Каждый летний день ребенок приходит сюда один, разгоряченный после бега, чтобы раздеться, лечь в воду, играть и мечтать - ведь ему, должно быть, нравится то оцепенение, что вскоре охватывает, когда свободно плавающие руки, ноги и член отрезаются от тела, становясь дремлющими зверьками, блуждающими в холодной влаге.
Он на месте около пяти часов, одним махом выходит на середину пятачка для стирки и садится (вероятно, он не умеет плавать), удерживая неподвижные руки параллельно друг другу, пока на поверхности прозрачной воды больше не останется ряби, невзирая на течение, - или пока медленные волны, отходящие от туловища и порожденные дыханием, не затихнут у ступней.
От этого долгого холодного купания мышцы мальчика затвердевают, кожа стягивается, член сморщивается. Событий не так уж много: звук шагов, на который он оборачивается; ползущий уж его не смущает; жужжащее насекомое, составленное из двух спаривающихся мух, задевает его за плечо, приземляется в танце и машет крыльями, обалдевая от боли. Паренек пальцем сталкивает мух в воду: они цепляются за живот и неустанно барахтаются.
Его худые предплечья, где солнце высвечивает легкий светлый детский пушок; и сухожилия, вздрагивающие, когда на кожу садится муха.
Он отошел от реки и лег в траву. У него немного потеют живот, сгибы локтей, поясница, подмышки и промежность: лишь теплая влага, как если бы он наскоро вытерся после ванны.
Солнце закрывает гряда облаков. Его тело овевает ветерок; зябнущая кожа покрывается мурашками, но затем разглаживается; медленно возвращается тепло.
Мы находились рядом с липами, на территории усадьбы, недалеко от реки, чьи воды скользили к полям: там высятся камыши, тростник, большие дикие ирисы с желтыми лепестками, мясистые и благоухающие.
Птица облетает поместье, неторопливо паря: круги сужаются, и она теряет высоту.
Внезапно она падает на землю в саду, где залитая солнцем трава с очень тонкими стебельками растет вперемешку с одуванчиками, вьюнком и подорожником.
Паренек суетливо пытается отпереть перочинным ножом ручку решетчатой калитки. Он замечает у рва мертвую птицу, узнает ее рыжее оперение и клюв-мотыгу.
Мальчик цепляется за решетку, подтягивается на руках, поднимается и быстро хватается за верхний край калитки, покачнувшейся под его весом. Подтягивает ступни, перекидывает ноги через калитку и спрыгивает с другой стороны.
Чтобы добраться до рва, нужно сделать всего пару шагов по крапиве. Ребенок трет пальцы, на которых ржавая решетка оставила следы охровой пыли.
Под деревьями прохладно и тихо, совсем рядом - чистая вода, Это его притягивает и волнует. Он оглядывается, гордясь, что сумел перелезть через калитку, и устремляет взгляд вперед - к неизведанным высоким травам и стенам: в самом конце угадывается серая громада особняка.
Он идет вдоль рва, косится, как истинный крестьянин, на кресс-салат, сплошь покрывающий стенки, и срывает его: закругленные листья льются ручьем в ладонь.
Он находит мертвую птицу, подбирает тросточку, чтобы осторожно потрогать, перевернуть, увидеть открытый клюв, тускло-голубой глаз, вялую шею и лапы, муравьев, которые уже ползают по тушке, проникают в глазницы и ноздри, залезают под перья.
Запах внушает мальчику отвращение и в то же время возбуждает: он берет прут длиннее и крепче и кромсает эту плоть, от которой отрываются перья вместе с гниющими клочьями.
В воде бассейна, блестящей на сером и спокойном дне, виднеются рога и целая голова жука-оленя, которую птица уронила, проглотив только брюшко: насекомое оказалось слишком крупным.
Ребенок играет, сжимая этими клещами свой палец, а затем и мышцу руки.
Он снимает сандалии, окунает ступни в воду и баламутит чину: из замедляющегося водоворота стройными рядами появляются пальцы ног.
Внезапные шаги. Паренек бросается в кусты. Но сандалии, оставшиеся на берегу, возвещают о том, что он здесь недавно проходил и находится где-то неподалеку. Он сидит на корточках и не шевелится.
На него устремляется взгляд. Я наклоняюсь и роюсь в грязном тряпье, скрывающем от меня его кожу, живот, белые ляжки. Мне хочется не столько приручить его, сколько причинить ему боль.
Все так и будет. Затем он встанет и пустится наутек. Нужно лишь перелезть садовую калитку, и вот он уже снаружи, целый и невредимый - но как раз перед этим он споткнется о тушку птицы, которая снова взлетит в воздух.
