Впрочем, мужик он был безвредный, нежадный, когда мог — выручал, поэтому относились к нему неплохо, хотя и не сильно уважали.
Так бы и прожил он тихо, да была одна загвоздка: медикаменты периодически подходили к концу, нужно было пополнять их в Пули Хумри, на армейских складах. Доверить это никому другому Володя не мог, и правильно делал: спирт и наркотики не довезли бы точно!
Обычно он старался попасть на вертолёт вместе с машиной, ГАЗ-66 в МИ-6 как раз помещался, а за спирт с летчиками можно было договориться на что угодно! Но только если им по пути.
В этот раз, как назло, никто не летел! А приказ комбрига был однозначным: медикаменты нужны немедленно! И Володя пошел в колонне.
При проезде через кишлак Баглан обстреливали всегда. Это был легендарный кишлак: его мимоходом расстреляли ещё в первый день пребывания наших орлов в этом районе, т. е. на четвёртый день войны. Оттуда был один выстрел, погиб один солдат. В ответ по кишлвку врезали всей артиллерией бригады, даже зенитчики постарались! От кишлака осталась только пыль. И вот уже год эта пыль обстреливает наши колонны. Туда ходила танковая рота, проутюжившая место бывшего кишлака вдоль и поперёк. Дважды вертолёты бомбили и расстреливали НУРСами. Пусто! Т. е. — никого. Ни живого, ни мёртвого! Никаких даже следов пребывания живых существ. Однако стоило появиться колонне — и оттуда начиналась стрельба. Не так, чтобы очень — 8–10 выстрелов, и всё. И пара трупов или раненых с нашей стороны. И никого — с той!
В этот раз выстрел был всего один. Да и то — стрелял явно не снайпер, пуля попала в дверцу ГАЗ-66 на уровне колена со стороны пассажира. Кто ж мог знать, что именно в это время Володе приспичит завязать ботинок! Пуля попала чуть выше виска… А ведь он единственный из нас медиков ни разу не был на боевых выходах! Вот его-то единственного из нас и убили. А ты говоришь, с судьбой можно договориться!
Самый главный еврейский праздник Иом-Кипур. Он проходит на удивление тихо, в постах и молитвах. Ну, а у меня это обычный выходной. В этом году на праздник выдался солнечный и мягкий денек грустной осени. У меня в кармане сорок долларов, я гуляю по Квинсу.
На углу Квинс-бульвара и 90-й стрит стоит ларек, а в нем орехи, фисташки, газеты. Много ли нужно праздношатающемуся? Продавец в белой полотняной рубахе до колен, белых, похожих на солдатские кальсоны, штанах. Он доброжелателен и учтив, лучезарная улыбка под черными, как смоль, усами, такие же густые волнистые волосы, сильно горбатый нос — где-то я уже видел его.
Купил у него мешочек очищенного арахиса, остановился рядом, благо других покупателей не было, и мы постепенно разговорились.
По одежке признал я в нем афганца и не ошибся: он родом из Кундуза, сбежал оттуда в 1983 году. А за три года до того, в 80-м, пришли в Кундуз шурави-аскеры, убили его отца и брата, а ему удалось убежать.
Шурави-аскеры — это мы, советские солдаты. Восьмидесятый год, Кундуз — да, это были мы. Десантно- штурмовая бригада, мы опекали этот район. И вдруг вспомнил, где мог видеть этого парня.
… Лунная ночь в Кундузе. Тишина. Разведвзвод окружает два дома: по агентурным сведениям, там душманы. Ведет нас афганец-активист (я их про себя называл полицаями — очень похожи).
Кроме разведчиков, начальство добавило во взвод меня как доктора и Семку Файнштейна, молоденького прапорщика-связиста. Впрочем, Семка сам напросился: надоело сутками сидеть на центральном КП и выслушивать бесконечные подколки насчет успешной войны в тылу.
Мы с Семкой обходим дом слева, а разведчики уже ворвались в центральные ворота, слышны крики, стрельба.
Вдруг из-за угла выскочил парень лет восемнадцати, в чалме, весь в белом, с пистолетом в руке. Он с ходу пальнул по нам и лихо перепрыгнул через двухметровый дувал. От неожиданности мы чуть промедлили, уже вдогонку послали несколько очередей и, конечно же, промазали — слышен был удаляющийся стук каблуков. Ну что тут поделаешь, если я не Сталлоне, а Семка даже отдаленно не напоминает Шварценеггера. Лезть на дувал не очень-то хотелось: черт с ним, одним «духом» больше, одним меньше.
Я всматриваюсь в лицо афганца: он или нет? Черт его знает, было ведь 14 лет назад, да еще ночью. И видел-то я его секунд пять, не больше. Если бы больше — одному из нас не жить! Он безмятежно улыбается, я улыбаюсь ему — ну до чего ж похож!
На следующий день мы с Иосси сидим в офисе, ребята дремлют в своих машинах. Звонков нет. Видно, евреи после Иом-Кипура и сурового поста наелись и спят, им не до поездок.
