Нэнси была образованна, худа, длинноноса и мила со всеми, кто оказывался поблизости. Ей было тридцать шесть. Она приехала по объявлению в «Таймс», привезя с собой английские манеры, блеклые летние платья, собственные представления о справедливости и множество других ненужных иностранных вещей. Поначалу Летиция пришла в восторг от того, что над новой учительницей английского оказалось так просто одержать верх в разговоре: казалось, что у мисс Коуэн было что угодно, кроме собственного мнения о политике и общественных тенденциях. Но иногда Летиция подозревала, что Нэнси Коуэн попросту не считала нужным высказывать собственное мнение. Ей даже казалось, что учительница предпочитала во всем соглашаться с Летицией и Пьетро лишь потому, что они для нее ровным счетом ничего не значили. В очередной раз ощутив это, Летиция бросалась биться за свою точку зрения с удвоенной, чуть ли не оскорбительной яростью. Зато Пьетро считал уступчивость Нэнси очень женственной и с экономностью истинного художника был не прочь выжать из уроков английского все, что возможно. Впрочем, отец Пьетро и Летиции скорее всего уже переспал с учительницей. Выяснить наверняка было бы несложно, но Пьетро был слишком молод и беспечен, чтобы придавать этому особое значение. Интересоваться подобным он считал нездоровым и невежливым. К тому же однажды за ужином, глядя на то, как Нэнси залюбовалась небом, он однозначно решил, что отец добился расположения учительницы. В лунном свете она выглядела еще лучше – как в кино. И еще: от Пьетро не укрылось, как поглядывала на Нэнси толстуха-горничная, вечно ноющая Клара. Он подозревал, что от Летиции это тоже не укрылось, но сомневался, что та станет вдаваться в интимные детали, касающиеся отца и учительницы. Так или иначе, отец не зря платил Нэнси Коуэн деньги, а она не зря работала, и это было правильно.
Они читали Байрона в тенистом саду, неподалеку от дома. Было шесть вечера. Чтобы порадовать Летицию, Нэнси посвящала уроки Неми. Под строгим надзором садовника и толстухи Клары очередной юный наркоман чистил бассейн. Эта несложная операция сопровождалась ужасающим шумом, поскольку у Клары на все случаи жизни был припасен горестный вопль, а садовник, пытаясь пробиться к мозгу бедняги, обращался к нему как к глухонемому. Спасенному Летицией юноше было далеко за двадцать. Она притащила его этим утром из Рима. Парня накормили, выдали старые брюки Пьетро за услуги и собирались отвезти обратно в центр помощи наркоманам. Таким образом решался вопрос о черной работе в саду. Но только в саду. Летиция никогда не приводила подопечных в дом – из страха, что увиденное заронит в них соблазн вступить на путь воровства или послать на дело приятелей. Отец Летиции относился к ее протеже так же, как раньше относились к цыганам. С точки зрения Нэнси Коуэн, местные наркоманы ничем не отличались от лондонской разновидности. Летиция называла их «нашим новым социальным явлением», и, как ни странно, такой титул импонировал им больше всего. Казалось, они тянутся к Летиции, к ее статистическим выборкам и социологическим терминам, которые давали им хоть какой-то статус в жизни. Мало кто из них пытался оказать ей чрезмерное внимание или попросить денег. Зато в массе своей они невзлюбили Пьетро – его хромированные часы, ботинки от Гуччи, стрижку, будто с обложки журнала, и в особенности – «порше», который постоянно начищал мальчишка в комбинезоне.
Толстуха Клара выкарабкалась из бассейна и затопала к дому, хватаясь за сердце. Ей еще не исполнилось пятидесяти, но выглядела она гораздо старше, а вела себя как девчонка лет двенадцати, которой, без сомнения, до сих пор себя чувствовала.
– Голова болит, – промямлила Клара слезливым детским голосом. – Слишком жарко. Этот с бассейном не справится, придется других людей нанимать. Не соображает, что с хлоркой делать. А у меня голова болит. Ничего он не умеет. Мужчина тут нужен настоящий. А этот никуда не годится.
Летиция в негодовании вскочила с кресла и принялась разбираться с Кларой, грозно размахивая руками. В свои восемнадцать Летиция полностью сформировалась, финальные штрихи были нанесены, оставался простор только для страстей и нарядов. Сейчас она была в блузе с оборочками и юбке народного кроя. По ее мнению, и в сорок восемь она ничуть не изменится, останется такой же, как сейчас, и во внешности, и в нарядах, и в образе мыслей.
Подавив нытье служанки, Летиция, сверкая белозубой улыбкой, вернулась к брату и Нэнси.
Нэнси Коуэн дожидалась, пока Пьетро вернет ей томик Байрона.
– Наверное, он сюда зимой приезжал, – решил тот, – смотрите, вот про ураган пишет.
