— Вы в то время подолгу оставались в одиночестве.
— Да, — сказала Мария, — но не так, как теперь.
— Ваш муж когда-нибудь снова объявится. Такую женщину, как вы, не бросают.
— Такую женщину, как я?
— Переодевайтесь же наконец! — Бригадефюрер подошел к Марии и начал расстегивать на ней блузку. — Поскорее скиньте с себя все мокрое. Учреждение заботится о здоровье служащих. Или вы хотите сначала принять душ? Вторая дверь направо.
— Да-да, принять душ. — Мария торопливо покинула комнату и укрылась в душевой. Она включила воду, такую горячую, что чуть не сожгла себе кожу. Она согрелась и успокоилась. Вскоре она ни о чем другом не думала, кроме как о воде и о тепле. О городе совсем забыла. Если закрыть глаза и не слишком задумываться, все устраивалось очень просто или, по крайней мере, очень удобно. Тебе помогут, если ты нуждаешься в помощи, это уже кое-что. И если не быть слишком привередливой, то все пойдет нормально. Она насухо вытерлась и завернулась в одно из больших полотенец, лежавших на табурете рядом с дверью.
Перед душем стоял бригадефюрер и внимательно ее разглядывал.
— Вы выглядите совершенно иначе, — сказал он. — В самом деле иначе. — Он попытался обнять Марию, но она, вздрогнув всем телом, отшатнулась.
— В самом деле иначе, — повторил он.
«Все, — подумала Мария, — ловушка захлопнулась».
Бригадефюрер сдернул с нее полотенце и притянул к себе. Одну руку он положил ей на грудь, другой начал расстегивать на себе брюки.
— Видите ли, — сказал он, — это не противоречит инструкциям. — Он помолчал немного. — Вы сказали, что долго оставались одна.
Мария не отвечала.
— И у женщин есть свои потребности, к тому же нехорошо заставлять других упрашивать себя слишком долго.
Она вывернулась из его рук и нагнулась за полотенцем, соскользнувшим на пол.
— Вам от этого прямая выгода, если вы меня удовлетворите. Вы ведь и сами хотите этого?
— Чего этого?
Бригадефюрер подтолкнул ее по направлению к комнате. Когда они вошли, он жестом указал на большую белую кровать, занимавшую добрую половину спальни.
Мария ни о чем не могла думать, только о Роланде и детях. Она ждала, не скажет ли бригадефюрер еще каких-то слов, но он стоял неподвижно и безразлично смотрел на нее. Мария медленно пошла к кровати, легла на спину, раскинув ноги, и закрыла глаза.
Когда все закончилось, бригадефюрер приказал упаковать в картонную коробку вещи, которые она себе выбрала. Он положил сверху радиоприемник и туалетные принадлежности. Пальтишки для детей он отнес в свою комнату. «Заберете при удобном случае». Мария спросила себя, как будет выглядеть удобный случай. Потом они молча покинули склад. По пути наверх им встретились мужчина и женщина, прелестное рыжеволосое существо с высокомерным взглядом.
— Это — господин обербригадефюрер, — прошептал спутник Марии и отвесил глубокий поклон. — Запомните его, и даму тоже. Будут большие неприятности, если вы, столкнувшись с ними случайно, не поприветствуете их с надлежащим почтением.
«Они тоже идут?..» — хотела спросить Мария, но выражение лица бригадефюрера заставило ее промолчать.
Придя в кабинет, бригадефюрер объявил Марии, что она не имеет права подходить к его письменному столу слишком близко. Он поставил ее в пяти шагах от стола, провел у ног меловую черту и произнес:
— Поскольку вы находитесь в служебном кабинете Учреждения, для вас эта черта — непреодолимая граница. Переходить ее позволено только в том случае, если на то последует отчетливый приказ.
Мария кивнула. Расстояние между нею и бригадефюрером немного приглушило ее неизлечимый страх; как знать, вдруг оно поможет избежать участия в преступлениях, совершаемых им и ему подобными.
Вслух она сказала:
— Так точно, господин бригадефюрер.
