— Медведь халтурит.
— Почему? — спросил Юра.
— На кнопки не нажимает.
— Он вам что, — произнес Юра своим благородным бархатным баритоном, — Армстронг?
* * *
В электричку, где едет моя мать Люся с новым веником, торчащим из сумки, входит мужик, достает пистолет и говорит:
— Если я проеду Кубинку, всех уложу.
Люся ему отвечает приветливо:
— Так, молодой человек, сядьте и сторожите своим пистолетом мой веник. А я пойду посмотрю по расписанию, когда будет Кубинка.
* * *
Поэт Геннадий Калашников, бесконечно лояльный к людям, с неисчерпаемым чувством юмора, один только раз я видела его возбужденным и разгневанным — когда заговорила о литераторе, которого он подозревал в антисемитизме.
— Поверь мне, Гена, — говорю, — я знаю этого человека много лет, мы уйму времени с ним провели, гуляя, выпивая и размышляя об индуизме и буддизме, и никогда, ни в какой степени подпития, не слышала я ничего такого, о чем ты сейчас возмущаешься. А ведь люди, которых ты имеешь в виду, разговаривают об этом вслух даже сами с собой!
На что Гена воскликнул с неожиданной горечью:
— Да разве с тобой можно поговорить хотя бы о чем-нибудь, что действительно по-настоящему волнует человека?!
* * *
Чуть ли не сигнал своей первой книжки, который мне самой-то дали на время — показать родителям, я с трепетом подарила в ЦДЛ Юрию Ковалю. Он ее тут же в трубочку свернул, бурно ею жестикулировал, почесывался, дирижировал, кого-то окликнув, постучал по плечу, кому-то дал по башке, потом вдруг опомнился и спрашивает:
— Слушай, ничего, что я твою книгу… скатал в рулон?
* * *
На побережье Балтийского моря в Дубултах Юрий Осич увидел двух высоченных стюардесс. Коваль с ними познакомился, пригласил в гости, выдумал, что у него друг — летчик.
— Все в Доме творчества ахнули, когда их увидели, — он рассказывал, — а они влюбились в нас с Яшей Акимом, расставались — плакали, обнимались, целовались. Одна даже долго мне писала письма.
Тут в наш разговор вмешался Яков Лазаревич — ему показалось, что в обществе столь низкорослых экземпляров, как мы с Бородицкой, невежливо воспевать длинноногих дам, поэтому он сказал:
— Ерунда! В женщине главное… ум.
Коваль искренне рассмеялся.
— Да-да, — настаивал Аким. — И вообще, один мужчина может любить нескольких женщин.
— Скольких, Яков? — посерьезнел Юра. — Говори, скольких? Трех?
* * *
— У нас в молодежной редакции радио, — говорила Люся, — был начальник. Он нас собрал, отчитал и в заключение произнес, кипя от возмущения: «Все это способствует разврату и призерватуции!»
* * *
Леня сгорел на пляже, спина чешется, он мажется кефиром:
— Посмотри, у меня там не крылья растут? Или плавник?..
* * *
В электричке:
— …У него клубника разговаривала и так хорошо выговаривала букву «Р»!..
* * *
— С какой стати вы говорите мне «ты»?
— Да тут некого называть на «вы». Тут на «ты»-то некого называть!..
* * *
— А что это — вот, я слышал, говорят — «крайняя плоть», «крайняя плоть»?..
— Это пятка, — ответил кто-то со знанием дела.
* * *
Художник Узбяков, разведясь с женой и не желая больше встречаться с нею, бросал алименты в форточку — они жили на первом этаже.
Вдруг ему приходит повестка в суд.
— Что такое? — он спрашивает. — Я несколько лет бросал деньги в форточку.
Оказывается, его семья давным-давно переехала на другую квартиру.
* * *
— Когда ты умрешь, — сказал мне Седов, — я никому не позволю плакать. А на твоей могильной плите напишу: «Ура, ура, умерла с утра!» А если я умру первым, то ты на моей напиши: «Ура, ура, умер вчера!»
Потом звонит и говорит:
— Знаешь, я передумал. Все-таки это не очень — «Ура-ура, умер вчера». Я сочинил себе новую эпитафию: «Всем спасибо».
Потом опять звонит:
— Слушай, не надо «Всем спасибо!». Напишешь так: «Чего тянуть-то?!»
Семь пятниц на неделе!
* * *
Рассказала Юрию Ковалю, что пишу историю о том, как в московском дворе на Петровско-Разумовской загорелось дерево. Я давай собирать народ из окрестных пятиэтажек, это был сущий театр абсурда, и что наконец приехала пожарная машина, но у них не оказалось воды. И тогда, говорю я, пожарники спустили штаны и стали гасить огонь старым добрым испытанным способом.
