— Вот мы с тобой сходим к Инне, а потом к Юре, — уговаривала меня сестра Алла. — Я должна тебе все показать — где кто, чтобы ты знала. И потом, это и в твоих интересах, — она добавила, — потому что у Юры там есть место, которое я могу тебе подарить. А что? Кладбище — в черте города. Это будет хороший подарок тебе… на день рождения.
* * *
Алла познакомила меня с могильщиком Николаем:
— А это моя сестра — писательница, — сказала она. — Может, читали ее что-нибудь?
— Я только памятники читаю, — уклончиво ответил Николай.
* * *
Зав. отделом прозы журнала «Дружба народов» Бахнов Леня попросил означить жанр моего произведения. А то у них в юбилейном номере — рассказ на рассказе, рассказом погоняет.
Мы давай перебирать жанры, запустили лапу в музыкальную палитру: блюз — не блюз, свинг не подойдет, спиричуэл — хотя и духовная песнь, но там формат предполагает вопрос — ответ. Рага — непонятно, Песнь Поклонения — пафосно, сутра — была у меня уже. Взгляд мой падает на пластинку «Fado». Уличная испанская песня, страстная, пронзительная, слегка наивная.
«Фадо» — лучше не придумаешь.
— Ну, что — по рукам? — радостно кричу.
— По рукам! — отвечает Бахнов.
— Или «Канте Хондо»! «Канте» — «Глубокая», Хондо — «Песня»…
— Да, — говорит, — лучше «Канте Хондо»…
— Значит — по рукам?! — кричу.
— По рукам!
В результате он все забыл и вообще ничего не подписал.
— Надо было «рапсодия» назвать, — говорит, — я бы тогда запомнил.
* * *
Валентин Берестов рассказал мне, что однажды осенью, гуляя по лесу, увидел такую картину: кто-то вверх ногами стоит на руках, и глаза его бегают по листьям, как мыши.
— Я присмотрелся, — сказал Валентин Дмитриевич, — и узнал в этом человеке Жору Гачева!
* * *
Мое первое писательское выступление должно было произойти в Доме актера. Но дебютантов представляли мэтры. А у меня мэтра не было.
— Хочешь, тебя представит Юрий Коваль? — спросили меня организаторы вечера. — Его попросит Таня Бек.
Таня попросила.
Я приехала к Ковалю — и давай с выражением читать свою сказку про крокодила, как тот высидел птенца, много пережил бед и невзгод, в результате они оба снялись с насиженных мест и улетели к чертовой матери.
— Вылитый «Гадкий утенок», — недовольно проговорил Коваль, раскуривая трубку. — И вообще, хватит уже запускать всех летать! Кстати, почему вы гундосите, когда читаете?
— Ладно, — сказала я, поднимаясь. — Не надо меня представлять.
— Да кто вы такая, чтобы указывать — что мне надо, а что не надо?
— Я? Кормящая мать.
— Какой ужас! Теперь я вижу, какую мне уготовили роль. Выхожу на сцену — большой зал Дома актера — и говорю: «Граждане! Это кормящая мать». И тут уже муж идет с ребенком из-за кулис. Потому что — ПОРА.
— Не надо мне от вас ничего, — говорю, надевая пальто. — А моего мужа с ребенком не троньте.
— Стойте, — сказал Коваль. — Я вас представлю.
— Зачем?
— А вдруг у вас молоко пропадет?
* * *
Прошло два года — встречаемся в Питере на фестивале анимационного кино.
— Видел отличный мультфильм! — говорит Юрий Коваль. — Там, понимаешь, один крокодил высидел яйцо — а у него вылупился птенец…
Я пристально смотрю на него. Он замолкает.
— Это не твой ли крокодил?
— Мой.
Пауза.
— …Что значит волшебная сила кинематографа! — восклицает Коваль.
* * *
Молодой Иртеньев позвонил молодому Тишкову и попросил проиллюстрировать его книгу. Леня сказал:
— Я сейчас очень занят. Могу тебе порекомендовать моего ученика.
— Пусть твой ученик рисует моего ученика, — гордо ответил Игорь.
* * *
Окрыленный успехом мультфильма «Что случилось с крокодилом», снискавшего множество премий на фестивалях и любовь зрителей, режиссер Александр Горленко снял еще фильм по моему сценарию «Увеличительное стекло», и нам сильно за него нагорело от начальства. Нас вызвали на ковер к какому-то заоблачному чиновнику в Госкино, стали распекать на все корки, а Горленко заявляет — весомо, убедительно:
— Поймите, наш фильм жиздится на том…
Я пихаю его под столом ногой. Шестое чувство тоже подсказывает Александру: что-то не так. Но что именно — неясно. Тогда он опять:
— Наш фильм жиздится на том…
Так тот и не понял, на чем у нас там все жиздится.
