— Долго стоять, — поделился Дюк и установил с продавщицей контакт глазами. В его глазах можно было прочитать: хоть вы и старая, как каракатица, однако очень милая и небось устали и хотите домой.
Когда на человека с добром смотришь и нормально с ним разговариваешь, не выпячивая себя, не качая прав, то легко исполняется все задуманное, и не обязательно для этого быть талисманом. Добро порождает добро. Так же, как зло высекает зло.
Продавщица посмотрела на тощенького, нежизнеспособного с виду мальчика, потом обежала глазами очередь в кассу. Совместила одно с другим — мальчика с очередью. И сказала:
— Ну ладно. Только без сдачи.
Дюк положил на прилавок восемь рублей двумя бумажками и десять копеек. Продавщица смела деньги в ладонь.
Из ладони — в большой белый оттопыренный карман на её халате. И перевела глаза на следующего покупателя. На усохшую, как сучок, старуху.
— Пятьдесят семь копеек. Без сдачи, — сказала старуха и положила деньги на прилавок. — Пакет сливок и творожный сырок.
Когда Дюк выходил из магазина, волоча в растопыренной авоське двадцать треугольных маленьких пирамид, торговля в молочном отделе шла по новому принципу, минуя кассу, в обход учёта и контроля. Хорошо это или плохо, Дюк не задумывался. Наверное, кому-то хорошо, а кому-то плохо.
В дверях он столкнулся в Ларискиной мамой, соседкой тётей Зиной-той самой, у которой он не хотел бы родиться.
— Куда это ты столько молока тащишь? — удивилась тятя Зина.
— А мы из него домашний творог делаем, — объяснил Дюк. — Мама утром только творог может есть.
— Молодец, — похвалила тётя Зина. — Маме помогаешь. Бывают же такие дети. А моя только «дай» да «дай».
Сейчас магнитофон требует. «Соню». А где я ей возьму?
Дюк не ответил. Нижняя пачка треснула под давлением верхних девятнадцати, и из неё такой беспрерывной струйкой потекло молоко, омывая правый башмак. Дюк отвёл руку с авоськой подальше от джине, струйка текла на безопасном расстоянии, но держать тяжесть в отведённой руке было неудобно.
— Саша, говорят, что ты… это… забыты… это… забыла слово. Ну, навроде золотой рыбки.
— Кто говорит? — заинтересовался Дюк.
Путь распространения славы был для него небезразличен.
— В школе говорят.
Дюк догадался, что Виталька сказал Маше. Маша — Лариске. Лариска — тёте Зине. А той только скажи. Разнесёт теперь по всей стране. В «Вечерке» напечатает, как объявление.
Дюку льстило, что его имя муссировали в кругах, где лучшие мальчики катаются на катке с лучшими девочками, под музыку, скрестив руки перед собой.
— Ко мне знакомые приехали из Прибалтики, — сообщила тётя Зина почему-то жалостливым голосом. — Мы у них летом дачу снимаем. Они хотят финскую мебель купить «Тауэр». А достать не могут.
— Английскую, — поправил Дюк.
— Почему английскую? — удивилась тётя Зина.
— Тауэр — это английская тюрьма. Там королева Елизавета Стюарт сидела.
— А ты откуда знаешь?
— Это все знают.
— Может быть, — согласилась тётя Зина. — Там стенка в металлических решётках.
— А зачем тюремные решётки в квартиру покупать? — стал отговаривать Дюк.
— Помоги им, Саша. А? Я обещала. Лариска говорит, что ты благородный.
Дюк не знал про себя — благородный он или нет. Но раз Лариска говорит, со стороны виднее.
Согласиться и пообещать было заманчиво, но рискованно. Вряд ли директора мебельного магазина может устроить пояс с пряжкой «Рэнглер». Да и пояса нет. Сказать тёте Зине: «Нет, не могу», — сильно сократить радиус славы. А слава — единственный верный и самый короткий путь к Маше Архангельской. Когда она убедится, что Виталька — гарантное несчастье, а Дюк — благородный и выдающийся, то неизвестно, как повернётся дело.
— Они бы сунули, — доверительно шепнула тётя Зина. — Но говорят: мы не знаем, кому надо дать и сколько. Они очень порядочные люди, Саша. Интеллигентные. Садом пользоваться разрешают. Огородом. Мы у них смородину рвали. Укроп.
Струйка из пакета иссякла и теперь капала редкими каплями. Дюк вернул руку в прежнее состояние.
— Я попробую, — сказал он. — Но не обещаю.
Операцию «Тауэр — Талисман» следовало подготовить заранее.
Кабинет директора располагался в глубине магазина, рядом с мебельным складом.
Директор салона мебели сидел за своим столом, сгорбившись, приоткрыв рот, и походил на ёжика, который хотел пить. Жёсткие волосы стояли на голове торчком, как иголки. Не хватало только иголок на спине. Его голова составляла треть туловища и переходила в него сразу, без шеи. Ручки были короткие, как лапки, и лежали на столе навстречу друг другу.
