься, будто помехи в телевизоре. И все вокруг плывет…
– Да?.. А ты кем меня видишь?
– Очень высоким человеком. Великаном.
– Но я совсем не человек и не великан. Просто в системе твоих возможностей по-другому ты видеть не можешь.
– А что в твоих возможностях?
– Ты не поймешь.
– Объясни.
– Что объяснять! – разозлился гигант. – Нельзя воткнуть во флешку в один килобайт десять терабайтов! Это ты понимаешь?
– Это – да.
– Если у тебя IQ один, а меня триллион в двухсот пятидесяти шестой степени – можешь ли ты понять меня?
– Скорее нет, чем да, – согласился Протасов.
– Не можешь! – злился античный персонаж. – Безо всяких там высокомерных «скорее»! Ишь ты, кариес… Меня почти бесконечность учили общаться на таком мультимикроинтеллектуальном уровне, на котором находишься ты! Это так же, как если бы тебе пришлось общаться с инфузорией!
– Зачем же ты общаешься со мной?
– Затем, чтобы решить, что с тобой делать. В твоей системе измерений.
– Ад или рай?
– Вот эти словечки придурковатые и их смыслы вы сами придумали, предки ваши, театральные режиссеры, или постановщики? И живёте так по измышлениям своим, и умираете так же.
– А что люди орут у вас, будто их жарят на сковородах?
– Забыл – ты же адвентист седьмого дня. У вас там ад, но, типа, не совсем. Типа, можно потом соскочить. Как у евреев… А орут, потому что во что они верили, то с ними и происходит здесь.
– Где?
– По-твоему – в аду. Хочешь экскурсию?
Неожиданно пространство вернулось в четкость изображения – и перед Протасовым предстал бесконечный конвейер пыток и мучений. Мириады людей безголосо кричали от боли. Протасов тоже безмолвно кричал. Он увидел того, кто причинил ему и миллиардам других мучительную смерть. Царь погибшей страны стоял голым кособоким и ничтожным стариком в допотопной мясорубке и плакал крестиками и ноликами. Увеличенный в пять раз царский оппозиционер принялся крутить ручку мясорубки что было сил. Богом избранный выходил с другой стороны мясными струями, при этом голова его сознания не теряла, но принимала от боли сизый цвет сливы. Персонаж, похожий на попугая, но с мощными человеческими руками, сзади всаживал в спину оппозиционеру топор. Раз за разом. Шмяк, шмяк! Кровь, кровь!.. А когда и царская голова ушла под ножи, оппозиционер принялся крутить ручку мясорубки в обратную сторону – и сначала появилась голова царяирода, а затем и все его тело. Как будто кинопленку прокрутили с конца в начало. Хотя попугай-монстр не прекращал все это время охаживать по спине оппозиционера и эффекта обратной прокрутки не было…
Так же неожиданно, как и проявилось, пространство размылось, и Протасов заглянул в огромные карие глаза собеседника:
– И так со всеми? Бесконечно?
– Ты имеешь в виду, что здесь все жившие люди? Конечно нет. Те, кто в это не верил, находятся в совсем других местах. Куда хуже, чем это…
Пространство вновь обрело фокус, и Протасов увидел сгорбленную фигуру, сидящую на стуле и пытающуюся себя задушить. Убитый Герой неожиданно признал в самоудушающемся Владимира Ленина.
– А чего это он? – спросил Протасов. – Его же никто не мучает…
– Это заблуждение. Его мучает совесть. Сейчас его разрывает за раскулачивание. Даже не хочу рыться в памяти, что это такое. Но ему хуже, чем Гитлеру.
– Не верю.
– Да похуй мне на твою веру. Все, что он когда-то сотворил, аукается муками совести и стыда. Только вот рычажок этих чувств включен на полную, на миллион децибел!.. Короче, все!.. – Великан отключил пространство. – Так, что у нас с тобой? Гильотина? – Гигант, порывшись в триллионах своего IQ, вдруг вытащил из ниоткуда две школьные линейки и бросил их в протасовскую реальность. На одной линейке на конце стояла цифра 15, а на другой вместо цифры – вопросительный знак. – Какую выбираешь? С вопросительным знаком?
