Желания умного не бывают чрезмерными, и с некоторых пор Ариадна могла иметь практические все, чего хотела. Вот и сейчас она была абсолютно и всем довольна, пила душистый красновато-коричневый чай из почти прозрачной фарфоровой чашки, смотрела на мартовский снег и предавалась легким приятным раздумьям.
Мир любил думать о собственной смерти и время от времени подбадривал себя эсхатологической щекоткой. С легкой перчинкой далекого и почти невероятного конца куда приятнее было вкушать любое настоящее, а будущий ужас позволял считать любые дежурные бедствия, катаклизмы и катастрофы ничего не значащими пустяками. Смерть завораживала человечество, как завораживает любого взгляд, брошенный в бездну.
Разумеется, случались моменты, и возникали обстоятельства, когда мысли о конце были особо уместны и даже полезны. Более прочих подходили для этого круглые даты. Смены веков, а тем паче – тысячелетий, всякий раз заставляли человечество задуматься о неотвратимости полного нуля и замереть в сладком страхе, позволяющем слегка отдохнуть от прежних трудов перед вступлением в новую эпоху.
Астрологи, маги и прорицатели круглые эти даты очень любили и в вековые хеллоуины становились настоящими организаторами праздника. Тщательно следили, чтобы все происходящее рядилось в маску смерти, а вместо поднадоевших тыкв перепуганному человечеству зловещё улыбались луна и планеты. Беда была одна: круглое мгновенно укатывалось в прошлое, и тогда приходилось искать все новые сочетания цифр, таящие в себе неопровержимые доказательства скорого светопреставления.
Вот и нынче, спустя десятилетие после очень круглой, аж с тремя нулями, и поэтому особенно логичной для конца света даты, пришла пора изыскивать очередные смертельные номера. Дело было нехитрое, совсем простое было дело, особенно для тех, кто умеет играть цифрами. Всего-то и нужно было, чтобы комбинации цифр что-нибудь да значили. А ведь числа – они ж знаки, значит – всегда что-нибудь да значат, а иногда они и многозначны, то есть значат не просто что-нибудь, а много чего.
Вот пятерка, например, – перст судьбы, знак значительных перемен, а символ ее – рука, пять пальцев. И для кого-то это просто пальцы, а для сведущего, да ещё и наделенного воображением, – пять антенн, направленных в горний мир. И эти растопыренные антенны могли многое уловить и о многом поведать соскучившемуся по вселенскому ужасу миру.
Год две тысячи двенадцатый от Рождества Христова как раз и давал в сумме своих цифр переменчивую и властную пятерку. А за ней чёрным квадратом вставало непредсказуемое двадцать пять. Число-перевертыш, число-оборотень, отмеченное сумасшедшей Луной и лукавым жестоким Меркурием, несшими безумие, страдание и разрушение. Безжалостный центральный нуль нехорошего года десятикратно усиливал недостаточную для вселенской катастрофы пятерку, превращая ее сразу в пятьдесят.
Полсотни же и впрямь были роковыми, и многие умнейшие люди: греческие пифии и алхимики, каббалисты и розенкрейцеры, масоны и мусульмане – видели в них символ абсолютного освобождения духа, которое, по зрелому размышлению, не могло быть ничем иным как полным разрушением всякой плоти. Но когда такие люди, да столько веков, и с таким постоянством, то не прислушаться нельзя, люди же зря не скажут, тем более – все вместе и такие разные. Плоть сгинет, дух вылетит, можно не сомневаться.
А уж если считать от сотворения мира, да по еврейскому календарю, то год выходил аж пять тысяч семьсот семьдесят третий. И тогда сумма цифр дает двадцать два, два раза по одиннадцать. Одиннадцать обозначает выходящее за пределы, беспредельность, неопределенность, а символом имеет лист Мёбиуса. А у листа этого, кое-как перекрученной и склеенной полоски, всего-навсего одна сторона. И сколько ни старайся, сколько по нему пальчиком не води, хоть до дыр сотри и его, и пальчик, со стороны этой единственной, никак не сойти. И так до безумия, до дурной бесконечности, и можно лишь внезапно спрыгнуть, сломать, разорвать. Но тогда – хаос и разрушение. Вот и получается: дважды хаос, помноженная на два неопределенность, удвоенное разрушение – в умах и телах.
Что там дальше? Пять да три восемь, бесконечность, и всякому понятно, что не жизни, а смерти. Ведь бесконечность – это не долгое-долгое время, а, напротив, – его полное отсутствие, зияющая вселенская бездна, мрак, небытие. Семерки лишь кажутся счастливыми, потому что их, к несчастью, две, а от слишком хорошего непременно следует ожидать всякой гадости, это всякий знает. Да и в сумме они дают четырнадцать, а единица да четыре – пять, и это снова перемены. А к лучшему или к худшему проверить несложно. Достаточно сложить полученную пятерку с уже имеющейся восьмеркой, и возникшая чертова дюжина четко обозначит, что это будут за перемены, и кто именно их будет производить.
