Теперь уже Зосимов почувствовал значительное облегчение. Однако неокончательное, видимо еще много бесов сидело в нем.
Старик от усталости тяжело дышал, дубинка его надломилась.
Волосы же на голове скульптора Зосимова сбились клоками, а лоб слегка посинел.
И тут появилась сама матушка Зосимова, Анфиса Федоровна.
Она появилась и взмахнула руками.
И еще бы ей не взмахивать руками! Двор был совершенно пуст, никакой живности, только запоздалая нутрия (южноафриканская крыса), как последняя тучка рассеянной бури, неслась к обрыву, высоко забрасывая задние ноги.
— Назад! — крикнула беглянке Анфиса Федоровна.
Но нутрия, обуянная бесом, ничего не слышала и, добежав до пропасти, мужественно кинулась в нее.
— Лапушки мои, — возрыдала Анфиса Федоровна. — Как же я буду дальше-то жить?!
И надо отдать огорченной женщине должное. Вопрос ее не был вполне риторическим.
Старец смущенно спрятал свою надломленную дубовую палочку в котомку.
— Может еще разок? — попросил Зосимов, чувствуя внутри жжение от присутствия бесов.
— В другой раз, — ответил старец. — Живность кончилась…
И тут, смачно хрюкнув, из навозной жижи поднялась самая мощная свиноматка, Машка. Совершенно ранее невидимая из-за этой жижи.
В мановение ока Зосимов выхватил из котомки дедушки волшебную палочку и что было силы огрел ее себя по головушке.
А ударил он себя с силой рьяной, богатырской силой.
И тут из скульптора Зосимова повалил целый сонм чертей. Больших и маленьких, черненьких и седых, с серьгой в ухе и с серьгой в носу.
— Сгинь, сатана! — страшно возопил Зосимов.
Возопил он и вся эта живность из Преисподней вихрем вкрутилась в толстую Машку и та, отчаянно хрюкнув, ринулась к обрыву, в коем и нашла свой последний приют.
И тут все упали в обморок.
Анфиса Федоровна упала потому, что ее остатняя скотинка безвозвратно погибла.
Скульптор Зосимов упал потому, что слишком сильно хватил себя волшебной дубинкой по головушке.
А седой как лунь дедушка упал потому, что не выдержал зрелища, как его заветная палочка разлетелась на мелкие щепочки.
* * *
После вышеописанного события прошло три месяца.
Все бесы покинули монументалиста Зосимова. Теперь он тих и светел. Но самое удивительно это то, что двор Анфисы Федоровны, вовсе не оскудел. Ее сын, теперь уже экс-скульптор Зосимов стал фермером и завел индюков, пестрых особоноских кур, свинок, быков и нутрий, т. е. южноамериканских водяных крыс, мех которых вполне годится для изготовления утепленных зимних шапок.
Просветлела и мать Зосимова. Хотя об изгнании бесов из ее сына она вспоминала со страдальческой улыбкой.
Повеселел и седой как лунь дедушка. Он вырезал из крепкого дуба новую волшебную палочку, а фермер Зосимов, в знак благодарности к заветному старичку, всю ее покрыл чудесными анималистическими узорами.
1.
Семён Парамонов спал на подоконнике.
Подоконник — славный, широкий, мраморный, но все-таки подоконник, не кровать же.
Семён засыпал только на нем.
И парня можно понять.
Блестящий президентский имиджмейкер, он был уволен по сокращению штата почти в никуда.
С деньгами, жильем проблем не было.
Хвала небесам!
Квартирища в пол-этажа сталинского домины, весьма кругленькие суммы на многочисленных сберкнижках и магнитных карточках, многое другое…
Но не это главное.
Еще совсем недавно лакеи чуть ли не красную дорожку под его лаковыми штиблетами стелили, каждое словечко на лету ловили. А теперь и дорожек не стелют и на его речи никто и ухом не ведёт.
Поэтому Сеня и засыпал только на подоконнике, с видом на Храм Нечаянная Радость.
И вот однажды, когда кремлевский отставник дремал на своем жестком ложе, в форточку залетела изумительной красоты белая голубка.
Она приземлилась подле Сени, и ласково посмотрела на него морковными бусинками глаз.
Парамонов внимательно наблюдал за птицей.
А пернатая вспорхнула, ударилась о мрамор подоконника, и предстала редкой красоты девушкой с русой косой до самого пола.
— Чего ты хочешь, мил человек? — мелодичным голосом спросила посланница небес Сеню.
Сеня босыми ногами брякнул о паркет пола, на лице косыми морщинами пролегла печать раздумий.
2.