— Иосси, как же так? А, Иосси? Я стрелял в него, он стрелял в меня, а теперь он продает мне фисташки и улыбается! Что за неразборчивая страна! Вот, скажем, вьетнамцы и корейцы — они ж воевали с Америкой! А в Нью Йорке полно и тех и других. И черт знает, кого здесь только нет! Это ж пороховой погреб, а не страна!
— Май фрэнд! Это фри кантри, свободный страна! Ты удрал от своё правительство, он удрал от тебя и твоих друзей. Вы оба беженцы — ферштейн? Если б ты приехал одновременно с ним, могли в одном классе учить английский и даже сидеть на одной парте, и был бы у вас один на двоих учебник английского! Как у меня когда-то: я ходил в эту школу вместе с арабами. Это фри кантри, май фрэнд. Все есть равны. А когда кто-нибудь чуть-чуть равнее других — это уже есть социализм, мой друг. Он продал тебе фисташки — все о’кей. Если он вдруг убьет тебя, будут разбираться и, скорее всего, его посадят. Но учтут, что ты и твои друзья убили его родных. Это фри кантри, май фрэнд, и к этому надо привыкнуть.
Ты прав, Иосси. Ты мудрец, а я хоть в сто раз образованнее тебя, но тупица, стьюпид. Фри кантри!
Сегодня у нас с Иосси горе: «Нью Йорк Никс» позорно проиграл «Бостон Селтикс»! Господи! Было бы кому… Никому, кроме нас с Иосси, это неинтересно: музыканты, даже бывшие, народ утончённый, и смотреть на десять двухметровых горилл, с треском вколачивающих мяч в корзинку сверху вниз, считают слишком примитивным развлечением для умного человека. Правда, «умник» Изя ещё вчера был уверен, что анапест и амфибрахий — древние то ли поэты, то ли философы! Причём, как он выразился дословно: «то ли из Рима, то ли из Греции — точно не помню, но откуда-то оттуда, из Междуречья». Но мы с Иосси баскетбол просто обожали, поэтому долго ещё обсуждали, как глупо раз за разом промахивался с трёхочковой линии Чарли Уорд, как не шёл бросок у Хьюстона, как «сломали» Кэмби, как удалили за грубость Лэрри Джонсона — короче, пытались, если не оправдать, то хоть понять! — тема хотя и вечная, но не бесконечная, а вызовов всё нет. Посему Иосси начал говорить о бейсболе, но тут уж — извините! Смотреть, как здоровенные мужики бьют тяжёлой дубиной по маленькому мячику, а потом бегают, как сумасшедшие, неизвестно зачем…
— Эй, Володья, ехай на Хьюз-стрит, угол Бедфорд-авеню. Там тебе будет стоять молодая полиятычка, хоуматтендант, везешь в Краун-Хайтс, адрес она скажет. Там 6 доллар. И смотри в боки, туда-сюда, там ТЛС-патруль сегодня, Лёша звонила.
Только этих ещё б……й и не хватало! Заработаешь 6 долларов, а штраф — минимум 500! Да ещё попадёшь на компьютер — пиши пропало! Но и отказаться не получится: все мы здесь такие, а клиента терять нельзя, кому-то всё равно ехать. А очередь — моя! Ладно, Бог не выдаст, ТЛС не съест!
Нет, день сегодня явно не мой. Только взял клиентку, смотрю — сели на хвост! Машина у них — без опознавательных знаков, потому сразу и не заметил. И ошибки нет, оба в полицейской форме, ведут внаглую. А чего им бояться? Но не останавливают, ждут момента расплаты с клиентом.
— Пшепрашем, пани! — На этом мои знания польского языка почти исчерпаны, но неважно, она смотрит с симпатией, значит, договоримся. — Пани розумеет по-русски?
— Да, хотя я не очень люблю русских. Но американскую полицию я не люблю ещё больше: я пять годов была нелегалкой, пока не вышла замуж за американского поляка. Что я должна помочь тебе?
— Ничего сложного, только не плати мне, скажешь, если спросят, что мы — друзья, я просто подвозил тебя по пути. Меня зовут Володя, фамилия — Гольдин, я живу в Бруклине, на Кони-Айленд, мне — 48 лет.
— O’кей, я — Малгожата Яворска, мне — 40, живу в Краун-Хайтс, мы едем ко мне домой. Давай, поверни на Кингстон-стрит, прямо, теперь направо и стоп.
Мы оба вышли из машины, полицейские тоже остановились, приготовились. На их лицах было написано полное удовлетворение: они даже в мыслях не держали, что я могу отказаться от оплаты уже сделанной работы! И тут Малгожата весело улыбнулась, прыгнула мне на шею и впечатала такой поцелуй, что я с трудом удержался на ногах!
— Пока, оккупант, это тебе — вместо 6-и долларов! Сдачи не надо!
Она весело засмеялась, взбежала по лестнице небольшого двухэтажного домика, махнула мне рукой и скрылась за дверью, оставив полицию в полном недоумении.
Я сел в машину и тихо тронулся с места. Полицейские резко развернулись и исчезли. Я внутренне перекрестился (хотя вообще-то надо было перезвездиться?) — пронесло!
