— Не м-может быть… — На краткое мгновение пьяный туман в голове Телятникова рассеялся. Полными детского изумления глазами Сергей Сергеевич смотрел то на Шепетуху, то на получившуюся формулу, и из груди его рвался крик восторга.
— Может! — авторитетно заверил Шепетуха. — Еще как может!
— Но это же означает, что прошлое зависит от будущего.
— А я тебе о чем талдычу? — сменил гнев на милость лауреат государственных премий. — Во, видишь мостик, — показал он на знак равенства, — слева направо идешь по нему в будущее, а справа налево — в прошлое. Все, старик, в этом мире относительно! Симметрия, Серега, страшной силы ху… короче, штука!
— Но позвольте, — возмутился вдруг доцент, — это же противоречит основным законам природы!
— Эх, Сергей, — тяжело вздохнул Шепетуха, — молод ты еще, неопытен! Законы-то пишут люди! Я лично называю эту формулу двойной петлей Шепетухи: одна петля для отлова прошлого, а вторая — для поимки будущего!
— Но если формула справедлива, это полностью меняет наше представление о мире!
— Справедливости в мире не ищи, а формулу дарю! — Королевским жестом директор координационного центра перебросил смятый бланк счета на другой конец стола.
Воровато озираясь, Телятников сгреб бумажный шарик в кулак и моментально засунул его в карман пиджака. Руки его дрожали, на лбу и по всему телу выступила испарина.
— Семен… — сказал он проникновенно, и слезы благодарности выступили у него на глазах. — Можно я тебя поцелую?
Но сидевший перед ним Шепетуха как-то сразу и окончательно потерял интерес к своему собутыльнику. Надетая на его тело тельняшка, похоже, была уже и не тельняшка, а нечто вроде серой, поросшей редким волосом кожи, и выражение лица государственного лауреата стало буднично скучным. Он вдруг во всю пасть зевнул, бросил небрежно:
— Давай допьем, да я пошел!
Сергей Сергеевич хотел сказать, что никуда не пустит своего нового друга, что они сейчас же едут к нему домой говорить о святой науке, но вместо этого рука доцента привычно вцепилась в стакан и понесла его к заранее распахнутому рту. Морщась и страдая, он залил тяжелую, приторную, напоенную южным солнцем Азербайджана жидкость в приготовленное отверстие, но внутрь она вся сразу не прошла, осталась стоять налитая под горло. Только несколько позже, когда что-то там внизу сдвинулось, она разом втянулась в желудок, где ее уже поджидали селедочка в собственном соку, истерзанный в клочья неудачливый сын курицы и еще что-то, название чему Телятников вспомнить не мог, но что отчаянно, волнами просилось наружу.
— Жаль, — сказал Сергей Сергеевич и сделал усилие зафиксировать это подобие мысли в угасающем сознании. — Жаль, что столько лет прошло впустую без портвейна…
В другое время он бы очень удивился такому умозаключению, неизвестно какими путями попавшему в его бедную, гудевшую как медный колокол голову, но на этот раз удивиться не смог — полон был до краев.
— Весна! Солнышко светит… — сказал Телятников, икая на весь питейный зал. — Сема, почему мне так грустно? Неужели многие знания и вправду рождают великую скорбь? Я знаю, что сделаю, — я сейчас пойду и сдам свою жизнь в химчистку!..
Но Сергея Сергеевича уже никто не слушал. Откуда-то из угла, двигая фантастически размашистыми бедрами, как поезд в фильме братьев Люмьер, на него неотвратимо надвигалась официантка. В руке она держала исполинские счеты, на которых вместо костяшек весело перекатывались из стороны в сторону первые производные по времени. Груди Марусечки, прикинул в уме Сергей Сергеевич, можно было попытаться объять интегралом, но исключительно двойным. Официантка улыбалась, но как-то уж больно нерадостно. Что ж до второй руки могучей женщины, то ее, прямо на ходу, покрывал поцелуями мелко трясущийся и глумливо подмигивающий директор центра и лауреат. Время от времени он отрывался от своего занятия и, показывая на Телятникова тонким кривым пальцем и гнусно подхихикивая, блеял:
— Это все он: возьми второй пузырь да возьми! А как платить, сразу в кусты! Знаю я этих ученых: гонору на десятерых, а в кармане вошь на аркане! Голь перекатная!..
