Марек Б., зубной врач, брат бургомистра и отец будущего профессора медицины, будет принимать пациентов, а вечером засядет за преферанс в мужской компании. С комиссаром полиции, который погибнет в Катыни. С графом, которому чудом удастся избежать лагеря. С хозяином книжной лавки, украинцем, который при советской власти станет председателем горсовета.
Отыля, жена зубного врача, будет просматривать дамский журнал «Ева». По «семейным причинам» ее заинтересует беседа с современным цадиком — женщиной, живущей в Иерусалиме. Цадик Сура Шлоймца горит желанием просвещать еврейских женщин. Чтобы не оправдывались перед Богом, как праматерь Ева. «Не знала, дескать, что нельзя срывать яблоко», — пыталась она уверить Творца. Ей, видите ли, лично об этом не сообщили. «Так станем же учиться, — призывала в конце женщина-цадик, — чтобы нам не выдумывать наивных отговорок, когда мы предстанем пред Богом…» На рассвете Сура Шлоймца молится о приходе Мессии. Потом принимает страждущих. Дает им травы, которые в Святую Землю — прямо из Перемышля — присылает дедушка цадика Суры.
После чтения «Евы» Отыля Б. посвятит время занятиям с точильщиком Хаимом. Хаим будет наводить страх на все местечко. Но сын Отыли, будущий профессор медицины Натан Б. вытащит из реки тонущую сестру Хаима Двойру — и точильщик ножей станет его лучшим другом. Мадам Отыля его полюбит, начнет учить польскому и иностранным языкам. Станет говорить, что он способный мальчик и должен сдать выпускные экзамены. Но поскольку все это будет в последнее лето, до экзаменов дело так и не дойдет. А Отыля Б. так и не выпишет на будущий год дамский журнал «Ева».
Молодежь будет проводить лето над Лугой, на пляже. У Шлёмы, крепкого мужчины с седой бородой по грудь и голосом пророка, они возьмут лодки, переправятся на другой берег и пойдут лугами вверх по течению.
Бейби, правый нападающий «Аматоров», будет прыжками спускаться к воде («Аматоры» в то лето выиграют у команды «Вперед» из Яновой Долины и даже у «Стрельца» из Луцка).
Рая, дочь фармацевта и невеста Бейби, будет позировать перед «лейкой». «Готовы? — спросит уличный фотограф. — Два снимочка за пятьдесят грошей». — «Ах, будьте любезны», — улыбнется Рая, поправит костюм с вырезом и кокетливо прищурит зеленые глаза.
Брошенный Цилей одинокий доктор погрузится в чтение медицинского журнала.
Будущий профессор Натан Б. уляжется на одеяле со своей любимой Тавочкой, дочкой продавца цветов Айзика.
А помощник аптекаря Ёня запоет самый модный в то лето шлягер:
Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось,
В этот час ты призналась,
Что нет любви…
Вечером все они усядутся на скамейке перед будкой с мороженым. Купят по стакану воды с малиновым сиропом, которая дешевле мороженого, и будут беседовать о серьезных вещах.
О евреях: опять их где-то резали лезвиями.
О войне: все о ней говорят, а они считают, что войны не будет.
О мире: какой он — злой или добрый?
О коммунизме: это он защитит евреев от лезвий, войн и недоброго мира.
Путь молодых владимиро-волынских евреев к коммунизму начнется на улице Фарной. По соседству с домом Ханы Рахиль, перед деревянной будкой с мороженым и газировкой.
А на дворе будет стоять последнее лето перед войной, которую Бог не пожелает отвратить — несмотря на все пылкие просьбы о жертве умилостивления.
6
В сентябре Владимир-Волынский займет Красная Армия. И сразу на станции появятся товарные вагоны. С каждым днем их будет становиться все больше и больше. В конце концов, ими будут заставлены все подъездные пути.
Морозной декабрьской ночью уйдет на восток первый транспорт. Начнется депортация «врагов народа». Тогда закончится вера Натана Б. в коммунистические идеалы. Начнется страх перед ними.
7
Будущий профессор Натан Б. вернется во Владимир-Волынский после непродолжительной службы в Красной Армии. После смертного приговора за саботаж, замененного потом десятью годами. После лагеря на Колыме.
Прочитает на вокзале написанное кириллицей — «ВЛАДИМИР-ВОЛЫНСКИЙ». Пойдет на Фарную и остановится перед домом бабушки Хаи и деда Мотла.
Увидит на улице, перед домом, гору коробок с надписью «Наробраз». Теперь путь к дому шел через народное образование.
Он поднимется на этаж. Увидит, что комната бабушки и деда открыта и совершенно пуста. Ни мебели, ни домашней утвари, даже запахов никаких — ни одеколона, ни нафталина, ни собольих шкурок.
