Анна бродила по городу бесцельно, просто ходила и смотрела. Под эстакадой на Второй авеню работницы роняли жгучие слезы около хренорезок. Бродяг Анна обходила опасливо: они спали прямо во дворах, поближе к теплым вытяжным трубам пекарен. Она шла мимо синагог, пристроившихся в нижних этажах доходных домов на улице Баярд. Миновав пять, десять, двадцать перекрестков, она оказывалась в районах, где люди и дома выглядели совсем иначе, где звучала чужая непонятная речь. В итальянских кварталах ребятишки так и шныряли под ногами, шустрые, пронырливые, не то что чахлые, печальные дети с улицы Хестер. Мороженщик с маленькой тележкой чуть не насильно совал прохожим свои розовые и желтые приторно-сладкие шарики. Шарманщик с серьгами в ушах, обмотанный пестрым шелковым платком, крутил ручку шарманки, и в ясном утреннем воздухе разносился щемящиймотив; на плече у шарманщика сидела любопытная обезьянка в красном пиджачке. Анна наблюдала, вслушивалась в мелодичную, похожую на пение итальянскую речь. Потом начинались ирландские улицы. Кабаки с неизменной арфой и трилистником на вывесках. Женщины в лохмотьях, удивительно красивые, с мягкими нежными лицами.
А вот улица Мотт, узкоглазые чудные торговцы предлагают арбузные семечки и сахарный тростник. За приоткрытыми дверями подвалов китайцы играют в карты. Косички у них свисают чуть не до пола. Зато китайских женщин и детей ей не случилось увидеть ни разу. Как же так? Где они?
Миры. Что ни квартал, то новый, совсем чужой мир. Откуда, из каких неведомых краев приехали сюда люди? Китайские, ирландские деревни — какие они? Похожи ли на родное местечко? Каково жилось всем этим иммигрантам? Ведом ли, знаком ли им наш страх? Может, они не столь уж другие? Может, они похожи на меня?
4
Ее звали мисс Мери Торн. Она стояла перед классом: тоненькая, подтянутая, в темной саржевой юбке и крахмальной блузке; справа от нее висела карта Соединенных Штатов, а слева — портреты Вашингтона и Линкольна. Анне казалось, что учительница очень на них похожа. Все американцы высокие, стройные, с вытянутыми лицами.
Вечерней школе отвели класс, где днем, должно быть, занимались десятилетние дети. Парты низенькие, колени не просунешь; приходилось сидеть боком. Лампочка под потолком слепила, жара от раскаленных радиаторов стояла нестерпимая; учеников клонило в сон, многие зевали, ерзали. Но Анна просиживала весь урок не шелохнувшись. Смотрела во все глаза. Слушала, впитывала. Мисс Мери Торн изливала знания щедро, не скупясь.
В конце зимы учительница подозвала Анну после занятий:
— Анна, вы сделали очень большие успехи. Даже не верится, что вы никогда прежде не изучали английский. Я думаю перевести вас в более продвинутую группу.
— Спасибо, мисс, — сказала Анна. Гордая и смущенная похвалой, она взглянула на мисс Торн, не зная, вежливо ли попрощаться первой, можно ли ей уйти.
Учительница смотрела на Анну. Многие не выдерживали ее взгляда — лицо мисс Торн было почти всегда строго и неприступно. Но не сейчас. Сейчас глаза ее, увеличенные стеклами забавных очков, что цеплялись за переносицу без оправы, смотрели мягко и доброжелательно.
— Анна, скажите, что вы намерены делать в жизни? Вы задумывались о будущем? Я спрашиваю, потому что вы не похожи на остальных. У меня ведь много учеников, есть с кем сравнить… И не так уж часто попадаются люди, столь явно отличные от прочих.
— Я не знаю, что я могла бы делать, — медленно проговорила Анна. — Мне кажется, я просто хочу узнавать все больше и больше. Я пока ничего не знаю, а хочу знать все.
Мисс Торн улыбнулась:
— Все? Не чересчур ли?
— Нет, конечно, всего не узнаешь. Но мне иногда кажется, будто между мною и миром какой-то полог, занавес. И я хочу отдернуть его, чтобы видеть яснее. Я ничего не знаю о прошлом и о том, как устроен мир сейчас. Ведь мало знать окрестные улицы и местечко в Польше, откуда я родом.
— Вас там чему-нибудь учили?
— Женщина, учительница, приходила домой к одной из девочек, и мы там учились считать, писать и читать. На идише.
— Не на иврите? Ах да, древнееврейский только для мальчиков, верно? Священный язык.
— Да, только для мальчиков.
— Ну а здесь, как вы знаете, все устроено иначе. Девочек обучают наравне с мальчиками.
— Я знаю. Это хорошо.