— Здравствуйте, — поздоровался Дюк, входя.
Ёжик что-то вякнул безо всякого вдохновения. Длинное слово «здравствуйте» ему произносить не хотелось. Да и некому особенно. Подумаешь, мальчик пришёл. Заблудился, должно быть. Маму потерял.
Дюк стоял в нерешительности и молчал.
— Чего тебе? — спросил Ёжик. Говорил он через силу, как будто его немножко придушили и держали за горло.
— Гарнитур «Тауэр», — отозвался Дюк.
— Импорта сейчас нет… А кому надо?
— Знакомым.
— Чьим? — директора, видимо, беспокоило: не явился ли Дюк гонцом от важного лица.
— Тёти Зининым.
— А тебя Зина кто?
— Соседка.
— А что же это она тебя за мебелью посылает? Совсем уж с ума посходили… Ребёнка за мебелью… — директор фыркнул абсолютно как ёж.
— Я не ребёнок.
— А кто же ты?
— Талисман.
— Чего?
— Талисман — это человек, который приносит счастье.
Директор впервые за время разговора воспрял и посмотрел на Дюка, как ёжик, который увидел что-то для себя интересное. Гриб, например.
— Ты приносишь счастье? — переспросил он.
— Сам по себе нет. Но если человек что-то хочет и берет меня с собой, то у него все получается, что он хочет.
— А ты не врёшь? — проверил Ёж. Так гарнитуров все равно ведь нет, — уклонился Дюк.
— Если ты мне поможешь, я тебе тоже помогу, — пообещал Ёж. — Съезди со мной на час-другой.
— Куда? — спросил Дюк.
— В одно место, — не ответил Ёж. — Какая тебе разница?
— Да в общем никакой, — согласился Дюк.
Ёж встал из-за стола, поднялся на задние лапки, но выше не стал. Голова его осталась на прежнем уровне. Дюк понял, что он встал, по расположению рук на столе. Прежде они располагались навстречу друг другу, а теперь ладонями вперёд. Как у стоящего человека.
В такси Ёж сидел возле шофёра и все время молчал, утопив голову в плечах.
Один только раз он обернулся и сказал:
— Если они хотят, чтобы не было взяточничества, пусть не создают условия.
Дюк ничего не понял.
— Создают дефицит. Создают очередь, — продолжал обижаться Ёж. — И на что они надеются? На высокую нравственность? Я так и скажу.
— Кому? — спросил Дюк.
Ёж махнул рукой и обернулся к таксисту:
— Здесь.
Таксист притормозил возле большого, внушительного здания.
Ёж расплатился. Вышел. Открыл дверцу Дюку.
Они разделись в гардеробе, прохладном и мраморном, как собор.
Поднялись по просторной лестнице, вошли в комнату, обшитую деревом. По бокам комнаты были две массивных двери с табличками, и возле каждой сидело по секретарше.
— Стой здесь, — велел Ёж, а сам пошёл направо. Но, прежде чем кануть за дверью, бросил Дюку взгляд, как бросают конец верёвки, перед тем как прыгнуть в кратер вулкана. Или нырнуть в морскую глубину. Или выйти из ракеты в открытый космос, когда не знаешь, что тебя ждёт и сможешь ли ты вернуться обратно. Дюк поймал глазами конец верёвки и кивнул.
Ёж скрылся за дверью, подстрахованный Дюком.
Дюк остался стоять как столбик. Хотелось есть. Он ничего толком не понимал, что происходит, однако сообразил, что кто-то создал условия для взятки и Ёж, не обладая высокой нравственностью, загрёб взятку в норку своими куцыми лапками. Теперь его вызывают и требуют объяснения, и Ёж сильно расстроен, поскольку придётся снимать с иголок чужие деньги, которые успели стать его собственными.
Секретарша справа сосредоточенно копалась в бумагах. Потом достала то, что искала, и вышла из комнаты.
Вторая секретарша держала возле уха трубку и время от времени произносила одну и ту же фразу: «Ты совершенно права». Пауза, и снова: «Ты совершенно права».
Дюку стало скучно. Он прислонился спиной к правому дверному косяку и съехал вниз, скользя по косяку спиной.
Он рассчитывал посидеть на корточках для разнообразия жизни. Но не удержался, повалился спиной на дверь.
Дверь поехала, Дюк поехал вместе с дверью, и в результате получилось, что его голова и туловище оказались лежащими в кабинете, а ноги остались в приёмной, и он был похож на труп, вывалившийся из чулана.
В этом лежачем положении Дюк сумел рассмотреть, что в кабинете двое: Ёж и ещё один, похожий на бывшего спортсмена, вышедшего в тираж по возрасту.
— Что это? — испугался спортсмен.
— Это моё, — смутился Ёж.
