Ознакомительная версия.
Вот тогда-то она и психанула.
В считаные дни ликвидировала бизнес, продала, за сколько дали, квартиру и дачу, собрала оставшиеся манатки, схватила Вичку (благо в то время юная дама не была столь самостоятельной) и рванула к бывшему мужу в замечательную страну Америку. Муж, как выяснилось, был совсем не против из бывшего вновь стать настоящим. Надежда, подумав, отказалась: за помощь спасибо, но разбитое старое нет смысла склеивать.
И началась жизнь на другой стороне шарика.
Как же там было спокойно! Вот ведь страна, сделанная для людей, – никаких лишних проблем. Во всяком случае, для тех, кто готов работать и не готов делать революций. Она даже работу себе сразу нашла. По первой специальности, программистом. И активно доосваивала язык.
Однако оказалось – и на понимание этого печального факта ушло меньше года, – что замечательная страна Америка все-таки не для нее. И что описанная классиками ностальгия – явление реальное, физически ощущаемое и в Надеждином конкретном случае непреходящее.
Да и Бабуля ехать в Америку категорически отказалась. А без нее их семья была явно неполной.
В итоге Надежда, удивив очень многих, вернулась.
Вернулась, потеряв бесценную для тысяч страждущих грин-карту, спокойную жизнь в настоящем и спокойную старость в будущем. А приобретя, точнее, возвратив себе после годичного отсутствия беспокойную жизнь постсоветского предпринимателя, с ее необыкновенными бизнес-возможностями и полным отсутствием какой-либо защиты ценностей, заработанных с помощью этих самых необыкновенных возможностей.
Впрочем, теперь Надежда была гораздо спокойнее, чем раньше.
Возможно, потому, что времена стали все-таки чуть более цивильными. А возможно, просто оттого, что она, попробовав альтернативу, из двух зол выбрала явно меньшее. А пока не попробовала – опасалась, что упускает уникальный шанс.
Может, это еще одна причина, почему Машкин звонок, не обрадовав, конечно, не перепугал до смерти. Что ж поделать, страна такая. Пыталась сменить – оказалось еще хуже. Так что будем терпеть и изворачиваться. Не в первый раз.
После тоннеля поток неожиданно пошел бойко. Зато противоположная сторона Садового встала наглухо: Надежда не раз замечала эту повторяющуюся примету.
Она позвонила Маше на мобильный.
Та ответила почти сразу.
– Ты еще в сортире? – спросила Надежда. Легкий стеб для успокоения нестойких бойцов не помешает.
– Да, – ответила секретарша. И почему-то добавила: – В женском.
– Странно было бы, если б в мужском, – усмехнулась начальница.
– Из мужского они всех достали. А в женский ломиться не решились.
– Надо же, какая деликатность! – удивилась Надежда.
В прошлые годы во время масок-шоу на пол клали всех без разбора. И хорошо, если на пол, а то и в грязь могли. Ну точно, цивилизация.
Хотя, с другой стороны, раньше можно было маленькому играть против сильного, используя ресурсы какой-нибудь обычно имевшейся третьей силы. Сейчас, после завершения строительства властной вертикали, третьих сил не осталось вовсе. Да и вторых тоже. Есть только одна, она же главная. И те, кого она давит, если ты не с ней.
Впрочем, и здесь возможны варианты – Надежда никогда бы не влезла в заведомо безнадежное предприятие. Бизнес-романтизм она полностью утеряла еще до своей неудавшейся эмиграции. Так что посмотрим. Может, еще и удивим Михаила Борисовича неожиданным кульбитом.
– А чего забрали, Маш? – уточнила Надежда.
– Ничего особенного, – немного успокоившись, сказала та. – Флешки Татьяна успела вынуть. Они у меня в лифчике. Если полезут сюда, я их в унитаз спущу.
– Ну, ты прямо Джеймс Бонд в юбке, – похвалила верную соратницу Надежда. – Ладно, держитесь. Я уже подъезжаю.
Неподалеку от офиса остановилась и не выходила из авто, пока не сделала все необходимые звонки.
Павел Ефремович огорчил, но не удивил.
– Я же сказал, что они этот конкурс не отдадут, – укоризненно выговорил он. – Зря теряем время и нервы. Сейчас попытаюсь выяснить, но, думаю, прессинг продолжится.
Старый лис тему чуял стопудово. Мог бы помочь – помог бы. Он службу знает. Но по ту сторону работают такие же полковники, как и он сам. Только скорее всего не бывшие, а действующие.
Следующий звонок – Леониду Ароновичу.
Ее адвокат, как выяснилось, уже был на месте. Так сказать, при исполнении. Но тоже ничего утешительного не сообщил.
– Все корректно, все в рамках закона, – вздохнул он. – Никаких омоновцев.
