Ознакомительная версия.
Из гордости первой не звонила и так извела своим молчаливым страданием, что Василий предложил себя как бы в бодигарды – сопроводил жену на публичное камлание. Запер свои эмоции на замок и еще повесил табличку с заклинанием: ей будет хорошо, значит, и мне тоже.
Слушал Нестора, не слишком вникая, наблюдал. Сперва только за гуру, не за Лелей.
Ну, начитанный он человек…
Умный…
Не один же он такой…
Внимали солисту в основном женщины. Девяносто процентов зала мест на триста – разновозрастные, но не старые еще бабы. Парами, тройками и поодиночке пришли они на эзотерическую акцию. Пришли, чтобы заслониться от жесткой непредсказуемости жизни. Набор в группу начинающих.
С какого-то момента речь Нестора начала ввинчиваться в сознание.
– …Многое в мироздании можно ухватить точечно. Многое, но не все. Жизнь как таковую – нельзя ухватить, никак не получится. Скажем, вы видите жизнь в точке «А», и, пока фиксируете ее в этой точке, она уже добралась до следующей точки «В». Если она жива. – Нестор неспешно пошел в глубь рядов, продолжая говорить. Манера эстрадных певцов. Но они собирают букеты, а он – только любовную энергию. – А жива она, vita nostra, по определению. Всегда. Вдумаемся в простые слова: «Человек хочет жить». Что они, собственно, означают? Не просто существование белковых тел, не элементарные функции дыхания, кровообращения… Хотеть жить – это желание занять множество новых точек пространства и времени. Восполнять, дополнять себя тем, чем мы сами не обладаем. Допустим, я люблю Лолу…
Сказано было нейтрально. Произнесено с той же интонацией, с какой чуть раньше говорилось: «Допустим, я встал с этого стула». Но лектор помедлил возле Лелиного кресла. Задержался на долю секунды, незаметную для других. И очень явную для нее. Она заалела и как будто вознеслась.
Василий почти физически ощутил, что ее нет рядом. Он испуганно развернулся и схватил Лелину руку.
Она никак не отреагировала.
Она не заметила.
Она была не с ним.
А Нестор уже отсоединился от Лели. Вернулся в первый ряд и, глядя на немолодую мымристую тетку-щепку, ревновать к которой никому не придет в голову, продолжил:
– Люблю существо, наделенное некими качествами и в силу этих качеств пробудившее во мне любовное стремление. Так? Вроде бы так. А на самом деле мое стремление продуцируется расширительной силой жизни. Расширительная сила жизни! Вот оно, то самое заветное пространство, где уместно начать мыслить. Спрашиваю себя: ты любишь Лолу потому, что у нее голубые глаза, или ты любишь ее потому, что ты расширяешься во вселенной? От ответа зависит многое. Линия жизни сдвинется – пусть на градус, на минуту, на секунду, но бесповоротно. Так-то. – Нестор подпитал зал своим взглядом. Каждому, кажется, в глаза посмотрел, даже и Василию. Помолчал и продолжил: – Уловим существенное различие. Лола любима мной потому, что у нее голубые глаза, и потому, что она верх совершенства – это пред-став-ле-ние. Реальность же – причем та, которая скажет решающее слово в моей судьбе и начертает контур наших дальнейших взаимоотношений, – это нечто другое.
Ну, это уже просто хамство, успокоился Василий.
Лелины серо-зеленые глаза может назвать голубыми только дальтоник. Или тот, кому все равно.
Для этого пророка Леля – не верх совершенства. А для меня – верх! И она это ценит. Не может не ценить. Отряхнет морок и опомнится. Леля – умная.
А, не буду больше слушать этого краснобая!
Оглядывая ряды, Василий кололся о потаенное женское отчаяние – одинокое, беспросветное. Бедняжки… Одеты-причесаны не абы как – старательно. Нет-нет и сверкнет бриллиантик в ухе, высвобожденном от волос, или на шее, удлиненной глубоко расстегнутой кофтой. Брови выщипаны как надо, ресницы удлинены специальной тушью… Как невидимым покрывалом, соседки окутаны запахом неприторных духов. Смешиваясь с едва слышным ароматом чистых, непотных тел, он не отталкивает, а притягивает. Столько вкуса и труда. Напрасного… Никак же не замакияжишь ищущий взгляд.
