На другой год после воины, в марте, когда Тами навела брата в госпитале, был такой же снег. Сима шла по коридору, к ней подбежала мелкими шажками дежурная и сказала:
– Вот хорошо, что я вас встретила. Пришла сестра Тэрада-сан, а сейчас как раз время отдыха. Я сказала ей, что пройти нельзя, а она требует, чтобы ее пропустили в палату. Что делать?
С ноября того года, как кончилась воина, военный госпиталь был преобразован в префектуральную больницу, однако врачи, сестры и тяжелобольные остались и, как прежде, соблюдалась строгая дисциплина. Сима все же поспешила в вестибюль, услышав, что пришла сестра Отодзи. На диване, положив ногу на ногу, сидела женщина, курившая сигарету. Она была в роскошном зеленом пальто – где только достала, – с распущенными волосами, как будто вышла из бани. Это была Тами, вернувшаяся из женского рабочего отряда. Не только Сима, несколько лет не видевшаяся с Тами, не сразу узнала ее, но и Отодзи не тотчас понял, что женщина с ярко накрашенными и оттого кажущимися большими губами, вошедшая вместе с Сима в палату, – его старшая сестра.
– Ну и залежался же ты! Я думала, тебя давно уж выписали. Никак не ожидала, что ты все еще здесь. Как самочувствие?
– Потихоньку поправляюсь, – сказал Отодзи, хотя в болезни его перелом еще не наступил и к тому времени он совсем пал духом, считая, что ничто уже ему не поможет. Он не знал, когда поправится, и думал, что вряд ли сможет вернуться к тяжелому рыбацкому труду, даже если выздоровеет. Как дальше жить, что делать? Ни солдат, ни рыбак – Отодзи и представить себе не мог свое будущее.
– И все же хорошо, что мы с тобой живы. При смерти ты уже был, так что теперь тебе ничего не страшно. Нужно с толком распорядиться жизнью, которую тебе подарила судьба.
Ободрив его, Тами уехала, сказав, что сообщит адрес, как только подыщет место. Когда кончился сезон дождей, она прислала открытку о том, что работает в гостинице Когэцу в Хотару, на берегу озера Дзиппэки.
«Очень тихое местечко, воздух чистый. Как только встанешь на ноги, приезжай на поправку»,– писала она.
Отодзи, во всем уже разуверившийся, стал с. тех пор мечтать о незнакомом озере в горах, как о рае небесном. И поэтому в день побега из больницы, когда Сима сообщила ему, что Курихара вернулся и приехал за ней, он сразу же подумал о тихом озере в горах, засыпанном снегом.
Курихара уже заходил в больницу, сказала Сима, но она, сославшись на занятость, отправила его на квартиру, которую снимала. Все медсестры снимали в городе комнаты.
– Я сказала, что кончу работать в шесть, по я не могу вернуться домой.
– Ну почему же, возвращайся.
– Нет, не могу.
– Что же ты будешь делать?
Сима молчала, закусив губы. Потом закрыла лицо руками и сказала:
– Нет, не могу. Лучше умереть, чем идти к этому человеку.
И она заплакала.
– Я поеду на озеро Дзиппэки.
Эти слова сами по себе сорвались с губ Отодзи. Сима, сжав руки в кулаки, удивленно уставилась на него. И потом сказала спокойно:
– Я тоже поеду. Возьми меня с собой.
Однако, приехав на озеро, они увидели, что «рай», о котором мечтал Отодзи, был засыпан белым снегом, а нужного человека и след простыл.
В ту ночь Отодзи пожаловался на холод, и Сима, жаркая после купанья, прильнула к его похудевшему телу, стараясь согреть его. Отодзи, уткнув нос в ее грудь, сказал:
– Мылом пахнет. Хотел бы я хоть раз вымыться в ванне перед смертью.
Сима помолчала немного, потом сказала:
– Я вымою тебя как следует.
На другой день снегопад прекратился, но подул ветер, и вокруг гостиницы Когэцу целый день бушевала метель. Наутро установилась ясная погода, однако Торикура объявил, что дорогу занесло и сани вряд ли поедут в город.