– Конечно.
– Трус! В системе твоих координат тебе некуда возвращаться, кроме как сюда. Если не натворишь чего похуже. – Ну все, хорош! Пошел в жопу – И он дал Протасову такого пинка, что того вынесло на линейку с вопросом.
Смешливые ангелочки перед самым столкновением с землей нежно подхватили новорожденного ребеночка и уложили на мягкую землю.
Все остальное грохнулось о землю. Сознание покинуло всю честную компанию, даже бракованный ангел отключился.
15.
Абрам Моисеевич проснулся рано, пошевелил губами, шепча молитвы, полюбовался своей прекрасной женой Рахилью, встал с кровати и, шаркая домашними тапочками и зевая и-за короткой ночи, прошел в кухню, где тетя его жены Лея Дорман приготовила ему омлет, добавив к нему подкопчённый лосось, домашний крем-чиз и теплый хлеб от Равиковича. Большая чашка кофе порадовала крепостью напитка и самым приятным утренним запахом – когда все пространство вокруг наполняется ароматом свежемолотых кофейных зерен.
Поел. Попил. Залез в общинную газету, зачем-то проглядел брачный раздел, отбросил газету… Все-таки он излишне взвинчен, несмотря на прекрасное безмятежное утро. Он честно признался себе, что мозговая маета случилась из-за вчерашнего разговора с неким молодым человеком по имени Абаз. Фельдман чувствовал себя наставником, а закончил разговор растерявшим все свои ощущения праведности, ощутив себя школьником среднего ума.
Он поглядел в свой смартфон, нет ли пропущенных звонков, но вместо них нашел один входящий с кодом неизвестной страны. Порыскал в Сети, которая сообщила, что введенный код страны соответствует коду Кыргызстана… Он тотчас понял, что разговор с Абазом был вовсе не по квантовому тоннелю, про которые говорил инженер, увезший Нинку в свою Америку, а по простому телефону. Что это плод его фантазии о том, что расстояний не существует, что любой абонент всегда рядом… А здесь – простой телефонный разговор… А откуда Абаз узнал, что жену его зовут Рахиль? И что этот странный молодой человек говорил ему про жену, умершую сто лет назад?.. Абрам со всеми резонами решил, что ему уже больше сорока пяти, что надо определяться с местом в жизни, а не взращивать в себе Мессию. Он странник, он должен вернуться на корабле в Европу, в какое-нибудь непростое место, где будет служить раввином, станет занятым и уважаемым человеком. И так шаг за шагом чаша весов с его хорошими делами постепенно перевесит чашу с нехорошими. Он было обрадовался этому небольшому замыслу, и чей-то голос вдруг поддержал его: «В деревню, к тетке в глушь, в Саратов!» Он опять заглянул в Сеть, отыскал на картах город Саратов и прочитал в Wiki, что в свое время город был уничтожен, как и множество других, но какой-то подвижник – у русских всегда были подвижники – пытался на его месте строить что-то новое. Что новое, сказано не было. И будет ли на новых стройках социализма место для ученого еврея?..
Его размышления прервал стук в окошко. Он оглянулся и обнаружил двух ангелочков с крылышками. Ростом с годовалых детей, они улыбались Абраму и протягивали ладошки горсточкой, будто подаяния просили… Он вспомнил, что должен сделать. На какие-то мгновения весь дух его задался вопросом: а с какого такого перепугу он должен отдать свою собственность? Он даже инженеру не похвастался находкой, удержался – а тут какой-то голос из телефона вежливо попросил «отдай», и он отдает… Еще Фельдман вспомнил, что если еврею всего хватает, то это и есть счастье… И самое главное – вот же они, ангелы. Много тех, кто видел в жизни ангелов?.. Никто никогда с допотопных времен не видал!.. Отдаю железку, бросаю ее в чашу добра. Он хотел было встать из-за стола, отыскать свой саквояж с луковичными часами, но в момент решения «отдать» в ладошке одного из ангелочков материализовался крошечный метеорит, засветившийся голубым. Небесные детки закрыли ладошки, засмеялись и вспорхнули с подоконника, будто воробьишки какие. И были таковы.
