Белла Юрьевна остановилась напротив главного входа в помпезное здание, которое совсем недавно было детским садом «Белочка». Совещание закончилось, строгая публика, оживленно переговариваясь, чинно, по-хозяйски выходила из офиса, ожидая маневрирующий транспорт. Дюймовка даже неосторожно высунулся по пояс из декольте. Чувствовалось, что раньше он тоже любил такие моменты. Так же стоял он на первой ступеньке лестницы, любовно поглаживая перила из лакированного французского ореха, провожая радушным хозяином всех тех, кто, похоже, вовсе не грустил нынче, отправив его в мир сказок и преданий. Но… но теперь на первой ступеньке лестницы стоял Павел Миронович Сбруев — его правая рука, человек, который был обязан ему буквально тем, что вообще жил еще на свете. Сбруев не только провожал всех с точно таким же самодовольством, которым еще вчера лучился Дюймовка, но и явно кого-то высматривал.
Засовывая Дюйма поглубже, Белла Юрьевна отлично понимала все накатившие на него эмоции. Но с удовольствием человека, который привык наслаждаться роскошью все зависимости от того, кто за нее заплатил, она жадно рассматривала заграничные машины и строгие стильные костюмы мужчин. Вдруг она заметила в углу дворика, огражденного кованной чугунной решеткой, машину, возле которой стояла чем-то знакомая ей женщина.
— Это кто? — тихо спросила она Дюйма.
— Моя жена, — ответил он ей, глядя, как Сбруев радостно подбегает к его благоверной и целует ее в щеку, особо не скрываясь от холопствующего контингента.
— А знаешь, я ее вчера у Кургузихи видела! Точно! В этой самой машине! — подвела итоги расследования Белла.
Всю обратную дорогу Дюйм сидел, не высовываясь, полностью отдавшись эмоциям.
— Вот сука! И Сбруев — сука! Но Светка-то, Светка какая с-сука! — шипел он, сидя на косточках бюстгалтера, щекоча горячечным, воспаленным дыханием пышную грудь мадам Винкерштейн.
— Прекрати немедленно! Ты мне весь бюстгальтер слюнями забрызгал! — ежилась от щекотки Белла Юрьевна. Из глубины души у нее поднимался едва сдерживаемый смешок. Она старалась не вспоминать, как хозяин только что виденного ею великолепия появился в ее доме с пестиками и тычинками, как он опасливо пристраивался к розовому унитазу, а давеча грязно ругался в недрах ее нижнего белья.
По правде сказать, всех гостей бывшего Дюймовкиного кукольного домика она почему-то навязчиво представляла на территории своего подоконника, с их машинками, шоферами, их игрушечной любовью и страстями-недомерками… Она никак не могла понять, что же такого в них… ненастоящего? Точно! Детский сад «Белочка» слепо пробиваясь сквозь дополнительный этаж, лепнину, помпезные колонны и мансарду с тарелками мобильной связи, окрашивал деловитую суету бывшего скромного дворика устойчивыми ассоциациями с уютом давно забытых детских игр в дочки матери…
Как ни упоительны были бы все будущие вечера, посвященные омовениям маленькой живой игрушки, как ни соответствовали они, оказывается, всем внутренним ее стремлениям, но все же в глубине души Белла Юрьевна понимала, что с этим безобразием надо заканчивать.
— Знаешь, к кому бы я пошла в прачки, дорогой? — спросила Белла Юрьевна, осторожно натирая игрушечной мочалкой спинку разнежившегося Дюйма. — К Кургузкиной! Что-то там у нее нечисто! А сама она — склочная сварливая бабенка. Она все обряды без чувства, по бумажкам зачитывала, причем, с ошибками. Наверно, мама у нее действительно была какой-то важной фигурой в этих делах, а Кургузкина все механически воспроизводит. И если даже механическое воспроизведение такие последствия имеет, то я представляю, сколько всего можно устроить, постигнув суть космических импульсов!
— Я бы постиг, если бы ты бумажки у Кургузкиной сперла! — хвастливо заметил Дюйм, с удовольствием плещась в водичке.
— Ты? Не смеши меня! Ты на себя в зеркало посмотри! У себя-то под носом ничего не постиг! Для таких дел, знаешь, какая мощная интуиция требуется?..
