Адель подняла взгляд, подумав, что подошла официантка, неся виски с содовой: ей требовалось что-нибудь, чтобы согреться, так как, промокнув, она промерзла до костей. Но это была не официантка.
Это был победитель. Под мышкой он держал трофей. Картина была завернута в коричневую бумагу, но Адель сразу поняла, что это такое. Не спрашивая разрешения, мужчина выдвинул стул напротив Адели и сел. Бесстрастно посмотрел на нее.
— Вы торговались за единственную сто́ящую картину на аукционе.
Адель положила ручку. Улыбнулась, приподняв бровь. Может, внешне она и являла собой образец холодности, но внутри таяла, пузырилась, шипела, как сковорода с сахаром, когда он превращается в карамель.
— Я знаю, — ответила она.
Она не собиралась ничего ему открывать. Потому в основном, что открывать ей было нечего. Адель понятия не имела, какую игру он ведет, по каким правилам и что сама она сделает в следующий момент.
Мужчина положил картину на стол перед Аделью.
— Я хочу, чтобы она была у вас, — сказал он ей.
Защитная броня Адели дала трещину. Этого она не ожидала. Она ждала неких расспросов на предмет происхождения картины. У Адели вырвался нервный смешок, и ей совсем не понравился собственный голос. Он выдал ее волнение.
— Почему? — только и спросила она, стараясь говорить негромко и ровно.
Мужчина пожал плечами. Затем усмехнулся:
— Вы заслуживаете ее больше, чем я. Мне следовало с самого начала уступить вам. — Неожиданно он подался вперед, и Адель уловила запах его одеколона. Он был в точности таким, как она представляла. — Что вы с ней сделаете? — спросил он с внезапной горячностью.
Адель постаралась сохранять невозмутимость, утихомиривая эту самую карамель, плескавшуюся у нее внутри, сладкую и темную.
— У меня есть место в малой гостиной. Мне хотелось бы смотреть на нее, когда я буду писать письма. Сыновьям. У меня два мальчика. Близнецы…
Казалось важным сказать ему это. Но потом она осознала, что перешла от таинственной односложности к болтовне, и поэтому, вероятно, никакая опасность ей не грозит. Мужчина просто кивнул, а потом снова взглянул на Адель.
— Вы не против, если я пообедаю вместе с вами?
— Похоже, вы уже это делаете.
Наконец-то. Удачный ответ. Адель довольно улыбнулась, когда подошла официантка. Мужчина и глазом не моргнул.
— Я буду то же, что и моя знакомая, и бутылку шампанского. Два бокала.
Адель посмотрела на него.
— Шампанское? Во вторник?
Сердце у нее давало перебои. Она не могла припомнить, когда в последний раз пила шампанское.
Он улыбнулся, а когда улыбнулся, черты его лица показались менее жесткими. В глазах появилась теплота.
— Всегда по вторникам. Иначе вторники просто жутко скучны. — Он постучал пальцем по коричневой бумаге. — Пол Мейз. Его называют потерянным импрессионистом. Это очень хорошая работа, а у вас — великолепный глаз.
Адель несколько мгновений оценивала слова мужчины.
— Вы меня просвещаете? К вашему сведению, я ведущий мировой эксперт по… потерянным импрессионистам. Меня прислал главный дилер, чтобы получить именно эту картину.
Мужчина откинулся на сиденье, закинув руку за спинку стула. Он принадлежал к тому типу людей, которые своим присутствием заполняли помещение, казалось, владели им.
— Нет, — отозвался он. — Иначе вы бились бы, пока не выиграли.
Он был самодовольным, уверенным, бесил ее. Сочетание черт, которое должно было бы отталкивать, тем не менее Адель осознавала, что незнакомец ее заворожил. «Он настолько не походил на Уильяма, насколько это было возможно для человека», — поняла она. Что-то в нем намекало на дурную репутацию: то, как он швырнул рядом свое пальто, провел пальцами по чуточку длинноватым волосам, поставил локти на стол, как залпом выпил шампанское, а затем снова наполнил бокал.
Он разглядывал Адель.
— Что? — спросила она.
— Вам никто не говорил, что вы похожи на Лиз Тейлор?
Она вздохнула.
— Говорили. Только я значительно старше, и глаза у меня зеленые, а не фиалковые.
— Издалека вас можно принять за нее.
Адель постаралась не подать виду, что ей лестно это слышать. Она удивилась, что он сравнил ее с Лиз, поскольку выглядела сегодня не лучшим образом.
— Расскажите мне о себе, — приказал он, когда принесли фрикасе из телятины.