— Вряд ли, — усомнился Коваль, — пожарные столь малыми средствами могли загасить пылающий… платан.
* * *
В парке две женщины проходят мимо меня, одна — другой:
— …Ругались, дрались, обзывались — жизнь была! Как только она умерла — через полгода его не стало. Что ж такое? Вообще никуда не годится!..
* * *
Седов:
— Мы с тобой две вещи не доделали в жизни — недореализовались в кино и недосамореализовались!
* * *
Однажды Яша Аким, Алеша Леонтьев, Монин и я, — рассказывает Виктор Чижиков, — сидели в ЦДЛ. Видим — Константин Симонов. Яша его подозвал, они были знакомы:
— Посидите с нами?
А он вдруг и заявляет:
— Я вообще не склонен ни с кем — ни выпить, ни посидеть. Потому что обычно меня приглашают, когда люди ограничены в средствах.
Тут Женя Монин, который как раз получил на «Диафильме» кучу денег, вынимает их из кармана, кладет на стол и говорит:
— Сегодня не тот случай.
…И сгладил и отбрил! — резюмировал Чижиков.
* * *
Тишков не пошел в мастерскую, мучается дома с монтажом своего видео на компьютере, никак программы не может освоить, звук соединить с изображением.
Мы у него спрашиваем:
— Лень, а ты чисто русский?
— ЧИСТО! Зря вы задаете такие вопросы! Молчали бы, полукровки! Что ж я не понимаю, как закачать звук в компьютер? Наверное, потому что русский! Усложнили нам жизнь своими изобретениями, евреи!..
* * *
Тетя Нюра в деревне жалуется на соседку:
— Она попросит два стожка, а спиздит пять. Я ей говорю, а она: «И правда…»
* * *
Тетя Нюра делала творог из скисшего молока, и у нее сыворотка осталась. Дай, думает, поросенку отнесу — Тамариному, у колодца. Он выпил да отравился.
Тамара:
— Ты — колдунья! Моего поросенка отравила.
А тетя Нюра:
— Господи! Ты все видел! Не хотела я поросенка отравить! Я только хотела его угостить.
* * *
— Если что — звоните мне на мобильный в Венецию, — сказал Андрей Бильжо. — Завтра вылетаю устанавливать памятник Петровичу.
— Ну, желаю тебе, — говорю, — чтобы он украсил собой этот город.
— Да, — ответил Андрей, — он сделает.
* * *
Рассказываю Люсе, что Леня посещает Литфондовскую поликлинику по карте Седова. Ему надавали направлений на все анализы, он их под видом Седова сдает. Обращается к различным специалистам. Воспользовался услугами УЗИ, рентгеном, посетил уролога, проктолога, Седов показался дерматологу, стоматологу…
Люся выслушала это и сказала задумчиво:
— Так, если оба они будут столь интенсивно ходить лечиться на одну карту, скоро Седову дадут инвалидность.
* * *
Люся в ЦДХ посетила выставку под названием «Трое». Выставлялись Тишков, Гриша Берштейн и Владимир Сальников. Вот она звонит своей подруге и рассказывает:
— Я была на выставке трех художников, один из них — самозабвенный певец жоп. И чем хороши эти жопы — тем, что каждая из них имеет свое лицо!
* * *
Пытаемся проскочить в метро с добрейшим сеттером Лакки — а тетка-контролер скандалит и не пускает.
Я спрашиваю:
— Смотрели фильм «Белый Бим Черное ухо»?
Она — угрюмо:
— Смотрела…
— Как его обижали нехорошие женщины, помните?
Она молча дала нам пройти.
* * *
«Марин! — пишет мне моя ученица Юля Говорова, вернувшись из Михайловского. — Вам нужно что-нибудь помочь? Я выполню все с большим удовольствием. Вы мне должны давать побольше заданий. Любых! Например, если бы вам нужно было покосить где-нибудь, я бы покосила. Вот когда б вы увидели меня во всей красе!»
* * *
Дина Рубина явилась выступать в московский Дом актера. Мы входим в лифт, а там ее поджидает всклоченный старик и, беззубой расческой расчесывая седые пряди, выкрикивает:
— Бикитцер! Позвольте представиться: я сын француза и гойки Хаим-Пьер Бельмондо. Что я буду пропадать дома, такой молодой — с собаками и кошками? Куда лучше с вами вращаться в культурном обществе!
— Вращайтесь, — строго сказала Дина. — Но только молча.
Потом повернулась ко мне и добавила:
— Приходится прямо с героями своих произведений ехать на выступление.
* * *
Неожиданно меня пригласили в ток-шоу «Что хочет женщина». Тема такая: «Если женщина говорит „нет“, то это ничего не значит».
