И Рани думал тогда точно так же. Мы удивительно подходили друг другу, просто жили и дышали душа в душу, такт в такт, рот в рот. Нам не нужно было никакой Латинской Америки, нам не нужно было Индии, Непала, гашишного Гоа, марихуанного Амстердама, экзотических гор и райских островов в океане. Нам не нужно было “искать себя”, понимаете? Мы уже нашли все, что можно, открыли свою Америку, попали в свой рай. Нам не требовалось никуда ехать: наоборот, мы боялись тронуться с места, чтобы не дай Бог, не потерять то, чем так счастливо владели.
Мы выбрали дату для свадьбы. Я придерживалась мнения, что все равно – как и где, главное, чтоб быстрее. Но Рани ни за что не хотел комкать это эпохальное событие. Он, как я уже сказала, помогал своему брату – профессионалу по части устройства свадеб, а потому смотрел на дело взглядом специалиста.
– Оставь это мне, Несси, – говорил он. – Ты все равно ни в зуб ногой во всех этих правилах и традициях.
Что верно, то верно. Я и представить себе не могла, сколько заморочек в простом, казалось бы, вопросе о дате бракосочетания. Почему нельзя просто ткнуть пальцем в календарь и решить?
– Ты что?! – ужасался Рани. – Подходящих дней не так уж и много. Хорошо, если десять.
– Десять дней?! – в свою очередь ужасалась я. – Мне казалось, что в еврейском году их триста шестьдесят.
– Триста шестьдесят пять и шесть часов, – поправлял Рани.
Как и все тайманцы, он был сильно подкован в галахических тонкостях.
– Хрен с ними, с шестью часами, – сердилась я. – Но каким образом триста шестьдесят пять превратилось в десять?
Он вздыхал и принимался терпеливо объяснять мне про месяцы и недели, во время которых устраивать свадьбы запрещено. Этот запрет закрывал почти треть года, но, увы, представлял собой лишь верхушку айсберга. После категорического “нельзя” следовало “не принято” – вроде бы щадящее, но в Раниной трактовке не слишком отличающееся от первого. Ситуация осложнялась разницей в нашем происхождении. К двусмысленному периоду “не принято” у тайманцев относилось одно, а у ашкеназов – совсем другое. Ко всему этому добавлялись даты смерти родственников и просто “несчастливые” числа. Ну как тут было не отчаяться? Проклятый календарь скукоживался прямо на глазах, а потом начинал расплываться из-за выступивших слез.
– Рани, а давай запишем меня в тайманки, – жалобно предлагала я. – Никто не заметит.
– Заметят, – отвечал он, страдая. – Рыжих тайманок не бывает. Ну как ты не понимаешь, я хочу, чтобы все вышло в лучшем виде, по всем правилам.
– Ты просто не хочешь жениться на мне! – кричала я. – Тогда так и скажи! Не хочешь и не надо! Подумаешь! Нашелся тут!..
Я вскакивала, размахивала руками, посылала его ко всем чертям – короче, устраивала настоящий бунт на корабле, который Рани, впрочем, немедленно подавлял – каждый раз одним и тем же, зато абсолютно беспроигрышным способом.
– Ну что ты так расстраиваешься? – шептал он, когда я снова открывала глаза. – Всего каких-то восемь месяцев. Зато свадьба будет по высшему разряду.
– Ладно, только имей в виду, что таблеток я уже не принимаю, – вяло предупреждала я. – Потом пеняй сам на себя. Получишь невесту во-о-от с таким животом. Как ты говоришь, по высшему разряду…
Примерно так мы с ним препирались, пока Рани не догадался подарить мне кольцо. Не знаю почему, но, получив кольцо, я как-то успокоилась и перестала спорить. А потом нас со Светкой перевели в другое место, рядом со Шхемом. То ли там не хватало операторов, то ли нашему начальству надоело возиться с ежемесячными дисциплинарными рапортами из военной полиции по поводу светкиной формы и моих сережек. По дороге на новую базу уже не требовалось делать пересадку в Иерусалиме, что автоматически решило проблему со зловредной лейтенантшей. Теперь некому стало хватать нас за шкирку, взыскания прекратились, а вместе с ними и субботние свидания в летающем вагончике.
Новая работа оказалась интереснее – теперь мы оперировали не только стационарными камерами, но и слежением с беспилотных самолетиков – мазлатов. Обычно мазлаты запускались, когда армия проводила операцию в касбе Шхема или в одном из окрестных лагерей беженцев. Мы работали в прямом контакте с полевыми командирами, что было намного увлекательней, чем наблюдать за иорданской границей, которую вот уже годы не нарушал никто, кроме диких кабанов. Так что Светка очень радовалась перемене – в отличие от меня.
– Все горюешь о своем вагончике? – смеялась она. – Брось, Анюта. Уж не думала ли ты, что вы так и будете до глубокой старости кувыркаться по субботам на армейской базе? Чем дурью маяться, лучше делами займись. У тебя их по горло: до свадьбы всего три месяца, а ты еще даже платьем не озаботилась.