Вот уж месяц, как девушка-голубь, представившаяся Марией Крыловой, проживала у господина Парамонова, а тот всё никак не мог придумать заветное желание.
Чего только Маруся не предлагала для его трудоустройства.
И новые президентские выборы в России подгадать.
И в пресс-секретари к папе Римскому назначить.
Или самим Далай ламой сделать, в розовый хитон одеть, да в Тибет отправить. А там воздух чистый, вода ключевая, почёт, опять же.
От всего Сеня нос воротит, мол, волшебство это все, баловство пустое, ему же реализма хочется.
Сам же, чтобы Марусе насолить, на подоконнике спит.
— Ну, чего ты хочешь? — спрашивает его голубица. — Отвечай, не медли!
— В жены тебя взять, — гундосит Сеня.
— Я же ангел, — розовеет Маруся. — Нельзя нам. Тем более, побывка моя на землице заканчивается.
И — правда.
Через пару деньков Маша ударилась о подоконник, обратилась белой голубкой, да и шасть в форточку, взвилась в небушко.
И в этот же самый момент — звонок в Сенину дверь. Самый срочный курьер из Кремля с радостной вестью.
Назначают опять Семена Парамонова главным имиджмейкером президента.
Возликовал Сеня.
Вот он, реализм-то! Без всякого шулерства, колдовства!
Одел господин Парамонов черный костюм с искрой, сто долларовым галстуком шею затянул, да и вприпрыжку к Спасским воротам.
А там уж его, в дубовом зале, президент с распростертыми объятиями ждет. Молодой, подтянутый, выбритый на славу.
3.
Стал имиджмейкером Сеня работать, и отпустила его грусть-тоска.
С президентом шахматные гамбиты разыгрывает, с охранниками костяшками домино стучит, с президентской тещей мудреный пасьянс раскладывает.
А чего ему?
Зарплата — супер, довольствие — знатное, центральное.
Друзья самых высших слоев, сливки, так сказать, общества.
Чего тосковать-то?
Однако дура-тоска вновь свои поганые коготки в Сенино сердце запустила.
Сеня перебрался из кровати с лебяжьим пуховичком на подоконник.
Лежит и звезды считает.
И вот одним утром, глядь, голубка в форточку скользнула.
Ударилась о мрамор подоконника, обратилась Марусенькой, с косой до пола.
— Чуяла я боль твою, — сказала Маша. — Чего тебе надобно?
— Будь со мной, — бубнит Сеня. — В законные жены хочу тебя взять.
— Хорошо, — чуть смутившись, ответила голубца, и коснулась Сениной макушки нежными пальчиками.
4.
И обратился господин Парамонов в белоснежного голубя. Правда, с чуть потрепанным хвостом и надкрыльниками.
Стала пара голубков жить-поживать на подоконнике, беды не зная.
Запаса зерна, орехов — прорва.
Знай, грызут себе, щелкают, с утра до вечера.
А ночью тулятся к друг дружке, милуются.
Утречком для променада и отменного пищеварения в небо взлетают, в лазури покувыркаться, крылышки на солнышке погреть.
Маруся уж собиралась потомство высиживать, как опять захандрил ее суженый.
Променады в небушко совершать отказывается, от гречихи с рисом клюв воротит.
— Али я тебя не мила, не голуба? — спрашивает Маша у мрачного Сени.
— Мила, — бурчит тот. — Голуба.
— Али ты нашим будущим деткам, птенчикам не рад?
— Рад. Чего не рад-то?
Задумалась Маруся, а потом ткнула крылом в Сенин лоб, а сама с печальным криком в небо взвилась.
Сеня же из птицы вновь обратился в хомо сапиенса.
Чу?! Звонок в дверь.
Из Кремля депутатская группа “Опоссум”.
Оказывается, за время пребывания Сени в голубином естестве, его рейтинг фантастически вырос, и теперь “Опоссумы” смело выдвигают его в президенты России.
Помолодел сразу Сеня, лет на двадцать, желваками весело заиграл, да и бегом с депутатами в Кремль.
А там уж его президент не ждет. Он в опале, в Горках отсиживается, о горькой своей будущей судьбе референтам мемуары начитывает.
Оно и понятно!
Его рейтинг где? Под ногами валяется.
А Сенин в самое небушко взлетел.
Так взлетел, уж и не остановишь.
5.
Весьма скоро господин Парамонов стал президентом России.
Власть в своих руках сосредоточил фантастическую.
Сам президент США его побаивается, первым по телефону звонит, заискивающим голоском о чем-то просит.
Япония предлагает свои острова в состав Российской Федерации ввести.