* * *
Объявление на заборе:
«Нужны рабочие по специальности сойферов, шойхетов и машгияхов».
* * *
Федор Савельевич Хитрук разрешил зайти — посоветоваться насчет мультфильма «Корабль пустыни», который мы собрались снимать с художником Борисом Ардовым и режиссером Ольгой Розовской. Сценарий был разыгран Федором Савельичем по ролям. По ходу чтения он одарил нас бесценными рекомендациями — сценарными и режиссерскими.
— А что касается ваших эскизов Тушканчика, — обратился к Ардову Хитрук, — я вам, Боря, прямо скажу: когда он у вас стоит на этих ляжках, то теряет всякую обаятельность.
* * *
Позвонила Рине Зеленой, спросила, не согласится ли она озвучить в нашем фильме роль Черепахи.
— Обратно черепаху? — возмутилась Рина Васильевна.
* * *
— Я озвучивала первые мультфильмы, которые хоть что-нибудь да значили, — говорила с обидой Рина Зеленая. — А в Министерстве культуры понятия не имеют, есть ли я, была ли, не дала ли дуба раньше Раневской…
* * *
Рина Зеленая — мне:
— Вы будете у меня через полчаса.
— Нет, через полтора.
— Откуда же вы претесь?
И объясняет, как к ней добраться:
— Доезжаете до «Парка культуры», одна остановка на троллейбусе «Б». Всех дураков спрашивайте, все будут говорить разное, никого не слушайте, идите мимо громадного дома на курьих ногах, дальше тайга, по ней асфальтовая дорожка, спокойно плетитесь и будьте осторожны — кругом все пьяные! Дом, подъезд, этаж, квартира и код: ДЕВЯТКА, ПЯТЕРКА, ТРОЙКА. Я говорю, как Пиковая Дама, вы должны запомнить.
* * *
Несколько дней подряд я приезжала к ней домой на Зубовский бульвар, нажимала на звонок и слышала из-за двери ее несравненный голос:
— Это кто-о? Разбойники?!
* * *
— Что ты надеваешь чистую рубашку??? — кричит Леня, глядя, как я собираюсь в полет на воздушном шаре. — Нет, я чувствую, что я тоже еду! Я чувствую, что я уже еду и — лечу вместо тебя!!!
* * *
Мы с Люсей устроили ужин в честь ее хорошего знакомого востоковеда, питерского археолога Петра Грязневича. Я запекла гусиную ногу.
— Раз он такой знатный археолог, — говорю, — пусть определит, кто это.
Он обглодал кость и сказал:
— Это гусь.
— Правильно, — сказал Леня, — настоящий археолог может определить, чья это кость, только обглодав ее.
* * *
Леня Тишков, отправляясь за гонораром в издательство за мою книжку о Японии, которую он проиллюстрировал:
— Значит, мне — пятьсот, а тебе — четыреста?
Я говорю:
— Пусть так. Только почему мне четыреста? Я ее все-таки написала…
— Потому что у нас мужчинам, — отвечает Леня со знанием дела, — платят больше, чем женщинам.
* * *
На выступлении молодых писателей один начинающий литератор объявил, что посвящает свое стихотворение высокому гостю из секретариата СП.
— «Не посвящай, тореро, бой правительственной ложе!» — послышался из зала голос поэта Марины Бородицкой.
* * *
С Георгием Гачевым встретились на лыжне.
— Слышал по «Эху Москвы» о вашем путешествии в Японию. Надо же! Какая вы странница!
— А вы — какой пожиратель пространств! — отвечаю.
— Но я-то путешествую ментально, — парировал Гачев. — А вы, матушка, — телесно!..
* * *
Ехали с Гачевым на электричке в Москву. Я как раз прочитала его «Семейную хронику».
— Я вообще так пишу, — сказал он, — об эросе, о ближнем окружении, а тут и Кант, и Шпенглер — все что хочешь. Жену спрашивают: «И ты не обижаешься?» Она отвечает мудро: «Я не читаю». А тут у старшей дочери нелады с мужем — каждый день новые впечатления. Я их дословно записывал. Она прочитала — изорвала в клочья, а меня отлупила. Если б ваш отец записывал все перипетии вашей жизни? Вы б тоже не обрадовались! — он вздохнул. — Видимо, менять надо ближнее окружение. А как? Ездить я стал мало. Никого не вижу, по редакциям не бегаю: что я, журналист — бздюльки рассовывать? У меня другое дыхание, эпическое…
* * *
В Милане хороший Лёнин знакомый, Домиано, достал билеты на «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи.
— А вдруг нам не понравится? — волновался Леня. — Лучше не смотреть…
* * *
Возле Колизея стоят ряженые гладиаторы с картонными мечами, предлагают сфотографироваться.