– Не следует расстраиваться из-за погоды, – сказал он. – Сегодня в клубе молодежь устраивает вечер. Сходите, развейте скуку.
К вечеру из клуба на холме послышались звуки флейт и барабанов. Торикура, как всегда, спросил из-за фусума:
– Ванна готова, будете купаться? Если собираетесь на вечер – я думаю, не стоит, а то как бы не простудиться.
В комнате промолчали, потом женский голос ответил:
– Сейчас выйдем.
Некоторое время спустя женщина вышла на кухню и спросила, нет ли бритвы. Торикура сказал, что может дать ей свою, японскую, но она не очень острая. Потом он закупил у печки трубку и вышел во двор за дровами. Из освещенной ванной комнаты доносилась тихая песня. Пели мужчина и женщина. Торикура показалось, что он где-то слышал эту мелодию – она чем-то напоминала рыбачью «Песнь о большом улове», – но он так и не вспомнил где.
Приняв ванну, мужчина и женщина вышли из комнаты тепло укутанные в те же одежды, в которых приехали, и спросили, как пройти к клубу/
– Вы на вечер? А не простудитесь? – спросил Торикура на что оба ответили, что опасаться нечего. Мужчина был чисто выбрит, и заострившиеся скулы его блестели.
Проводив обоих, ошеломленный Торикура сказал жене:
– Ишь вырядился! А совсем недавно в солдатах ходил…
– Молодой еще. И ты в молодые годы такой же был. Даже вспомнить стыдно, – засмеялась жена.
Однако в тот вечер никто не видел мужчину и женщину в клубе. Не вернулись они и в гостиницу Когэцу. Торикура забеспокоился и пошел в клуб. Вытащил на улицу парней, устроивших пирушку после вечера, – они обыскали все вокруг, но не нашли пропавших. Тогда в поселке поднялся переполох.
На другое утро стало известно, что ученица средней школы, возвращаясь с вечера домой, на окраину поселка, видела на скале Камивари странный блуждающий огонек. Скала Камивари отвесно выступала над озером. Никто не стал бы разводить там костры теперь, среди зимы, да еще глубокой ночью. «Может, это призрачный огонек, проделки лисицы-оборотня? – подумала девочка, – Но лисьи огни не горят зимними ночами». Она вернулась домой в полном недоумении.
Жители поселка побежали к скале Камивари. На льду озера они увидели два недвижных тела. По-видимому, погибшие бросились на лед со скалы. Женщина лежала лицом вверх со сломанными шейными позвонками. Мужчина – немного впереди нее, на самой кромке льда, головой в воде.
Сначала никто не мог понять, отчего у них лица были черными от сажи. Но когда забрались на скалу, сразу все стало ясно. У старой часовни виднелись следы небольшого костра. Спутники перед смертью разожгли костер и грелись, склонившись над ним. Оттого-то лица их и закоптились.
Из одежды на них оставалось только то, что прикрывало наготу. Не оказалось ни мужской меховой шапки, ни женского шерстяного шарфа, а в пепле костра нашлись обгоревшие кусочки меха. Значит, они сжигали в костре свою одежду и вещи.
Для чего же им понадобилось перед смертью разжигать костер? Может быть, бросая в костер одну вещь за другой, они хотели хоть немного продлить свою жизнь? Они понимали, что ничто уже не поможет им, и все же настойчивая мысль о том, чтобы как-то еще продержаться на этом свете, влекла их к костру. Но когда уже нечего было жечь и костер погас, наступил конец.
Тела их принесли в гостиницу Когэцу. Жена Торикура, вся в слезах, причитала:
– Могли бы и сказать, что хотят умереть. Такие нарядные пошли…
Причитая, она вытерла их лица мокрым полотенцем, но следы копоти от костра, въевшейся в кожу, так и остались.
Татами – толстый соломенный мат для настилки полов.
Хибати – жаровня, служащая для отопления.
Санрику – северо-восточное побережье острова Хонсю.
Норэн – занавес с изображением торгового знака предприятия.
Юката – легкое летнее кимоно
«Манящая кошка» – глиняная фигурка, изображающая кошку, приглашающую гостей.
Оннагата – актер театра Кабуки, исполняющий женские роли.
Фусума – раздвижная перегородка в доме.