Слева через проход торчит высокая брюнетка. Челка, аккуратная короткая стрижка… Слишком аккуратная… Парик, что ли? Напялила дымчатые очки, так сжатые губы выдают ее неспокойствие, нервозность. Длинные тонкие пальцы по подлокотнику постукивают – суетятся. Не тянется к лектору. Чужачка…
Василий не углядел ни одного лица, подрумяненного публичной известностью. Вначале несколько пар глаз готовы были ухватиться и за него (тоже мне, нашли соломинку…), но уже через четверть часа силовые линии почти осязаемо стали перестраиваться, соединяя слушательниц чувством сопричастности…
Нестор заканчивает, и дамы торопятся на сцену, обступают своего героя. Лишь брюнетка осталась на месте, а когда проход освободился, резко поднимается и энергично топает к выходу. Одна. Спина прямая, шаг от бедра, задница на выразительном отлете. Скорее гневается, чем обижается. Был бы Василий один…
Но…
Леля хватает его за рукав – мол, надо попрощаться с гуру.
Подходят к Нестору с тыла. Он окружен дамами с еще не врученными цветами. Ценой букета удостаиваются аудиенции?
Гуру оборачивается. Встретившись глазами с Василием, кивает ему – познакомился-поздоровался, и через плечо, негромко: «Подождите, вместе пойдем». Контролирует ситуацию…
Окормив метафизической харизмой всех и каждого, растворив толпящихся в своей вкрадчивой ауре, маг разворачивается. Несуетливо огибает сухопарую тетку, которая забрала с кафедры единственный разрешенный диктофон, – не споткнулся о ее ждущий, ревнивый взгляд – и передает Леле все целлофановые кульки с навороченными букетами. Одаривая? Скорее – освобождая руки.
Соглашается не вызывать свою машину. Открывает переднюю дверцу «бумера», на котором ездит Василий, садится справа от шофера. Правой рукой по-хозяйски, а не по-гостевому подкручивает винт, чтобы отодвинуть сиденье назад, и вытягивает длинные ноги. Лелю там, на галерке чуть не прищемил.
Соглашается выпить в ресторанчике неподалеку от своего дома, соглашается со всем, что изредка говорит пьющий только воду Василий, и не поощряет румяную разболтавшуюся Лелю… Вроде как мужская солидарность.
Расставаясь, Нестор предлагает в неопределенном будущем повторить такую встречу – он, мол, приглашает. Так что ревность Василия ничем не подпитывается.
Но в вареве их семейной жизни завелась плесень тревоги… Василий несколько раз снимал отравляющую пленку – вызывая жену на откровенный разговор, доказывал на ее же языке, что она нарушает заповедь. Нет, не седьмую, а вторую.
Не делай себе кумира…
По ее глазам видел: понимает. Даже соглашается.
Но, черт возьми, как это у них, у женщин, трезвые мысли капсулируются в голове и нисколько не влияют на эмоции.
Нисколько…
Все это было. Уже прошло. А сейчас, перед запертой дверью в собственное жилище, на него находит ступор. Связку все же нашаривает в портфеле, так теперь замок никак не поддается.
Василий нервно тыкает в скважину ключ. Не сразу соображает, что не тот. Выбирая нужный, топчется, наступает на букет, и только хруст раздавленных стеблей приводит его в чувство.
Как в омут, ныряет он в темень квартиры.
На половичке не белеет спасительный островок – записки нет…
И телефон уже замолк, не оставив никаких улик: уходя, Леля забыла включить автоответчик.
Потянувшись к выключателю над зеркалом, Василий нечаянно толкает коленом этажерку. Глухой стук. На пол упала деревянная расческа. Наклоняется – поднять, и видит длинный светлый волос, вырванный неострыми зубьями.
Лелин волос…
В это же самое время молодой старлей в дежурке районного ОВД считает минуты, оставшиеся до отпуска. У него уже начал вырабатываться желудочный сок: общежитие в десяти минутах езды на отремонтированной «девятке», а там…
Да он прямо видит, как закипает вода для пельмешек. Не покупных – его благоверная сама их налепила.
Там – запотелая бутылка: «Путинку» он еще утром предусмотрительно поставил в холодильник.
Там – последняя банка рыжиков…
Завтра спозаранку погрузимся и – в родненькое Бекасово. Если пофартит с погодой, то закатаем батарею свежих засолок. А нет – у матери по сусекам поскребем.
В девятнадцать ноль две, когда поступает вызов, старлей формально уже в отпуске. Формально… Не может он уйти, не сдав дежурство. Обещали квартиру дать. К рождению сына. Ну, или в конце года, пусть и только что начавшегося… Нельзя ему нарушать!
Черт, сменщик, московский разгильдяй, как всегда, опаздывает. Ему что, он тут ненадолго – пристроили родичи, чтобы не болтался перед поступлением в академию. Мобильник новичка, естественно, отключен. Записку бы оставить…
Старлей вырывает листок из блокнота и сосредоточивается. Первые слова катятся как по маслу: «Авария на пересечении Беломорской и Ленинградского шоссе…» А что дальше?
Ознакомительная версия.
