Джинсы на мальчике смерзлись, затвердели. А сапоги — два ледяных памятника сапогам.
Сделать все, как полагается. Эбер присел на лодку, разулся, снял носки и пижамные штаны, усадил мальчика на лодку, встал перед ним на колени, стащил сапоги. Начал легонько поколачивать по заледеневшим штанинам и вскоре частично высвободил одну ногу мальчика. Ага, раздеваем ребенка догола на двенадцатиградусном морозе. А если так вообще нельзя? Вдруг он совсем его заморозит? Как знать. Ничего-то он не знает. В отчаянии еще несколько раз стукнул по джинсам. Мальчик вылез из них сам.
Эбер надел на него свои пижамные штаны, и носки, и сапоги тоже.
Мальчик стоял в одежде Эбера, покачиваясь, с закрытыми глазами.
— А теперь пойдем, хорошо? — сказал Эбер.
Ноль реакции.
Эбер ободряюще шлепнул мальчика по плечу. Как по мячу, по неодушевленному мячу.
— Сейчас отведем тебя домой, — сказал он. — Ты где живешь — идти далеко?
Ноль реакции.
Он шлепнул посильнее.
Мальчик озадаченно разинул рот.
Шлеп.
Мальчик тронулся с места.
Шлеп-шлеп.
Наконец-то зашевелился.
Эбер гнал мальчика перед собой. Как ковбой — корову. Поначалу мальчиком руководил, видимо, страх перед шлепками, но затем включилась здоровая паника, и он бросился бежать. Эбер больше не мог за ним угнаться.
Мальчик уже у скамейки. У начала лесной тропы.
Молодец, давай беги домой.
Мальчик исчез в лесу.
Эбер опомнился.
Ух ты. Вот это да.
Раньше он не знал, что такое настоящий холод. Что такое настоящая усталость.
Он стоял в одних трусах на снегу около перевернутой лодки.
Доковылял до лодки, сел в сугроб.
Робин бежал.
Мимо скамейки, на тропу, в лес, старой привычной дорогой.
Что за фигня? Что за фигня вдруг случилась? Он, что, свалился в пруд? И джинсы затвердели от мороза? Джинсы больше не синие. Стали белые. Он покосился на свои ноги, проверил: и теперь белые?
На нем пижамные штаны, заправленные в какие-то гигантоидные сапоги. Ну прямо клоун.
Кажется, он только что плакал?
— А я считаю, плач — здоровая реакция, — сказала Сюзанна. — Она означает, что ты не подавляешь свои эмоции.
Фу. Он это перерос, какая глупость — мысленные беседы с девчонкой, которая в жизни называет тебя «Роджер».
Блин.
Силы на исходе.
Вот пенек.
Он сел. Отдохнуть приятно. Ему не отрежут ноги. Они ведь вообще не болят. Он их вообще не чувствует. Он не умрет. Рановато еще, смерть не входит в его планы. Чтобы отдохнуть оптимальнее, он прилег. Небо синее. Сосны качаются. Не все в одинаковом ритме. Он приподнял одну руку в перчатке и понаблюдал, как она дрожит.
Можно закрыть глаза, ничего, скоро открою. Иногда наступает жизненный момент, когда хочется уйти. Чтоб все поняли. Тогда все поймут, что дразниться нехорошо. Иногда его так задразнивали, что школьные дни были маловыносительны. Иногда становилось почти невмоготу, и он думал, что не переживет еще одной большой перемены, когда кротко забиваешься в угол спортзала, к сломанным брусьям, и сидишь там на скатанном мате. Его никто не заставлял сидеть в углу. Он сам выбрал это место. В любом другом была бы вероятность услышать одно-два высказывания. Над которыми пришлось бы размышлять до конца дня. Иногда высказывались о беспорядке у него дома. Спасибо Брайсу, который один раз к нему зашел. Иногда высказывались о его манере говорить. Иногда высказывались насчет маминых нарядов. А мама, надо признать, одевается, как на дискотеку в 80-х.
Мама.
Он не любил, когда его дразнили из-за мамы. Она даже не догадывается, как низко его ставят в школе. Для нее он — образец, Золотой Мальчик.
Однажды он провел секретную рандеву — записал мамины телефонные разговоры, надо же было добыть разведданные.
В основном — скучища, проза жизни, а про него — ни слова.
Кроме одного маминого разговора с Лиз, ее подругой.
Я даже не подозревала, что способна так сильно любить, сказала мама. Вот только я переживаю, что не сумею оправдать его надежды, понимаешь? Он такой хороший, так меня за все благодарит. Мой маленький заслужил… он все на свете заслужил. Школу получше нынешней, но нам такая не по карману, и путешествия, в смысле, за границу, но это тоже… э-э-э… не по нашим деньгам. Страшно боюсь его подвести, понимаешь? Вот все, чего я прошу от судьбы, понимаешь? Лиз? Чтобы под конец я могла себе сказать: я сделала для моего чудесного сыночки все, что нужно.
В этот момент Лиз, похоже, начала пылесосить, не отходя от телефона.
