— Некогда все, Надя! Еле, веришь ли, до дому доползаю…
— Да! — надулась она. — Ты вот старшего лейтенанта, я слышала, получил, и хоть бы хны. Смотри, как бы после не обижаться. Ладно, давай свое требование. Ты где, в четвертом? Ну, жди…
Раздевшись в кабинете, Михаил подошел к окну и стал смотреть на раскинувшийся за тюремным двором сад; деревья скукожились под первым зимним снегом, нечеткие еще тропки пробежали между ними.
Юрка Павлов впервые сел еще по малолетке, за целую серию групповых краж и грабежей; освободился нынче летом, водворился на родном поселке Промзона и снова взялся за прежние дела. Местное молодое ворье, уныло прозябающее в мелких кражонках и истерическом алкогольном мордобое, с приходом его заметно активизировалось. Начальник райотдела редкую оперативку не обрушивался на следователей: «Когда вы посадите Павлова? Он отвратительный человек!» — «К сожалению, — хладнокровно отвечал Бормотов, — такой статьи нет в Уголовном кодексе». Монин скрежетал зубами.
А попался Юрка глупо, можно сказать, на сущем пустяке. Сидел однажды вечером на квартире своей подружки, Наташки Масалкиной, Лисички, пил с ней водку, и притащились еще две юные профуры, Зойка Мансурова и Ванда Душкевич, Душка. Лисичка скоро отключилась, а Юрку в присутствии «дам» потянуло на подвиги, захотелось показать, чего он стоит. Втроем они вышли на улицу, остановили дядьку, довольно скромно одетого, Юрка показал ему нож; сняли старенькое пальто, кроличью шапку, отобрали 12 рублей денег. Купили на них две бутылки водки, поперлись пить обратно к Масалкиной. А ограбленный кинулся, в чем был, в милицию. Где искать Юрку, там знали, сразу полетели на Лисичкину квартиру. Зойка к тому времени уже храпела рядом с хозяйкой, а Юрка и Душка неистово предавались любви на полу, возле кроватки трехлетнего Наташкиного сына. Одежда, снятая с потерпевшего, валялась в прихожей.
Стукнула дверь.
— Здравствуйте, гражданин следователь.
Юрка сел на привинченный к полу табурет. Носов протянул ему сигарету.
— Давно не были! — круглое Юркино лицо расплылось в улыбке. — Давно… Я думал — может, следователя сменили? Нет, не сменили, оказывается.
— Соскучился, что ли?
— Эх… По кому ни заскучаешь, когда участь решается! Нудно до суда сидеть… нервы надсаждаются. Скорей бы уж. Как там дома-то у меня? Как-то бы матери сказать насчет передачки… Папиросы, хлеб белый, колбасу, сахар чтобы принесла. Я ей тут написал — отдадите?
— Отдам… Я как раз на днях должен к вам зайти. Опись имущества буду составлять.
— Зачем? — насторожился Юрка.
— Затем, что статья, по которой я предъявляю тебе сегодня обвинение, предусматривает в качестве дополнительной меры конфискацию имущества. Сто сорок шестая, вторая часть — знакома она тебе?
Павлов коротко вздохнул, схватился за горло и начал бледнеть. Наконец заговорил севшим, словно застуженным голосом:
— Ты чего… в натуре… мусор… Там же… до пятнадцати… ты что-о…
— При чем здесь я? Что я — сам эти статьи пишу, что ли? Здесь чистый разбой, и ничего больше. Нож-то ты забыл? Ну, вот и все.
— Не было ножа. Не было. У, загрызу-у!.. Не было ножа!..
— Не ори… И бесполезно отпираться. Если надо будет, я проведу очную ставку и с потерпевшим, и с подельницами, Зойкой и Душкой. Они тоже нож подтверждают.
— Ш-шалашовки… Через них и пропадаешь. Мне ведь Зойка тогда и сказала: давай, тормознем того фраера. — Юрка обхватил голову, застонал: — Сто сорок шестая, вторая часть! Нет, нет, не согласен я, ничего не подпишу!
— Это пожалуйста. Мое дело — ознакомить тебя с обвинением. А правильно оно или нет — в суде доказывай. Но здесь все чисто, статьи тебе менять не станут. Ты бери постановление-то, читай. Можешь написать внизу: «Ознакомился, со статьей не согласен…»
Закончив допрос — Юрка признавал все, кроме ножа, эту линию он решил, видно, выдерживать четко, — Носов отправил его обратно в камеру и пошел заглядывать в кабинеты, искать Фудзияму. Тот, завидев Носова, махнул рукой: «Заходи! Погоди маленько, я сейчас!» Что-то во внешности угрюмого, обрюзгшего человека, сидевшего перед Борькой, показалось знакомым, и Носов присел на стул, вглядываясь.
Где же, где я тебя видел?
И только когда Вайсбурд сказал: «Вот здесь подпишите, Тогобицкий», — Михаил вспомнил его: Коля Тогобицкий! Как же, знаем такого. Следователь отвернулся, когда тот, топая, прошествовал мимо него к двери.