Адель посмотрела на свою тарелку. Она была голодна, когда делала заказ, но теперь не представляла, как станет есть.
— Я замужем, — начала она.
— Ну да. Это очевидно. — Он многозначительно посмотрел на кольца на ее левой руке, затем с удовольствием принялся за еду.
— За врачом. У меня двое сыновей, как я уже сказала.
Вилку он держал в правой руке — на американский манер. Махнул ею в сторону Адели.
— И?
Она помолчала, обдумывая, что сказать дальше.
— Это все.
Никогда она не чувствовала себя такой скучной. Что еще она могла сказать? Она была домохозяйкой и матерью, и даже эти обязанности с нее практически сняли.
— Что ж, — продолжил он. — Вам, несомненно, нужно как-то это исправить.
Адель вдруг поняла, что даже не знает его имени. И разозлилась. Какое право он имеет вот так судить ее?
— У вас хватило наглости помешать моему ленчу и высказывать обо мне суждения. Да кто вы в самом-то деле?
Он ухмыльнулся. Положил вилку.
— Простите. Вы правы. Джек Моллой.
Он протянул руку.
Она пожала ее.
— Адель. Адель Расселл.
Сердце у нее забилось быстрее обычного. Она отняла свои пальцы, потому что при соприкосновении с рукой Джека Моллоя ее словно током ударило, такого с ней никогда раньше не бывало.
Она не испытывала подобных чувств, когда познакомилась с Уильямом. В то время она считала его ухаживания страстными. Она просыпалась в волнении, не в силах дождаться следующей встречи. В день их свадьбы ее переполняло ощущение счастья. Она всегда смотрела на него, когда они занимались любовью, и это казалось ей правильным.
Однако с Уильямом она никогда не испытывала ничего подобного. Адель ощутила опасность, настоящую опасность.
Джек наполнил их бокалы, разливая вино не глядя, как беспечный король на пиру.
— Вы американец, — сказала Адель. — Да?
Она не была уверена, но он говорил с явным акцентом.
— В самую точку, — ответил Джек. — Но я женился на девушке из очень английской семьи. Далвертоны. Вы их знаете? «Фамильное гнездо» находится в Окс-форд-шире.
Он намеренно произнес это с преувеличенным акцентом.
— Не знаю, — ответила Адель.
— Моя жена очень богата. К счастью для меня.
— Это ужасно.
— Почему?
— Ужасно жениться на ком-то из-за денег.
— Я этого не говорил. Я женился на Розамунде, потому что она ослепительно красива. И гораздо умнее меня.
Внезапно Адель почувствовала себя ничтожной. Она была уверена, что поблекнет в сравнении с Розамундой.
— Каков же ваш вклад в брак? — нашлась Адель.
Он засмеялся:
— Мое блестящее остроумие. И обаяние. Я торгую произведениями искусства. Привожу домой на ужин голодающих художников, а полгода спустя они получают за свои картины больше, чем когда-либо могли мечтать. Розамунда находит удовольствие, участвуя в этом.
— Так что же вы делаете здесь?
— Я возвращался из Корнуолла. Нужно было съездить подбодрить одного из моих протеже. А я никогда не могу проехать мимо распродажи, мало ли что. — Он взял бокал и посмотрел на Адель. — Что вы здесь делаете?
Она не знала, как ответить.
— Надо было чем-то занять себя.
Она посмотрела в свою тарелку. Ей хотелось сказать ему о том, какой опустошенной она себя чувствовала, какой бесполезной, но подумала, что он уже все понял.
Когда же Адель подняла взгляд, Моллой критически ее разглядывал.
— Думаю, вам, миссис Расселл, нужно вот что, — заявил он, — работа или любовник. Или то и другое.
Она положила нож и вилку. Джек Моллой был на удивление близок к истине. Адель встала.
— Мне нужно идти.
Он изобразил разочарование:
— О, да ладно, не обижайтесь.
— Вы очень грубы.
Она копалась в сумочке в поисках фунтовой банкноты, чтобы заплатить за ленч. Вытащила дрожащей рукой.
— Почему все считают тебя грубым, когда ты говоришь правду?
Он смотрел на нее. Глаза его смеялись.
Адель положила на стол фунтовую банкноту.
— Прощайте, мистер Моллой.
Он наклонился за картиной, которую прислонил до этого к ножке стола.
— Не забудьте это.
— Я ее не хочу.
— Я купил ее для вас.
— Вы можете ее продать.
— Действительно могу. — Он подтолкнул картину к Адели. — Я могу получить за нее в десять раз больше, чем заплатил.
Адель изобразила безразличие.