Комната, что справа, дяди Мотла, тоже пустая.
В гостиной и спальне родителей, Отыли и Марка, он увидит чужих людей за чужими конторками. Из кабинета отца будет доноситься громкий стук. Он приоткроет дверь. Увидит стоящего на стремянке молодого человека с молотком и картиной в руках. На картине — золотое пшеничное поле, а по полю идет Сталин и ведет двоих детей — девочку и мальчика. За Сталиным — тракторы, дальше — подъемные краны и новые дома. За домами светит солнце, и от него в разные стороны расходятся длинные, золотые лучи…
Молодой человек поправит на стене картину и обернется к Натану Б.:
— Вы кто?
— Я? — задумается Натан — Я никто… Я так просто…
Повернется, выйдет на улицу Фарную и пойдет куда глаза глядят.
8
Он будет идти в сторону Луги.
Не останавливаясь, пройдет мимо места, где причаливал свои лодки бородатый Шлёма.
Пойдет вверх по течению и присядет на пень напротив пляжа.
Пляжа не будет. Берег зарастет тростником и густым кустарником.
Он станет вглядываться в заросший берег и склоны, но так никого и не увидит. Ни Бейби, ни Раи. Ни Двойры, ни точильщика Хаима. Ни Ёни, ни фотографа с «лейкой», ни лекаря, ни аптекаря с женой-красавицей. Ни родителей, ни дядьки, вице-бургомистра. Ни племянницы Цили, ни своей семнадцатилетней сестры Рахильки, ни Тавочки, ни ребят, что сидели тогда перед будкой.
Он знает, где они. В Пятиднях, по дороге, что ведет к Устилугу.
Все там.
В одном, общем рву, в сосновом лесу, недалеко от лещины. Откуда каждую осень привозили они бабушке Хае полные корзины орехов.
Все.
И все же он будет сидеть и всматриваться в противоположный берег. В сумерках вернется на вокзал. В поезде он задремлет, и услышит голос, который с тех пор будет появляться в его снах до конца жизни:
— Не нужно туда ходить. Там больше нет никакой реки.
9
Он перестанет быть Натаном. Оставит Натана над Лугой, речкой, которой больше нет. С тех пор будет Янушем Б. Закончит медицинский. Станет исправлять промахи Господа Бога.
Создавая очередного человека, Бог время от времени задумывается, устает, начинает скучать или просто решает пойти пройтись. И тогда человек рождается недоделанным — без носа, уха, щеки или губ. Януш Б. должен будет это исправить. Хрящик он возьмет из ребер, между шестым и седьмым, там, где их больше всего, кожу — со лба и с живота. Смастерит из кожи и хрящиков недостающую часть — и пришьет ее пациенту. Он лечил младенцев, который рождались без нёба. Их нежные ткани были для него строительным материалом, из которого он сооружал что-то совсем новое. Созданные им носы, уши и нёба будут утверждать, что они — настоящие. Будут по-настоящему расти и радовать хозяев. Фотографии пациентов Януша Б. появятся в учебниках хирургии. Американская клиника предложит господину профессору возглавить кафедру. Американские студенты будут сосредоточенно следить за его руками — маленькими, нежными, с пухлыми, как у ребенка, пальцами.
10
Он поселится в маленьком, спокойном городке, где-то в центральных штатах. Состарится и начнет описывать свою жизнь: Колыма, медицина и Владимир-Волынский. Под крылышком оптимистичной и энергичной американской жены. В часе езды от реки Миссисипи.
— Apples are so sweet, — жена внесет фрукты в гостиную и радостной, белозубой улыбкой постарается выразить всю сладость яблок. — So sweet… А он почувствует сладость осенних яблок из их сада. Осенние яблоки съедали, антоновку и ранет укладывали в сундуки и пересыпали соломой. Через некоторое время сундук открывали и выбрасывали испорченные плоды. Всю зиму в доме стоял запах яблок.
(Эти запахи — дома бабушки и родительского дома — слились в неповторимую смесь из собольих шкурок, одеколона и подгнивших яблок. В гостиной профессорской виллы. В часе езды от реки Миссисипи).
Всю важность того, что не важно — запахов, лиц соседей с Фарной, праздничного платья бабушки Хаи, темно-синего, бархатного с гипюровым воротничком… — он оценит, слушая стихи своего приятеля и пациента, профессора английской литературы.
Приятель, сын евреев из Варшавы и Сосновца, никогда не спрашивал родителей о мире, из которого они пришли. О той старой, погибшей цивилизации. Жил совсем несчастливой любовью и писал о ней длинные, никому не нужные стихи.