Летиция наклонилась через плечо Нэнси и уставилась в строфы:
– Он пишет, что здесь ураган ослабевает, и правильно. Здесь всегда тихо. Значит, он и правда зимой приехал?
– Все это есть в биографии…
– Кажется у папы есть его жизнеописание, да, Пьетро?
– …но сначала вы должны кое-что понять. Байрон был…
– Хромой от рождения лорд Байрон, – Пьетро открыл книгу на предисловии и начал читать вслух, – был расточителем и распутником. Что такое «расточитель»?
Пьетро потянулся к словарю. Нэнси Коуэн принялась рассказывать, а Летиция внезапно припомнила, что рассказывали о Байроне в школе. Уже заметно похолодало.
В этот самый момент Летицию позвали к телефону. Выругавшись по-итальянски, она удалилась в дом.
Нэнси обернулась к Пьетро, заметив, как пристально он на нее смотрит.
– Вас не смутит, если я задам один вопрос? – сказал он.
– Меня смутил уже этот, – ответила она, пытаясь собраться с мыслями. Нэнси так и не узнала, что так интересовало Пьетро, потому что из двери кухни вышла Летиция и сообщила:
– Папа пригласил домовладелицу на ужин. Она звонила ему в офис. Недавно ее звали миссис Редклиф, но теперь она вышла за итальянца. Ей зачем-то надо нас видеть.
– Приятная женщина? – поинтересовалась Нэнси.
– Мы никогда ее не видели. Она сдала дом через агентство. Богатая американка, мадам Редклиф, теперь итальянская маркиза. Как папа мог снять дом у американки в нашей собственной стране?! Все должно быть наоборот. Почему он не купит виллу?
– В Англии итальянцы владеют землей.
– Это другое! Они туда ехали два, три поколения назад! – Летиция, разозлившись, не сумела ясно выразить свои мысли. (Если к потоку ее чувств вообще примешивались какие бы то ни было мысли). Одновременно она начала ошибаться в английской грамматике. – Они были бедные! Есть много причин. Здесь, в Италии, иностранцы все забирает!
– Возможно, вы и правы, – согласилась Нэнси. – Я никогда об этом не думала. – И она вежливо задумалась.
– Это была старая итальянская вилла, построенная на древних руинах, – слегка успокоившись, продолжила Летиция. – А потом приехала американка с деньгами, отремонтировала дом, купила другие дома – весь Неми полон иностранцев! Мы здесь единственные итальянцы и должны платить за жилье. Папа платит очень много. Мы обустроили внизу вторую гостиную. Представляете, на первом этаже не было второй гостиной! Папа переделал в нее один из гаражей за свой счет. Папе нравится дом, но ему приходится платить все больше и больше.
Мрачная Клара принесла напитки. Нэнси улыбнулась ей, но та лишь закатила глаза.
– Не цепляйся к иностранцам в присутствии Нэнси, – сказал Пьетро. Сейчас он надеялся попасть в иностранный фильм, и, хотя казалось маловероятным, что у Нэнси много друзей среди приезжих иностранцев, особенно среди американцев-киношников, он заставил сестренку «сбавить обороты».
– Но папа платит ей за уроки английского, вот я и говорю по-английски, – возразила Летиция. – А сегодня за ужином мы и с нашей домовладелицей поговорим по-английски.
Подъехала машина хозяина дома, и Нэнси Коуэн улыбнулась.
В зеленой столовой их уже ждал лакированный стол шестнадцатого века и несколько старинных тосканских стульев. В четырех залитых светом нишах красовался заботливо расставленный по полочкам фарфор. В серебряных подсвечниках укрепили новые свечи. Стол был накрыт на шесть персон – и в итоге расстояние между стульями оказалось вдвое больше необходимого. Летиция угрюмо оглядела комнату и, ничего не сказав слуге, вышла в большую гостиную. Слуга выскользнул в другую дверь – видимо, доложить, что никаких претензий нет.
Отец сидел в гостиной на диване, наслаждаясь содержимым бокала. Рядом, на краешке, выпрямилась как спица Нэнси Коуэн.
– Надо было накрыть в северной столовой, – заявила Летиция. – Зеленая слишком помпезна для шестерых.
Ее отец, доктор Эмилио Бернардини, был строен и хорош собой. С бледного привлекательного лица, из-за учительских очков, черные глаза смотрели тем взглядом, каким взирают с портретов представители королевской династии Стюартов. Бернардини был консультантом по правовым вопросам и вел дела в Риме, Милане и Цюрихе. Фактически он занимался одной недвижимостью, поэтому причина, по которой доктор продал фамильную виллу и снял дом у Мэгги, была понятна разве что ему самому. Его дочь разбиралась в деловых вопросах достаточно, чтобы понимать – она не сможет убедить отца просто купить так понравившуюся ему виллу. При любых обстоятельствах Бернардини руководствовался исключительно собственными интересами.