На правой руке он носит кольцо из желтой пластмассы с большим сапфиром из синей - наподобие того барахла, что обычно вытягивают из ярмарочных автоматов.
Я провожу ладонью по изгибу хрупкого тела раздетого ребенка, который лежит в траве, чуть слышно дыша.
Он посмотрел на меня сквозь решетку: я подошел, протянул руку и потрогал пальцы, которые он просунул в ячейки. Упершись в косяк, я изо всех сил потянул ручку калитки и энергично затряс, но мне так и не удалось сломать ржавчину, из-за которой ее заклинило. Он удрал.
Там нечего искать. Пройти через калитку, ведущую в проулок, и вернуться к домам с кружевными занавесками на окнах
мое кованые прутья проследовать вдоль моей стены, подняться по ступенькам к порогу, войти, резко захлопнуть за собой дверь.
Я свернул всю одежду в клубки и один за другим побросал их в воду. Клубки уносило очень быстрым течением, они не цеплялись за неровности берега, намывную косу или корень и, наполняясь водой, не тонули на месте.
Он снимает рубашку и штаны, подходит к пятачку для стирки, немного медлит, затем стаскивает плавки и очень быстро влезает в воду. Дети редко приходят сюда купаться в одиночку: они не такие уж смельчаки. Вода в реке прозрачная, и на бетонном дне можно разглядеть камешки. Паренек вылавливает их слева и справа от себя и отбрасывает дальше: среди них есть плоские, но они плохо отскакивают.
Маленький образ куда краше. Своими тонкими контурами он обрисовывает более округлые и ясные формы. По улице проходит образ - прекрасный, будто новая жизнь.
Дом затерялся среди обширного участка, исчез на плане, где изображены лишь необитаемые площади. До него далеко. Сюда никто не приходит.
Едва выйдя из школы, мальчишка начинает о нем думать и шагает чуть быстрее. Это дом, куда он порой наведывается вечером или но второй половине дня, от нечего делать - мертвый и опасный дом, где всюду лопушки, провокации, тайны, прекрасный дом в его голове, знакомящий с тем, чего не увидишь, не испытаешь, не вообразишь больше нигде. Не решаясь войти, он огибает поля и добирается до ферм.
Камешки в несколько слоев - большой запущенный сад - фонарь, калитка, тюремные окна. Он поднимается по ступенькам. Дотрагивается до ручки, но вдруг пугается и убегает. Он еще вернется.
На сей раз проезжающие по трассе грузовики вовсе не страшат, а успокаивают своей запыленностью, вкусным запахом горелого бензина, мощным дыханием, укладывающим траву на откосе. Ребенок торопится.
Огонь не трещит. Шторы задернуты. Мальчик встает с моей кровати и незаметно смотрит в окно.
Идет дождь: далеко в глубине сада он увидел высокую и худую тень, скользившую под деревьями.
Теперь он мирно спит. За шторами восходит луна. Одеяла лежат на кровати: он подтянул их до самого подбородка. Охотничий трофей отбрасывает на потолок раздвоенную тень. В верхней части крыши, как раз над моим окном, гнездятся ночные птицы, сейчас время их пробуждения.
Ибо он находился там, в той комнате. Он не играл - остолбенел, расставив руки, и тело его обмякло. Довольно тощий ребенок с острыми костями, маленького роста, с великоватым лицом.
Он подбирает свою одежду, которую, раздеваясь, разбросал повсюду. Потолок кажется ему чересчур высоким, стены - чересчур тесными, а свет - чересчур слабым.
Он лежит на жесткой кровати и видит собственное тело под одеялами перед собой, бурое тряпье детского кроя - старую, заплесневелую, рваную ткань, в которой застряли строительный мусор и паучьи яйца.
Я принес ему белую фарфоровую чашку с синими кругами, до половины наполненную свежим молоком - густым и с прожилками, как на женской груди. Он пьет, косится на меня, остается серьезным и не благодарит.
Он долго бежал и, запыхавшись, прислоняется к двери, не решаясь открыть. За спиной у него темно, но порог освещен. Вжимаясь в дверной проем, мальчик старается не смотреть на улицу, затем слышит шаги и поспешно входит.
Подсвечник и спички у него под рукой. Осторожно поднимается по расшатанной лестнице.
На табурете у кровати, в тяжелой фаянсовой миске мелкие фрукты: ежевика, брюньоны, абрикосы, поздние вишни, собранные у реки
свежая вода с плавающими листьями и лепестками наступающая, умирающая ночь, я шарю вокруг, горизонт фиолетовый любое присутствие в темноте