Да, тринадцать, верная смерть, а сложенная из пятерки и восьмерки – не просто верная, а закономерная. И уж если речь идет о конце света, то закон этот вселенский, непреложный, неумолимый и неотвратимый. И сколько ни петляй по листу существования, выход только один – к окончательному уничтожению привычного порядка. Так что как ни считай, как ни переставляй, а выходит одно: кирдык котенку.
Но если бы только цифры! А то ведь земные и небесные обстоятельства именно в неприятном этом году стеклись темной лужей вязкого мазута, в котором тонуло любое здравомыслие. Во-первых, пророчества майя. Давно исчезнувшие краснокожие волхвы много веков назад продемонстрировали всему миру чудеса альтруизма. И при жизни своей обеспокоились совсем не тем, чтобы определить уже совсем близкое время собственного поголовного вымирания. И вовсе не тем, чтобы как-то предупредить полное собственное исчезновение. Хотя наверняка могли бы доступными им магическими средствами навеки стереть проклятых конкистадоров с лица земли. Или просто надавать им, растерявшимся в неведомой чужой стране и опившимся пойлом из голубой агавы, прямо по башкам своими ловкими томагавками, да так, чтобы они и дорогу в Новый Свет напрочь забыли!
Нет, добрые и мудрые индейцы были всецело озабочены тем, что произойдет в далеком двадцать первом веке с потомками этих самых конкистадоров, а заодно – и со всем пестрым человечеством, так и не научившимся уважать краснокожих. Вот и предсказали непременный конец света, то ли от очередного всемирного потопа, то ли от роковой планеты Нибиру, которая пока ещё очень далеко, но вот-вот сорвется со своей звездной привязи и протаранит маленькую Землю, не оставив от нее камня на камне.
Хотя, может, они схитрили, наврали? И тогда их прогноз – коварная, жестокая месть и потомкам конкистадоров, и всем остальным, к конкистадорам никакого отношения не имеющим? Ну, уж нет, такой конец уводит нас с концами от окончательного конца совсем в другой неокончательный конец, а значит, бесконечно неверен, поскольку если не конец, то концы с концами не сходятся у всех законченных теорий и бесконечных доказательств. Уф, дар слова не пропьешь, и все ещё, по прошествии стольких лет, удается играть не только числами, но и словами. Нет, никаких сомнений, не врали майя, не врали! Хотя лучше бы соврали, черт бы их побрал всех.
Во-вторых, Нострадамус. Одержимый Мишель, предсказавший решительно все будущие бедствия несчастного человечества, не оставил своим вниманием и год две тысячи двенадцатый. А поскольку изъяснялся он почти исключительно стихами, то найти в его пророчествах все, что угодно, не составляло решительно никакого труда. Тем более что в стишке о две тысячи двенадцатом годе упомянул он и про врага, варящего мертвое зелье, и про небесный свет, разрушающий зло. Ну, а кого называют врагом, это всем известно. Так и следует читать: дьявол готовит человечеству яд.
Слово же «зло» явно касается цивилизации, потому что чего уж только за пятьсот веков своего существования она ни натворила, чего только ни наделала, и с природой, и с самой собой! И именно ее уничтожит небесный свет, сиречь Бог, или Дао, или Мировой Разум, или Абсолют, или Сущее Всеединое, это уж как кому угодно и привычно назвать.
Ну, в самом деле, что Богу – дьявола уничтожать, что ли? За что? У того даже свободы воли нет, зло всегда творит человек и только человек, и дьявол обязательно действует только человеческими руками. И совсем неважно, что большинство стихов написал не сам Мишель. Слово произнесенное обладает чудовищной силой. И если кто-то когда-то сказал, что нечто или некто исчезнут с лица земли, то уж будьте уверены: рано или поздно непременно именно так и произойдет. А чудеса интерпретации с легкостью позволят определить и конкретный момент, и конкретный объект.
Третье же обстоятельство было не земным, а небесным и просто гарантировало грядущий апокалипсис. Кажется, та самая планета Нибиру наконец-то вознамерилась прилететь на Землю, и уже приближалась к ней с громким свистом, словно камень, выпущенный из огромной неумолимой пращи. И об этом уже объявили вечно сонные астрономы, которые вдруг проснулись и стали неотрывно смотреть в небо, гадая: долетит или не долетит?