И полностью отдавшись во власть своей интуиции, перебирая в уме обрывки устойчивых ассоциаций, Белла Юрьевна стала вслух рассуждать, что листочкам Кургузкиной должен быть какой-то мощный противовес, иначе ее мамаша давно бы всех со свету сжила. Перед глазами опять встал кукольный дворик Дюймовкиного офиса, и сами собой вдруг вспомнились вереницы сказочных историй… Интуиция тут же просигналила Белле Юрьевне, что раз в сказках описываются аналогичные ситуации, то где-то в них же и ответ должен незаметно проскочить, — как, собственно, к нормальному течению жизни из этой хрени возвращаться. Выход со скоропалительной женитьбой недомерков в окружении благодарных ласточек, эльфов и гномов Белла откинула сразу же, как тупиковый вариант. Это однозначно заявила ее интуиция, побывавшая вместе с самой Беллой замужем неоднократно. Тут Белла Юрьевна вдруг вспоминает про ящик на антресолях с детскими книжками Аллы! Причем, она вдруг догадывается, что надо искать только сказки, изложенные дамами-писательницами, уж они-то не станут врать бедным деткам про удачные замужества! Мать честная! Вот так читаешь сказочку про Липанюшку, а потом убеждаешься, что все изложенное там — чистая правда! Только вот доходит это почему-то тогда, когда уже поздно бывает…
Ладно, что она все же обернулась от горки книжек, внезапно вспомнив про Липанюшку, который, судя по правдивой безыскусной сказочке, помогал своему папику карманы проезжих лохов чистить… Голый по пояс Дюйм прыгал по клавиатуре старенького компьютера Аллы, мстительно пытаясь очистить счета жены Светланы и Сбруева посредством системы банковских электронных подписей и индивидуальных шифров…
— Что ты делаешь, гаденыш? — в истерике спросила его Белла, вырубая компьютер. — Ты понимаешь, что они ко мне придут? Ты — вне закона в таком виде! Ты это осознаешь? Удивляюсь я, как с такими птичьими мозгами люди лезут экономику страны захватывать, честное слово! Немедленно отправляйся спать!
Гуси-лебеди, стащившие у сестренки братца-лилипутика, были явно ни при чем, но, как подсказывала интуиция, где-то становилось все теплее и теплее… Точно! Все подробненько одна достойная дама описала, как некого малолетнего подонка за все, что он в детских садиках откалывал, тоже превратили посредством космических завихрений в такого же обсоса. Потом его, правда, гуси-лебеди унесли на край света, где ему, собственно, и было место. На фоне увлекательного повествования писательница достоверно выявила малопривлекательный моральный облик всех этих дюймов, их эгоизм и крайнюю жестокость. Однако описываемый ею мелкашка все же нашел в себе силы к духовному росту, потому она в самом конце дала подробные рекомендации по его возвращению в русло нормального бытия.
Белла Юрьевна внимательно посмотрела на Дюймовку, в бешенстве опрокидывавшего мебель на подоконнике и размазывавшего содержимое унитаза по оконному стеклу, и горько вздохнула. Перспективы на его моральное перевоспитание были самыми незначительными. Тут она опять вспомнила, какой идиоткой была раньше, полагая, что сможет когда-либо перевоспитать Рудиков-Эдиков… Потом она всплакнула об Аллочке, которую жрет мошкара где-то в Сибири… Нет! Одной ей никак не справиться, никак! Одна голова хорошо, а полторы — много лучше.
Не обращая внимания на предостерегающие вопли Дюймовки, Белла Юрьевна в отчаянии крикнула в телефонную трубку: «Короче, Милка! Если сейчас же не приедешь, я повешусь, а в записке напишу, что это ты во всем виновата!» и отключила телефон…
— Слушай, Белла, меняй ты срочно эту фамилию! — в отчаянии говорила Милка, та самая подруга с телевидения, которой Белла Юрьевна подыскивала камикадзе. У самой Милки фамилия была нормальная — Самохрина, поэтому она всегда знала, что если сама о себе не позаботится, то хрен кто о ней подумает.
— Когда ты раньше была Пупырышкиной, все смеялись, да! Это было прикольно! Помнишь, как Герман Кравченко орал: «У меня прямо пупырышки по всему телу от этой Пупырышкиной!»? Но я всегда знала, чего от тебя ожидать! А ведь такое — только с Винкерштейнихой может случиться, ты себе в этом отчет отдаешь? Прекратите хулиганить, молодой человек! Иначе я вам сейчас этот унитаз на голову надену! Я вам не Винкерштейн какая-нибудь! — заорала Милка, выведенная из равновесия новыми демонстрациями протеста разошедшегося Дюйма. — Я вас самого возле этой ванны со сломанным зеркалом всему городу продемонстрирую! Пускай все знают, какие уроды у нас в Думе сидят и законотворчеством занимаются!
Пролистав сказку про чудесные превращения в недомерков и обратно, Самохрина долго думала, молча приканчивая банку оливок. Белла Юрьевна давно знала эту слабость в подруге, поэтому всегда держала оливки, как неприкосновенный запас на случай неожиданного мозгового штурма.
