Как ни спешила Марина, было совсем темно, когда впереди показались огни Кымлота. Дом, в котором жил Георгий, стоял на самом краю поселка. Поставив в тамбуре лыжи, Марина повернула направо по пустому полуосвещенному коридору. И только теперь почувствовала, насколько устала. — Наконец-то дошла. Юрка, конечно, не ждет моего приезда. Интересно, что за подарок он мне приготовил?
Вот и дверь Юриной комнатушки. В ней всего-то стол возле окна, два стула да кровать справа у стенки. Дверь не заперта, темно. Спит Юра уже, что ли? Или лежит в жару? — Ну, кто там еще? — раздался с кровати его недовольный голос. Марина потянулась рукой зажечь свет. И тут услышала испуганное женское: — Ой! — Ее рука отдернулась от выключателя. Что-то, прошуршав, упало в темноте на пол. Не помня себя, Марина выскочила в коридор.
— Скорей, пока никто меня не заметил, — думала она, пристегивая к ногам лыжи. — Сейчас полнолуние, значит, будет светло. Как-нибудь добегу к утру. Но кто же все-таки там у Юры? Элла? Не хочу знать!
Луна то ярко светила, то пряталась в облаках. Начала поддувать поземка, и стало гораздо холодней. Куда-то подевалась варежка с правой руки, и Марина почти не чувствовала на ней пальцев. Но продолжала упрямо двигаться вперед. — В крайнем случае побуду до утра в домике для пограничников. Георгий говорил, что там есть все для ночевки в непогоду.
Доковыляв до третьей погранизбушки, Марина почувствовала, что дальше идти не в силах. Воткнув у входа лыжи и палки в снег, она вошла в пустую холодную клетушку. В железной печке действительно лежали дрова. — Сейчас затоплю печку и согреюсь, — обрадовалась Марина. — Но где же спички?
Спичек нигде не было. В десятый раз ощупав каждый уголок крохотного помещения, Марина поняла, что развести огонь ей нечем. — Почему я не курю? — пожалела она. Усталость навалилась на Марину. Она присела на топчан. В полудреме ей виделся то Георгий, то Варя, то Марья Ивановна. Она беззвучно просила их о помощи, но они, не замечая, проходили мимо. Время от времени Марина вставала и начинала хлопать себя руками по плечам и бокам, притопывать ногами. — Только бы не заснуть, — твердила себе она. — Иначе замерзну.
Начало светать. Потом через оконце в домик заглянул луч солнца. Но теплей не становилось. И Марина никак не могла заставить себя подняться на ноги и продолжить путь. — Еще полчасика. Еще десять минут, — выпрашивала она поблажку у самой себя. И опять оставалась лежать на холодном топчане. — Встаю. Все. — сказала, наконец, она и в этот момент услышала лай собак и шум снаружи. Голос Георгия: — Вот ее лыжи. Она здесь! — и фигуры мужчин в дверях времянки. Она смутно чувствовала, что ее поднимают на руки, укладывают на сани и куда-то везут…
Придя в себя, она узнала: обнаружив утром оброненную под выключателем варежку, Георгий понял, что Марина вчера заходила к нему, и тотчас кинулся ее искать. Не найдя Марину в Кымлоте, он снарядил упряжку и с несколькими геологами помчался на выручку. Открыв глаза в нурмикинотской больнице, она увидела сидящего возле своей постели Юру. К ней подходила то Варя, то Мария Ивановна. А Марина все просила: — Пить! Пить! — И никак не могла напиться.
После ночного купанья Лена стала прохладней с Мариной. Теперь Коля один провожал Лену в Отрадное. — Махнемся жилплощадью? — шутливо предложил ей Леша. — Ты — в нашу с Колей комнатенку при медчасти, а я — в ваши хоромы у «козы и коровы».
— А что, Марина тоже согласна? — в тон ему ответила Лена.
Но с Мариной у Алеши были сложные отношения. Нет, она не избегала его, но все время держала дистанцию. И пресекала любые поползновения выйти за чисто дружеские рамки. Как-то под вечер они сидели вдвоем на открытой веранде возле медпункта. Дневная жара спала. Марина полулежала в шезлонге с вязаньем на коленях. У ее ног был клубок бордовой шерсти. Алексей старался не глядеть на ее ладную загорелую фигурку в купальнике и голубой косынке на голове.
— Ты любишь вязать? — удивился Алексей.
— Это успокаивает нервы.
— Ты и так всегда невозмутима.
— Это только кажется. Просто у меня северная закалка. А раньше я была очень стеснительной.
Марина красила губы яркой лиловатой помадой; Алексею казалось, что за ее толстым слоем она прячет свое настоящее лицо.
— Кому ты вяжешь джемпер? — поинтересовался он.
— Еще не знаю.
— Подари его мне.
Марина подняла глаза от работы: — Тебе он будет узковат.