Конечно, она была права. Конечно. Но я-то знала, что происходит что-то нехорошее. Нет, мое счастье по-прежнему состояло из полета, удивления и страха. Вот только соотношение составляющих изменилось: полета и удивления стало поменьше, а страха – побольше.
А потом наступил декабрь. В воскресенье, перед тем, как возвращаться на базу, я зашла к врачу, чтобы окончательно убедиться в том, что уже знала сама.
– Да, милочка, поздравляю, вы беременны. Двенадцатая неделя.
– Спасибо, доктор.
Выйдя из поликлинники, я позвонила Рани. Его мобильник был отключен. “Что ж, – подумала я. – Сам виноват. У меня в животе есть маленький комочек, твой ребенок, а ты узнаешь об этом только назавтра. Или еще позднее. Считай, два дня жизни насмарку”.
Уже сидя в автобусе, я обнаружила пропажу сережки. Не знаю, где я могла ее потерять – возможно, у врача, когда стаскивала через голову свитер? Так или иначе, это только прибавило сумятицы к моему и без того странному состоянию. Понимаете, я не ощущала радости, хотя, если судить по тому, как этот момент рисовался мне в прошлом, должна была прыгать от счастья. Наверно, не хватало именно раниной реакции, его немедленной поддержки, его безоговорочного восторга, счастливого потрясения – всего того, что подавило бы страх, который окончательно возобладал над всеми остальными моими чувствами. А может быть, милосердный Бог просто хотел подготовить меня к дальнейшему?
Моя дежурная смена была сразу после светкиной.
– Ну? – спросила она, едва лишь я вошла в операторскую.
– Ага, – сказала я, тускло улыбаясь. – Двенадцатая.
– Ура! – Светка отшвырнула наушник, вскочила и набросилась на меня с поцелуями.
Дрор, наш дежурный офицер аж рот открыл от возмущения. Видимо, моя подруга в очередной раз учудила что-то из ряда вон выходящее.
– Лиора! Лиора! – так называли Светку все, кроме ее родителей и меня. – Лиора, ты меня слышишь?! Немедленно вернись на пост! Ты с ума сошла! Во время операции… Чем ты думаешь?
– Иду, иду… – она чмокнула меня в последний раз и затараторила, усаживаясь перед мониторами и заново прилаживая скобу устройства связи. – Я так счастлива, Анюточка, так счастлива! Наконец-то тебя раздует до неузнаваемости, и все мужики станут смотреть только на меня.
Я засмеялась и сразу почувствовала облегчение. Думаю, что мой страх просто загляделся на Светку. Поди не заглядись на такую…
Офицер ввел меня в курс дела. В Шхеме шла операция по поимке Махмуда Убейди, командира самарийской банды Хамаса. Мимо его фотографий в профиль и анфас я проходила по нескольку раз в день. В коридоре нашего здания размещалась целая картинная галерея с портретами разыскиваемых террористов, и Убейди занимал там одно из самых видных мест. Под одним из снимков был напечатан длинный послужной список: взрывы в кафе, обстрелы автомобилей, засылки самоубийц, адские машины и убийства, убийства, убийства… Русское значение фамилии Убейди подходило этому гаду как нельзя лучше.
– Он засел где-то в квартирном доме, – сказал офицер. – Спецназ ищет уже четвертый час, из комнаты в комнату. Шесть этажей, двадцать четыре квартиры, плюс подвал. Все жители эвакуированы еще ночью. Допросы подтверждают, что Убейди внутри. Район окружен. Твоя задача – наружное наблюдение сверху, с мазлата, чтобы, не дай Бог, не ушел. Возможны и попытки прорваться к нему на помощь. Будешь на оперативной волне – прямая связь с командиром оцепления и спецназом. Сменишь Лиору, а то у нее, видишь, ум за разум заходит. Лиора, сменяйся.
– Да я в порядке, командир, – отозвалась Светка. – Не надо менять. Я-то в курсе, а ей еще с обстановкой знакомиться. Давай уж я закончу. Пусть пока отдыхает.
Я чуть не задохнулась от удивления. Такого, чтобы Светка по собственному почину хотела продолжать смену, на моей памяти еще не случалось.
– Тебе сказано: сменяйся! – жестко повторил Дрор. – Им нужны свежие наблюдатели, а ты тут уже четверть суток сидишь. А ну как проморгаешь чего, люди погибнут? Короче, это приказ. Анна, давай, включайся.
Светка неохотно встала, а я заняла ее место и приступила к выполнению рутинных проверок, обычных при пересменке: монитор, запись, джойстик управления камерой, связь… Офицер придвинул мне список позывных участников операции. Группа спецназа значилась там как “Неси”. Шесть человек, от “Несси-один” до “Несси-шесть”.