Остаток дня Мария провела в постели. Бригадефюрер отпустил ее домой. Дети были в садике, Джон и Тереза — на работе. Дождь не переставал. Мария уставилась в окно неподвижным взором. «Тебя вываляли в грязи». Сунув левую руку под одеяло, она ощупала низ живота. «Если ты мужчина, то можешь защититься, хотя бы ножом, а если ты не хочешь или слишком устал, с тобой ничего не удастся сделать, сколько бы ни старались, и что бы другому не пришло в голову, ничего не получится. А ты лежишь здесь как выпотрошенная, словно опрокинутая бочка, и изменить нельзя ничего…»
С улицы доносился шум. Полдень. Зазвонили колокола на башне ближайшего собора, и Мария подумала: «Кто сотворил нас таковыми и не стыдится творения своего?.. Забудь все. Выйди на улицу и улыбайся, просто улыбайся. Случалось, что это помогало. Да, наверняка. А потом повернись ко всем спиной и пожми плечами, так, как это делали мужчины у тебя на родине, когда они воскресными вечерами напивались в трактире и кто-то им говорил, что жены прислали за ними. Было только два сорта людей: те, кто вставал и уходил, и те, кто оставался и ждал чего-то, и их все больше охватывала досада. Те, кто уходил, сохраняли для себя любую возможность, для тех, кто оставался, выбора больше не было. Роланд. Он-то теперь ушел, а я осталась».
Тереза заканчивала работу раньше Джона. Вернувшись домой, она застала Марию в горячке. Следом за Терезой явился комендант и привел детей.
Когда Тереза спросила его, где им найти врача, он завопил:
— Что она себе позволяет? Ее только что взяли на такую ответственную работу, а она вздумала заболеть? Для всех вас это будет иметь суровые последствия, самые суровые последствия.
Его взгляд наткнулся на коробку и копию списков со штампом Учреждения, и он сразу понизил голос:
— Вам выдали радиоприемник? А своего у вас не было? Да, хорошо служить в Учреждении. У других-то вон вообще нет ни одного радиоприемника, а тем, кто служит в Учреждении, позволено иметь сразу по две штуки.
Он долго вертел приемник в руках, пока Тереза не отобрала его и не уложила в коробку.
— Женщина лежит без сознания, а вы болтаете о какой-то ерунде… Помогите же нам.
— Так-то вот вы все! — опять перешел на крик комендант. — Если у кого руки опустились, то и комендант им достаточно хорош. С ним можно обходиться как угодно, все от него утаивать, не здороваться, как госпожа Савари вчера вечером, а потом вдруг и он сгодится на что-то. Врача не ждите. У вас нет больничной страховки. А деньги у вас есть? То-то же! На Учреждение все не спишешь. Оно обеспечивает вас многим, но не всем. И комендант дома — не последняя спица в колеснице.
— Что происходит? — спросил Джон, войдя в комнату. Он вымок насквозь и был в дурном расположении духа. — У нас неправильно оформлены документы? Мы опять что-нибудь не так сделали?
Тереза показала на Марию.
— Я пришла и застала ее без сознания. Комендант хочет забрать радиоприемник. Он не скажет, где нам найти врача, пока не получит радиоприемник.
— Это клевета, бессовестная клевета, — взвился комендант.
— Вы можете вести себя потише? Здесь больной человек.
— Небось не помрет, — орал комендант все громче. — Я не потерплю наглых поклепов. Со мной так никому не позволено разговаривать, никому. Пусть все это знают. Пусть весь дом это знает.
Джон хотел успокоить его и примирительно протянул руку к его плечу, но комендант воспринял это движение по-своему. Он присел, затем отпрыгнул в сторону и, побагровев, выскочил за дверь. На лестничной клетке он стал вопить про убийц и насильников, позвонил в несколько квартир, грозил вызвать полицию и выселить этот сброд вон. Потом его крики перебил скрипучий голос Милли, донесшийся с первого этажа и намекнувший на Учреждение, а потом все затихло.
— Я и не собирался его трогать, — растерянно сказал Джон. — Я только хотел, чтобы он успокоился. В конце концов отдал бы я ему этот чертов приемник.
Тереза позвала детей, от страха спрятавшихся под стол, и чмокнула испуганного Пьера в нос.
— Он все равно бы не позвал врача. Займись-ка детьми, а я сделаю для Марии компрессы на голову. Уж видно, нам самим придется из всего выпутываться.
— Мама заболела? — спросила Изабелла.
Джон кивнул.
— Пойдем, пойдем со мной, мой зайчик, пойдем на кухню, приготовим какую-нибудь вкуснятину. Пойдем!
Изабелла подошла к Джону и уцепилась за полу его пиджака.
— А ты, Пьер?
Пьер молча покачал головой и уселся на постель в ногах у матери. Он сидел там, отказавшись от еды, и следил, как Тереза меняла компрессы, пока не заснул. Джон отнес его в другую комнату и положил рядом с Изабеллой.
— Он уже все понимает, — сказала Тереза, — но еще не во всем может разобраться. То-то и худо.
Она не отходила от Марии, беспокойно метавшейся по постели. Джон сел за стол, оперся на него локтями и стал рассматривать свои руки.
— Это все не по мне, — сказал он.