Чудесный сыночка.
Наверно, пора идти, засиделся.
Чудесный Сыночка — типа как его индейское имя.
Он встал и, придерживая свои одежды, громоздкие, как королевская мантия, зашагал к дому.
Вот покрышка, вот место, где тропа ненадолго расширяется, вот место, где деревья скрещиваются над головой, тянутся друг к другу. Мама говорит: «кружевной свод».
Вот и футбольное поле. За полем разлегся его дом, точно большой ласковый зверь. Поразительно. Он все преодолел. Свалился в пруд и ушел живым. Он едва не разревелся, что было, то было, но потом просто посмеялся над этим приступом банального малодушия и добрался-таки домой, и теперь на его губах играет мудрая усмешка… Надо признать, он прибег к весьма ценной помощи некой престарелой осо…
Он содрогнулся, вспомнив про старика. Вот ведь фигня какая. Перед ним промелькнула картинка: синий от холода, старый, одинокий и голый, стоит в одних белых трусах, как военнопленный, которого бросили у колючей проволоки, потому что в грузовике не хватило места. Или как грустный подбитый аист, прощающийся с птенцами.
Он слинял. Бросил старика. Даже ни разу о нем не вспомнил.
Гром и молния.
Поступил, как распоследнее трусливое чмо.
Надо вернуться. Немедленно. Помочь старику выковылять из леса. Вот только сил совсем нет. А если не дойду? Наверно, у старика все в порядке. Наверно, у старика был какой-то свой план, старики — они себе на уме.
Но он слинял. Как с этим жить? Мозги подсказывают: единственный способ аннулировать постыдный побег — немедленно вернуться, спасти ситуацию. Тело протестует: слишком далеко, ты еще маленький, зови маму, мама что-нибудь придумает.
Так он стоял, точно парализованный, на краю футбольного поля. Вылитое пугало в хламиде с великанского плеча.
Эбер сидел, привалившись к лодке.
Как переменилась погода. По парковым лужайкам гуляют под бумажными зонтиками и тому подобное. Карусель, оркестр, беседка. На спинах определенных карусельных лошадок люди жарили себе еду. Но на других лошадках катались дети. Как они определяют? Которые из лошадок горячие? Снег вообще-то еще не сошел, но разве снег долго продержится в такой злой.
Зной.
Если ты закроешь глаза, это конец. Ты ведь в курсе, да?
Ну прямо комедия.
Аллен.
Его голос, точь-в-точь. Спустя столько лет.
Где он? Возле утиного пруда. Сколько раз приезжал сюда с детьми. Пора идти. Прощай, утиный пруд. Хотя, погоди-ка. Что-то никак не встать. И вообще, как бросить двух малышей. Тем более у воды. Четыре года и шесть лет. Господи ты боже мой. Где моя голова? Бросить двоих несмышленышей у пруда. Они послушные детки, они подождут, но ведь они соскучатся? И пойдут купаться? Без спасательных жилетов? Нет, нет, нет. Даже подумать мерзко. Надо остаться. Бедные дети. Бедные брошенные…
Стоп. Отмотай назад.
Его дети прекрасно плавают.
Его детей никто не бросал, никогда ничего даже отдаленно похожего не случалось.
Его дети уже взрослые.
Томми исполнилось тридцать. Красавец-мужчина. Усердно овладевает самыми разными знаниями. Но даже когда ему казалось, что он в чем-то разбирается (в боях воздушных змеев/в кролиководстве), Тома вскоре выводили на чистую воду: милейший, славный парень, осведомленный о боях воздушных змеев/о кролиководстве не больше, чем всякий, кто за десять минут нахватался сведений в интернете. Но не подумайте, что Том глупый. Том умница. Все схватывает на лету. О, Том, Томми, Томмикинс! Добрая душа! Так старался, так старался заслужить отцовскую любовь. Ох, сынок, отец тебя любил, отец тебя любит, Том, Томми, я ведь даже теперь о тебе думаю, ты не выходишь у меня из головы.
А Джоди. Джоди далеко, в Санта-Фе. Сказала, что возьмет отпуск и прилетит домой. Как только понадобится. Но не понадобилось. Он не хотел обременять. У детей своя жизнь. Джоди-Джод. Носик в веснушках. Теперь беременна. Не замужем. Даже ни с кем не встречается. Ларс — идиот. Кем надо быть, чтобы уйти от такой красавицы? Такая лапочка. Только-только начала делать карьеру. Разве можно надолго бросать работу, когда только начинаешь…
Воссоздаешь детей в своем сознании, и они снова становятся для тебя реальными. Это ты зря, лучше не ночевай. Джоди ждет ребенка. Не начинай. Он мог бы потерпеть еще чуть-чуть, увидеть ее ребенка. Подержать на руках. Ну да, грустно. С его стороны это необходимая жертва. Он все разъяснил в записке. Разъяснил ведь? Нет. Записки не оставил. Не смог. Помешала какая-то причина. Так ведь? Он почти уверен, была какая-то прич…
