Марина Москвина
Танец мотыльков над сухой землей
Решила назвать эту мою книгу — славословий, суждений, наставлений, записок, предостережений, эпитафий, деяний, примеров, обрывков, фрагментов, зерен и руин — «Овечий горох».
А если бы, я подумала, тут были представлены более монументальные вещи — рассказы или повести, то это «Коровьи лепешки».
— А роман? — спросил литературный критик и прозаик Леонид Бахнов. — Это ж страшно подумать!
* * *
Название — сложная штука. Один старый человек в Наро-Фоминске мне сказал, что написал две книги. Первая — военная, он не помнил ее названия, а другая — «Дочь отца». Казалось, лучше не назовешь. А оказывается, можно еще лучше. Журналист В. Янчевский назвал книгу, над которой работал всю жизнь, «Мой Сталин».
* * *
В Сургуте, выступая в детском доме, показала ребятам фотографию гигантского Будды в Камакуре.
— Кто это?
Молчание.
Вдруг одна крошечная девочка в последнем ряду еле слышно сказала:
— Это Будда.
— Почему ты так решила?
— Сама не знаю, — ответила она.
* * *
Художник Тишков — расцветающему бутону:
— Вот ты из нас только единственный, кто знает, чем занимается…
* * *
В «Малеевке», в Доме творчества писателей, впервые повстречала философа и культуролога Георгия Гачева. Он очень любил кататься на лыжах. Даже когда Георгий Дмитриевич просто гулял по дорожкам, то поочередно выбрасывал руки вперед, будто отталкивался от снега палками.
— Вот Гачев мысленно идет на лыжах, — заметил Леонид Бахнов.
* * *
Меня пригласили в Кремль — на обед, который устроила участникам фестиваля «БиблиОбраз» в Георгиевском зале Людмила Путина. Перед обедом первая леди выступила с приветственной речью:
— Так в чем заключается смысл жизни? — спросила она риторически, потом сделала эффектную паузу, так что слышно было, как учащенно забились наши сердца, и провозгласила: — Смысл жизни — …в самой жизни!
* * *
После кремлевского обеда участникам застолья предложили в качестве сувенира взять домой меню. Я подарила его папе Льву. Он звонил родственникам и зачитывал это меню, пока я не отобрала и не спрятала.
— А где меню? — огорченно спрашивал Лев. — А то в него хорошо заглядывать, когда проголодаешься, и радоваться, как ты тогда хорошо покушала.
* * *
Мои родители долго собирались и в конце концов засели за письмо друзьям в Париж, чу́дным старикам Клоди и Андре Файен.
— «Здравствуйте, Клоди и Андре!..» — начал Лев.
— А Андре-то жив? — засомневалась Люся. — Что-то он болел последнее время…
— Но ведь нет сведений, что он умер…
— Ага, тогда так, — сказала Люся. — «Здравствуйте, Клоди и Андре, если ты жив…»
* * *
В «Малеевке» поэт Евгений Солонович — переводчик итальянской литературы, лауреат множества литературных премий Италии, Командор ордена «Звезда итальянской солидарности» — подкармливал всех окрестных собак. В столовой он собирал с тарелок, кто что не доел, и выносил псам на улицу в условленное место, где они его заранее поджидали.
Пора возвращаться в Москву, а Евгений Михайлович даже на лыжах ни разу не прокатился.
— Ничего, — говорил, — я привык себя за что-нибудь корить. Лучше уж я буду думать: дурак я, дурак, не катался на лыжах, а не что-нибудь похуже.
* * *
Очень старый грузин в «Малеевке» — настоящий пустынножитель в рубашке без пуговиц, наглухо зашитой на нем до самой шеи:
— Вы знаете, — он спросил у меня, кутаясь в плед, — что здесь отдыхает Евгений Солонович, который перевел Петрарку? Как он перевел! Он не перевел! Он вжился в него! А Данте?! Ну, талант — само собой. Но — изящество! Русский человек все же, — он понизил голос, — топором немного сделан…
* * *
Мой сосед по столу, драматург средних лет, возмущенно:
— Не понимаю, для чего таких стариков держать в Доме творчества? Напоминать о том, что нас всех в скором времени ждет? Возмутительно! А вон тот большой медведь — автор песни «Есть у революции начало, нет у революции конца!..» — и ведь тоже считает себя большим писателем. Сидит, ничего не делает, жена всю жизнь работает на него простым экономистом. А тут съездил в Париж! На какие, спрашивается, шиши?..
* * *
— Мы такую выставку организовываем, — сказали Тишкову. — «Ни уму, ни сердцу»! Предлагаем участвовать! Может, у вас есть что-нибудь?