Уже хорошо. Две девчонки – беременные, полноценные «маски-шоу» им на пользу бы не пошли. Хотя, с другой стороны, чтобы выбить их из конкурса, никого не надо ни арестовывать, ни сажать. Достаточно просто на пару-тройку недель заблокировать работу конторы. Потом можно даже извиниться, хотя это уже из области фантастики.
Она поднялась по лестнице – лифт не работал.
У серой пластиковой стойки ресепшена стоял молодой парень в штатском костюме с модным галстуком.
Парень позвал старшего. Тот оказался мужичком лет под сорок, с умными глазами и неподвижным лицом. Всего-то майор.
Хотя Надежда не удивилась бы, узнай, что майор уезжает со службы на «мерсе» стоимостью в свою десятилетнюю зарплату. И едет в свой загородный дом стоимостью…
И что за ерунда лезет в голову уставшей женщине? Как будто кто-то в нашей стране этого не знает.
– Мы уже заканчиваем, – вежливо сказал майор.
– Я вам нужна?
– Сегодня нет, – мягко сделал акцент на первом слове служивый.
Его подчиненные складывали в большие пластиковые мешки изъятые у Надеждиных сотрудников системные блоки и папки с документами.
Да, похоже, Михаил Борисович был прав. Может, и правда отказаться от этого чертова заказа? У нее ведь идет еще несколько относительно мелких поставок. Рыночных, так сказать. А без бухгалтерии и с арестованными счетами их тоже можно потерять.
– Товарищ майор, разрешите в открытую поинтересоваться? – спросила она у старшего.
– Валяйте, – разрешил он.
– А если я откажусь от участия в конкурсе, можно все на месте разрулить?
– Ну, – на секунду задумался майор, – теперь уже вряд ли. Люди работали, мероприятие проведено.
– Понятно, – сказала Надежда.
Тот протянул ей сигарету, вежливо чиркнул дорогой бензиновой, винтажной, зажигалкой.
– Ничего личного, – усмехнулся старший. – Просто работа.
– Да, конечно, – согласилась она, затягиваясь и что-то обдумывая.
Майор протянул ей визитку с координатами. Серьезная – крашенная в массе и с текстурированной поверхностью – дизайнерская бумага. Золотое тиснение. Да еще с золотым обрезом. У него все же неважно со вкусом.
– Чем быстрее свяжетесь, тем проще локализовать, – доброжелательно произнес он.
– Спасибо, – сказала Надежда, забирая визитную карточку.
На ее лице ничего не отразилось.
Но если бы майор знал Надежду так же, как, например, знает ее Бабуля или Вичка, он бы понял: эта дама ему не позвонит. А если и позвонит, то вовсе не с теми предложениями, которые он привычно ожидает.
И хорошо, что не понял. Потому что, если б понял, выбрал бы более жесткий вариант. А в СИЗО даже таким упертым дамочкам нелегко сохранить свои убеждения.
Глава 3
Бабуля
15 октября 2010 года. Москва
– Здравствуйте, – сказала она сидевшим на лавочке перед подъездом старушкам, уже утепленным в соответствии с утренним прогнозом.
Те недружно ответили. Без вражды, конечно, но и без особой приязни – хотя они много лет жили в одном подъезде московской хрущевки, с Верой Ивановной практически не общались.
Эти бабушки сидели здесь вечно.
Состав компании, разумеется, менялся: подъезд за прошедшие годы пережил немало скромных похорон. Многими даже незамеченных – хоронили днем, в рабочие часы. К вечеру только еловые лапы оставались на асфальте да запах хвои. Но время шло – и новые, еще вчера крепкие женщины выходили на пенсию, старились, дряхлели, в итоге оказываясь все на той же деревянной скамеечке.
Так что годы утекали, общественный строй менялся, лидеры перемещались то в Мавзолей, то в Кремлевскую стену, то просто на кладбище – а предподъездное российское «комьюнити» сохранялось нетронутым. Разве что прежние бабушки защищались от осеннего холода плюшевыми черными пальтишками да суконными, того же цвета, ботиками типа «прощай, молодость», а теперь – яркими китайскими пуховиками и синтетическими сапогами-«луноходами».
Лет двадцать назад – как, впрочем, и сорок, и шестьдесят – Вера Ивановна жалела таких бабулек. «Вот бедняги», – думала она, проходя мимо подобной лавочной компании. Жизнь фактически закончилась, а ее видимость продолжается. Хорошо, если рядом крутится опекаемый внучонок, – хоть какая-то польза человечеству. А то – весь день в пустопорожних пересудах. Жизнь после жизни. Ужас.
Про себя Вера Ивановна точно знала, что с ней такого не произойдет. У нее не то что часов – минут свободных нет. И все это спрессованное время она проживает с такой радостью и с такой самоотдачей, что мысли о пустой старости просто не приходили в голову.
Ознакомительная версия.