— Конечно. Так вот, Анна. — Учительница встала и стремительно прошла к полке с книгами. — Получить обширные знания — дело нехитрое. Секрет тут один: надо читать. Просто читать. Более того, если читать, читать и читать, можно даже не ходить в школу, можно обучать себя самостоятельно! Только никому об этом не говорите, а то школу придется закрыть. Во-первых, вы должны каждый день прочитывать газету — «Таймс» или «Джеральд». «Джорнал» не покупайте, это дешевое бульварное чтиво. А еще я составлю для вас список книг, длинный список, его хватит на годы. Мы расстанемся, а список еще долго будет помогать вам вместо меня. Для начала узнайте побольше о вашей новой родине, о ее истории. Это — книга об индейцах, удивительная поэма, называется она «Песнь о Гайавате». Написал ее один из лучших наших поэтов, мистер Генри Уодсворт Лонгфелло. Когда одолеете — вернете и расскажете, что вы думаете об этой книге. А я дам вам следующую.
Над камином висело круглое зеркало в золоченой раме. Все в нем отражалось причудливо и странно: она сама с вышитой салфеткой на коленях, с цветастой чашкой в руках; столик, на нем чайник, блюдо с пирогом; мисс Торн — с другой стороны стола. Все уплощенное, смещенное. Даже мисс Торн казалась в зеркале растянутой вширь.
— Это кривое зеркало, линза, — пояснила мисс Торн, проследив взгляд Анны. — Я в нем большого смысла не вижу. Но впрочем, это не мой дом.
— Не ваш?
— Моего племянника. Семья у него маленькая — жена и ребенок, — а дом достаточно велик. И когда я переехала из Бостона, они пригласили меня здесь поселиться. Мне тут живется очень славно.
— А в Бостоне вы тоже работали в школе? — робко спросила Анна.
— Да, я преподаю с тех пор, как сама окончила школу. В Нью-Йорк я переехала, поскольку мне предложили стать помощницей директрисы в частной школе для девочек. Там я и провожу весь день. А по вечерам обучаю английскому новых американских граждан, таких, как вы.
— А девочек чему вы учите? Ведь они уже умеют говорить по-английски?
— Я преподаю латынь и древнегреческий.
— А что такое ла… Ох, простите, я задаю слишком много вопросов.
— Отнюдь. Не смущайтесь, Анна. Не задавая вопросов, ничего не узнаешь. Спрашивайте.
— Я хотела узнать, что такое латынь. И древнегреческий.
— Давным-давно, около двух тысяч лет назад и даже раньше, в Европе существовали две могучие державы, где говорили на этих языках. Теперь языки эти не разговорные, их еще называют «мертвыми», но законы, идеи, которые оставили нам говорившие на них народы, живы и поныне. К тому же и латынь, и древнегреческий — прародители английского. Понятно?
Анна кивнула:
— Понятно. По-моему, девочки в вашей школе счастливицы. Учат такие интересные вещи.
— Жаль, не все они это понимают. Им бы вашу жажду знаний. Поэтому мне и нравится преподавать в вечерней школе. Многие из вас хотят учиться, и я чувствую, что приношу настоящую пользу.
В гостях у мисс Торн Анна чуть осмелела. Учительница была здесь совсем другая, в классе кафедра отделяла ее и возвышала над всеми. Анна задала новый вопрос:
— Скажите, разве люди говорят на одном языке по-разному? Вот вы, например, говорите иначе. Потому что жили в Бостоне, да?
— Что значит «иначе»?
— Ну, просто я замечаю, что некоторые слова у вас звучат не так. Слово «парк», допустим, вы произносите иначе, чем здешние американцы.
— У вас изумительный языковой слух! Да, действительно бостонцы звучат несколько иначе. Выходцы с Юга и со Среднего Запада тоже звучат по-своему.
— Понятно. А ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос…
— Если смогу.
— Просто я никогда не пила чай из таких чашек… Что надо делать с ложечкой, когда я размешаю сахар?
— Положить на блюдце.
— Глупый, наверное, вопрос. Я и сама могла бы сообразить. Но мне так хочется делать все, как положено, по-американски.
— Нет, Анна, вопрос не глупый. Запомните, пожалуйста: в какое бы общество вы ни попали — а я надеюсь, что у вас большое будущее, — никогда не смущайтесь. Хорошие манеры — воплощение здравого смысла, и сводятся они к двум простейшим правилам: надо быть опрятным и думать об удобстве окружающих. Я уверена, что у вас не возникнет с этим ни малейших затруднений.
— Тогда можно я возьму еще кусочек пирога? Очень вкусно.
— Конечно, пожалуйста. А после чая я дам вам список литературы, который я наконец составила. Потому-то я и пригласила вас сюда: в школе то и дело отвлекают, а здесь мы все спокойно обсудим.