— Я посмотрю…
* * *
Двое пожилых людей, муж с женой, рассказывают в электричке:
— …У нас ведь сын — академик…
— В какой области? — я поинтересовалась.
— Ну, — они замялись, — он учится в военной академии.
— Какой же он академик, если только учится? — возмутился мужик напротив. — Вот закончит — тогда будет академик!..
* * *
Цирковой силач Валентин Дикуль жаловался мне на трудности, с которыми сталкиваешься, когда поднимаешь лошадь:
— Ведь не всякая лошадь хочет, чтобы ее носили…
* * *
Мы завели щенка сеттера, и сразу началось: поносы, глисты, лишаи… Леня сидит — одновременно анализ собирает в баночку и книжку сшивает самодельную — «Новые песни».
— Вот, — говорит, — сошью и отнесу в Пушкинский музей. А баночку — в Тимирязевскую академию. Только бы не перепутать!
* * *
С каждым годом у нашего пса Лакки открывались новые возможности. На пятом году он стал есть арбуз и виноград, на десятом — курить трубку, а на пятнадцатом — пить шампанское на Новый год.
* * *
В свое время художница Лия Орлова всячески пыталась освободить сына от армии. Она ходила в военкомат, наводила мосты, осыпала подарками военкома, разводила турусы на колесах.
— А что? Наш военком — довольно интеллигентный человек, — говорила Лия, — разумный, можно даже сказать, красноречивый. Только после каждого слова произносит: «понял-нет?».
* * *
В Театре Ермоловой Олег Севастьянов с Алексеем Левинским играли пьесу Беккета «В ожидании Годо». Во время спектакля зрители толпами поднимались и покидали зал, громко хлопая дверьми.
Буфетчицы говорили Олегу:
— Что вы там показываете? Они уходят до антракта, не покушав. Кто такой Беккет? Публика спрашивает у нас, а мы не знаем!
* * *
В «Гамлете» Севастьянов сыграл тень отца Гамлета. В фильме «Смиренное кладбище» исполнил роль могильщика. В областном ТЮЗе в Царицыне играл пьяницу в пьесе Горького «На дне».
Спустя несколько лет мы случайно встретились в метро.
— Теперь я служу священником в лютеранской церкви, — сказал Олег.
— ???
— Понимаешь, я имрассказал о своей жизни и творчестве, и онибезо всякой волокиты поручили мне приход.
* * *
Тишков — задумчиво:
— Антисфен — был такой философ? Или это лекарство?
* * *
Писатель Борис Ряховский зим тридцать тому назад дал мне бесценный совет насчет писательского ремесла:
— Вы еще дитя, а тут надо так — сразу ставить себе задачу, чтобы пупок трещал. А то время фьють — смотришь, сил нет, а там и умирать пора.
И не сходя с места посетовал:
— Я двенадцать лет пишу роман, тридцать листов написал, вдруг меня осенило: что́ я сижу — выдумываю, что-то сочиняю? Взял бы историю своей семьи — и вся Россия была бы, вся история, и в то же время это было бы личное, близкое и обо мне…
* * *
Уборщица в Доме творчества писателей Елизавета Ивановна, выскакивая из комнаты какого-то поэта, как ошпаренная:
— Наверное, он сидел — писал: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» И тут вхожу я со шваброй и говорю: «Я извиняюсь…» Он как меня обложит, чуть не трехэтажным!..
* * *
Моя тетя Инна работала в спецателье ГУМа, и там у них заказал пошить пальто маг и провидец Вольф Мессинг. Однажды в ателье пропала курточка с манекена. И тетя Инна спросила у Вольфа Григорьевича — кто это сделал? Мессинг, безошибочно предсказавший начало и конец Гражданской войны, победу Советского Союза в Отечественной, день смерти Сталина, дату смерти своей жены, день и час своего собственного ухода, будущую войну в Афганистане и распад СССР, не раздумывая ответил: «Закройщик Яша». И тот мгновенно признался. Благодарные сотрудники ателье подарили Мессингу модную нейлоновую кофту.
Дочь Инны, Алла, ни сном ни духом не знала про этот случай, однако давнишняя сотрудница Инны подтвердила: да, так оно и было. И рассказала, как они с Инной потом ходили к Мессингу с какой-то просьбой. Не успели войти, Вольф Григорьевич с порога посочувствовал, что им пришлось полчаса ждать автобуса, и напрасно они так надолго застряли в булочной, всё сомневались, какой торт выбрать — подешевле-попроще или подороже-повкуснее.