— Плачу за все. — Сергей Сергеевич гордо выпрямился в кресле и сделал широкий жест рукой, но в этот момент что-то случилось в Декартовом трехмерном мире, и без всякого предупреждения сила гравитации изменила направление своего действия. Не готовый к такой подлости, Телятников, как и каждый нормальный человек в его положении, вертанулся на пол и тут же океанским пароходом поплыл в туманную даль цвета непереваренного портвейна. Блаженно улыбаясь, он мирно устроился калачиком и тихо отошел в мир сновидений. Последнее, что Сергей Сергеевич увидел, прежде чем опустился занавес, была золотом по черному, безмерно знаменитая и никому еще не известная формула двойной петли Шепетухи!
Никто не знает и теперь уже никогда не узнает, что происходило с телом Сергея Сергеевича Телятникова в те несколько часов, пока жена его ходила по магазинам. Вернувшись же домой, она нашла своего законного супруга лежащим у дверей собственной квартиры. Тело дышало, но бессмертная душа, выступавшая в данном случае в форме сознания, явно отсутствовала. Несмотря на средний рост и хорошую упитанность, доцент целиком помещался на коврике, предназначенном в другое время для вытирания ног. Он лежал в позе не успевшего покинуть утробу матери младенца и блаженно улыбался. Так — укрыв кожаный нос меховым хвостом — спят длинными зимними ночами лайки, и им снится мороженая рыба. Отказавшись наотрез добровольно покинуть место лежбища, Сергей Сергеевич пассивно сопротивлялся транспортировке собственного тела волоком, после чего затих в комнате на диване. Когда-то нарядный, не без скромного достоинства серый костюм был взят двумя пальцами и выкинут как целое в мусоропровод. Выполнив таким странным образом свой супружеский долг, Анна скорбно подсела к телефону и принялась названивать своей лучшей подруге. Не прошло и получаса, как короткие гудки сменились длинными, и Анна услышала в трубке знакомый голос.
— Машка, — сказала Анна и заплакала, — приезжай! Такси не отпускай, повезешь меня в психушку.
Зная стоический характер своей подруги, Мария Николаевна не на шутку взволновалась услышанным и, дав мужу указания по ведению хозяйства, полетела через весь город к Телятниковым. Выяснять ситуацию она начала с порога.
— Ну что, опять программу запорола? Таскали к главному? Да плюнь ты, Анька, на всех на них и уходи из своего дурдома! Подумаешь, телецентр… Ты молодая, красивая, энергичная, да я тебе такую работу найду — пальчики оближешь.
Мария Николаевна стащила с себя плащ, сунула ноги в хозяйские тапочки. Анна молчала. Так и не произнеся ни слова, она взяла Машку за руку и препроводила в комнату. Выражение лица почивавшего и сильный перегар не позволяли усомниться в причине, выключившей хозяина дома из активной общественной жизни. Постояв в скорбном молчании над телом павшего героя, подруги пошли на кухню пить кофе и держать военный совет.
— Пьян в стельку, — констатировала Анна, как если бы не полагалась на вынесенное Марией Николаевной собственное впечатление.
— И всего-то? — пожала полными плечами гостья. Закурив и привалившись спиной к оставшемуся Анне от тетки резному буфету, она закинула ногу на ногу и начала шоковую терапию. — Я тебя, мать, что-то не пойму. То ты жалуешься на Сергея, что он не как все и по уши в своей работе, теперь же, когда мужик зажил единой жизнью с народом, ты опять недовольна. Да тебе, голубушка, не потрафишь!
— Но ведь не до положения же риз, — пыталась возразить Анна, но Машка ее тут же перебила:
— А я вот читала, что медики рекомендуют раз в месяц напиваться. Снимает нервное напряжение и заставляет по-новому взглянуть на жизнь. И вообще в этой стране нет ничего более естественного и органичного, чем напиться пьяным! Между прочим, правительство об этом прекрасно осведомлено. Любой президентский указ, любое постановление исходит из того, что все недоразворованное непременно пропьют…
— Только, пожалуйста, не приводи мне данные международной статистики, — съязвила Анна. Подсев к кухонному столу, она со значением посмотрела на подругу. — Я ведь тебе ничего не рассказывала. Эта выпивка Сергея вовсе не начало, а, скорее, завершение нашей драмы. И, знаешь, я могу его понять…
Так Анна начала рассказ о выплеснувшихся на их головы событиях последних недель. Когда часа через три бледный, с лихорадочным блеском в глазах Телятников ворвался в кухню, она все еще была в середине своего повествования.
При виде хозяина дома женщины вздрогнули — Сергей Сергеевич был страшен! Всклокоченные остатки его когда-то пышной шевелюры разметались во все стороны, широкая грудь бурно вздымалась, едва прикрытая банным халатом, из-под которого торчали волосатые ноги в трогательных голубых носочках. Лицо Сергея Сергеевича исказила гримаса душевной муки, чувство ужаса на нем боролось и побеждало робкие остатки надежды.