— Тогда подари мне свой Нурмикинот!
— Чудак. Как же я тебе его подарю? — Марина засмеялась коротким, нарочито громким смешком. И этот смех тоже показался Леше защитной маской. — Да и какой же он мой? Просто мне дали туда направление в облздраве.
— После института я тоже хочу уехать далеко-далеко. Возьму и попрошусь в Нурмикинот.
— А меня, может, как раз там и не будет. Если я поступлю в институт, то буду в это время учиться в Москве.
— Тогда и я туда не поеду. Я не хочу долго жить вдали от тебя. Потому что… потому что ты мне очень нравишься. Можешь, если хочешь, смеяться.
— Я не смеюсь, когда говорят серьезно.
— Дождусь, пока ты тоже закончишь институт. А тогда уедем вместе.
— Ишь, какой ты шустрый! Учти, я ничего не обещала.
По дороге в Отрадное Леша спросил: — Вы что — поссорились с Леной?
— Нет. Но она обижается. Ей кажется, что я несправедлива к ее Коле. Смотри-ка, он легок на помине.
Впереди из-за поворота показался возвращавшийся Николай. Проходя мимо, он приветственно помахал им рукой.
— Лена не понимает, что в Москве она станет Коле просто не нужна, — сказала Марина. — А вообще мужчины часто поступают как настоящие свиньи. — Я не имею в виду тебя, — добавила она.
— А чем же я лучше других, — подумал Алексей. — Разве я не виноват перед Верой?
Ему припомнилась поездка на целину два года назад со студенческим отрядом. Верочка, его первая любовь, студентка с бездонными карими глазами. Яркие казахстанские звезды над ними. И ее поцелуи, и маленькие упругие груди.
— Но ведь я честно собирался на ней жениться, — продолжал вспоминать Леша. — А она вдруг выскочила за аспиранта с кафедры офтальмологии. Я полгода места себе не находил. Тогда я и курить начал.
— Ты задремал? Проснись! — раздался рядом голос Марины. — Почему ты вдруг уставился куда-то в сторону и что-то бормочешь? Смотри, я ведь и вправду могу подумать, что ты шиз.
И опять послышался ее короткий смешок.
Сейчас, в предвечерних сумерках, краска на губах Марины была незаметна. И смешок был не вызывающий, а тихий, почти смущенный. Даже слово «шиз» прозвучало не осудительно, а как констатация того, чего все равно не исправишь. Словно из приоткрывшихся створок раковины выглянула ее настоящая, нежная и застенчивая, душа.
Они остановились на дороге у края поселка. Вдали виднелось вечернее море в белесых и розоватых полосках волн.
— Мне представилось, что это заснеженная равнина, освещенная закатным солнцем, — сказала Марина. — Видно, Нурмикинот, моя северная деревня, никак не хочет меня отпускать. Хоть я и понимаю, что надо смотреть вперед, а не оглядываться на прошлое. Потому что это бессмысленно. Прошлое все равно не исправишь и не вернешь. А иногда так хочется…
Алексей полуобнял Марину за плечи, привлек к себе. На этот раз она не оттолкнула его. Так прошла минута. Алеше показалось, что Марина хочет еще что-то сказать ему.
— Тебя кто-нибудь ждет в Нурмикиноте? — спросил он и ощутил, как створки раковины, вздрогнув, снова сомкнулись.
— Не ска-ажу, — почему-то нараспев произнесла Марина. И повторила еще раз: — Не скажу.
А что она могла бы ответить? После злосчастного похода в Кымлот Марина провалялась в нурмикинотской больнице всего два дня. Да неделю просидела на больничном дома. Все обошлось, только покраснел и распух отмороженный мизинец, и с него пластами сходила кожа. Вскоре Марина опять вышла на работу. На лыжи теперь она вставала редко и каталась только в компании. Купила аппарат «Смену», много фотографировала. А печатать снимки можно было в лаборатории рентгенкабинета. Марине нравилось наблюдать, как в ванночке с проявителем на пустом белом листе вдруг, словно из небытия, проступают чуть заметные очертания пейзажей и лиц, как они быстро густеют и наполняются плотью. И вот уже перед ней на снимке то величавый Айкарем, то лица ее подружек-медсестер или врачей их районной больнички, то приехавший из Кымлота Юрка, стоящий возле упряжки в кухлянке и торбасах. Вечерами за этим занятием она проводила многие часы, а порой засиживалась заполночь. И в ночной тишине, в красном тумане фотолаборатории, Марина невольно задумывалась о своих отношениях с Георгием. Уж хоть бы он сказал, что следует зачеркнуть то, что между ними было, забыть друг друга и впредь жить каждый сам по себе. Но приезжая в Нурмикинот, он был прежним Юркой, внимательным и нежным. Происшедшее в Кымлоте, похоже, ничуть не смущало его.