Еще до вуза, работая в автоколонне, он попал в напарники к Коле Тогобицкому, на одну машину. Михаил ничего не имел против: шоферюга как шоферюга, работал в их бригаде, однажды двже выпивали вместе после получки, — Коля тогда затащил его к себе домой, в барак, где жил с какой-то женщиной, играл на гитаре, пел «Ой вы, кони мои вороные» и настырно упрашивал Носова: «Пойдем в кино! Ну пойдем завтра в кино!.». Тем днем, когда он сел на Колину машину, ему попался в гараже бывший сменщик Тогобицкого, остановил: «Ну и к гаду же тебя сунули! С ним же никто не срабатывается, все сменщики от него бегут». — «А, как-нибудь…» — отмахнулся Михаил. «Как-нибудь… эх ты, потема!»
Через неделю, работая во вторую, Носов на пересменке подождал, когда Николай выйдет из кабины, спросил о чем-то, улыбаясь… И вдруг ощутил сокрушительный удар в челюсть. Упал на землю, завозился на ней, поднимаясь. Тогобицкий уже стоял над ним и орал: «Как ты, сволочь, смотришь за машиной? Не успел на нее прийти, а уже гадишь!» — «Ч-что такое?» — держась за разбитую губу, вякнул Михаил. «Ты вчера нигрол в задний мост доливал?» — «Нет… забыл, закрутился…» — «Тебе же ясно было сказано: из моста гонит масло. Я утром пробку отвернул, гляжу — сухо почти! Ты что делаешь, сука?!» Носов уже опомнился — быстро кинулся к кабине, поднял сиденье и вытащил монтировку. «Брось! — крикнул Тогобицкий. — Брось! А то убью. Я не шучу, гляди». Он расставил ноги, сжал большие кулаки и стал медленно обходить напарника. Вдруг заревел мотор, одна из машин тронулась с места и поехала прямо на Тогобицкого. Тот кинулся к стене гаража, быстро скользнул вдоль нее и скрылся в дверях. Из кабины вышел бригадир, Ваня Марков, протянул Михаилу газету: «На, утрись. Опять Никола не сработался. Беда, что с ним делать! А ведь трудяга от и до, машину знает, смотрит за ней… Куда его девать?» — «А меня?» — «Ладно, пойдешь на „газон“!» Носову дали другую машину, и на Тогобицкого с тех пор он старался не обращать внимания.
— Чего он? — спросил Михаил, кивнув в сторону двери.
— Знакомый?
— Вместе когда-то работали…
— Да пил, пил как-то со своей сожительницей и давай к ней вязаться: почему ты не любишь мою собачку? Той надоело: пошел, мол, вместе с собачкой своей! Ах, так! Берет со стола нож, в бок ее — шмяк! Проникающее ранение. Так что вот…
— Что за народ… Из-за какой-то собачки — другого человека ножом резать!
— Так они же все трехнутые, наши клиенты! У меня вот шурин в армии в охране колонии особого режима служил. Спрашиваю, говорит, одного: «За что сидишь?» — «Да тещу убил». — «За что?» — «Лежу, мол, утром с похмелья, а она жужжит и жужжит над ухом: „Ты такой, ты сякой, ты пьяница…“ Надоело, взял в сенках топор да и долбанул ей прямо по кумполу». Все перевернуто, чистое Зазеркалье, я уж сам сто раз в том убедился. Да теперь и везде, в общем, так. Ты-то этого Тогобицкого с какой стороны знаешь? Какой он раньше был?
— Да дурак. Без тормозов, абсолютно…
— Тогда все равно бы сел, рано или поздно. Удивительно, что только сейчас.
Борька оделся тем временем и стоял, потряхивая портфельчиком.
— Ну, куда теперь? Наш план, как я понимаю, остается без изменений?
Носов пожал плечами.
— Ага… — Фудзияма прищурился. — Дай сообразить. Так… Айда!
Они купили два «огнетушителя» с вином цвета слабого раствора марганцовки. Хотели выпить у Борькиной бабушки — она жила недалеко и сквозь пальцы смотрела на забавы любимого внука, — но ее не оказалось дома, и приятели заунывали. Забрели с отчаяния в Центральный райотдел в надежде встретить кого-нибудь из знакомых или однокашников и там воспрянули: дежурил от следствия Серьга Назин, однокурсник, друг Серьга! Теперь хоть помещение и стакан были обеспечены. С радостным жужжанием они расположились в Серьгином кабинете и уже готовились вытаскивать бутылки, но Назин остановил их:
— Вы минутку, ребята. Тут одна сучка прибежала, кражу заявляет… Посидите тихонько, я постараюсь быстро с ней разобраться. Тогда и сделаемся.
Крикнул в коридор, вошла женщина, села перед Серьгой и стала отвечать на вопросы. Тридцать один год. Сотрудница проектного института. Не замужем. Однокомнатная квартира. Знакомится в кафе с обходительным, интересным мужчиной. Ведет к себе. Едва вошли в комнату — он тут же завалил ее на кушетку. Затем она ставила на кухне кофе, извлекала из холодильника сухое вино, принимала ванну. Кавалер же исчез тем временем, прихватив двести рублей из изящной вазочки, а в прихожей — еще и сумочку, где были тридцатка и пропуск на работу…
