– За тобой пришел, Агафия Тарасовна…
– Нешто «дело» какое собираешься пришить к моему подолу, а опосля заарестовать?
– Да ну что ты, Агаша, какое там «заарестовать»… Поговорить нужно, посоветоваться. Дело очень важное у меня к тебе.
– Понятно. Значит, нужно нам идти ко мне домой. Пешком ты нынче или на своей таратайке? И чего ты на своем «газоне» с тряпочным кузовом ездишь? Другие-то вон следователи, твоя ровня, на личных «Волгах» раскатываются.
– До других мне, Агаша, дела нет. Машина с тряпочным кузовом меня устраивает, – ответил Тарханов и принялся помогать Агаше укладывать кульки с кореньями, пучки трав в холщовый мешок.
Небольшой, приземистый домик, старинной рубки в обло, осел на подгнивший нижний венец, но не перекособочился. Стоит дом у самого берега Оби, чуть в стороне от рыбозавода. Из окон хорошо виден равнинный, водотопный заречный берег, над которым частенько клубятся по утрам низинные туманы. В этом доме и живет Агаша уже тридцать лет.
– Так что же тебе, Гришенька, от меня нужно? – спросила Агаша неторопливо и как-то затаенно-вкрадчиво, когда они прошли в передний угол и сели на скамейку у стола.
– Суть дела вот в чем: твоя квартирантка Ульяна Громова…
– Нашли ее?.. – перебив следователя, торопливо спросила Агаша.
– Нет, не нашли. Прошу тебя, Агаша, вспомни подробно и расскажи, как и когда ты с ней встретилась, познакомилась, кто к ней приходил, о чем был разговор?
– Да-а, вот тебе и Ульянушка-певунья… Допрыгалась девонька. Что я тебе, Гриша, могу обсказать… Вот так же, как нынче, в прошлом году, в это время, я торговала на базарчике. Пароход пришел как раз из Томска. Ну, значит, все разошлись с пристани. Пароход оттутукал да и подался себе на север, к Нижневартовску. Вывернулась откуда-то девчушка, подходит ко мне. Одета бедненько, собой доброзрачная. Спрашивает: «Тетенька, помогите мне определиться на квартиру. Приехала я на работу устраиваться. Курсы поваров кончила…» Да еще рассказала она, что сиротой росла, воспитывалась у дядюшки, в Томске, на Черемошках. Вот я и пожалела ее: взяла к себе на жительство. Вскоре она устроилась поварихой в экспедицию. Улетит на буровую – там недельку поварит. И столько же ей отдыха полагалось. Вот и все, Гриша. А что с ней на буровой, в тайге, случилось… Я только вчера узнала. Ихний главбур приходил ко мне и сказывал, что ушла Ульяна на ближнее болото за клюквой. Клюквы-прошлогодки с осени много там оставалось. Отправилась девка и сгинула бесследно. Вертолетом ее искали. Буровики всей бригадой ходили, аукали по тайге до хрипоты. С концом пропала девка. Видать, заблудилась аль медведь ухайдакал и схоронил в чащобнике.
– Да, все это так… – задумчиво сказал следователь. – Агаша, покажи мне, какие вещи у нее остались, письма, – словом, все имущество. Мне кажется, что тут медведь и тайга неповинны.
– Неужто убили?.. – поспешно спросила Агаша, а сама, уже поднялась со скамейки и направилась к койке вытащила из-под нее небольшой фанерный чемодан-самоделку. – Приехала-то она к нам с потрепанным рюкзаком. Этот чемоданчик я ей подарила. Из-под утюга там платьишки разные, бельишко складывала она. Гардеробишко у меня старенький, маломерный, своими лохмотьями забит.
– Замочек навесной для чемодана тоже ты ей, Агаша, подарила? – поинтересовался следователь, поставил на стол чемодан и, пощелкивая пальцем по замку, стал размышлять: сломать его или открывать гвоздем.
– У меня есть нож-косарь, пол им скоблю. Им-то можно под шарниры подсунуться – крышка моментом отпрыгнет. Шарниры еле живые. В войну еще мужик мой ладил их из консервной банки.
Открыл следователь чемоданчик. Осторожно выложил на стол содержимое, и взглянув на Агашу, сказал удивленно:
– Бедновато жила девушка-невестушка…
– Лохмотьишки поизношенные, ничего путного завести еще не успела Ульянушка, – сочувственно произнесла Агаша.
– Скажи, Агаша, что она за девушка была, какова характером, поведением, привычками?
– Какая она тебе, Гриша, девушка… Была девушкой в зыбке, когда материнскую титьку сосала, – скороговоркой ответила Агаша, подошла к койке, сняла старенькое байковое одеяло. Поманила пальцем следователя. И когда Григорий подошел, сказала: – В позапрошлый день я в избенке побелку делала, полы мыла. Ну, ясно дело, лохматы постельные на улицу вытаскивала, на заборе раскидывала выветриваться. Что-то у девочки нашей припрятано, зашито в этом ватном матрасишке.
– Неужто она золотая?.. – удивился Григорий, развернув поданный Агашей сверток, в котором оказалась небольшая ваза.
– Ведь из золота она… Бог ты мой… – тихо, полушепотом, проговорила Агаша и сцепила пальцы рук до боли.
– Да, Агаша, эта вазочка богатая! Судя по внешнему виду – старинная и, возможно, из чистейшего золота… Ну что ж, Агаша, будем теперь составлять бумагу, подпишешь ее, да еще кого-нибудь из соседей пригласим.
2
Телефонный звонок потревожил следователя, он поднял глаза от листа бумаги, который был исписан неразборчивым почерком, взял телефонную трубку:
– Тарханов слушает… Здравствуй, Леонид Викторович, Да, я просил передать, чтобы ты зашел ко мне… Ничего страшного не случилось. Снова, как и прошлым летом, приходится заниматься «бугровщиками». Понадобилась опять твоя консультация.
Звонил Леонид Викторович Метляков, учитель географии, директор школьного музея.
Переговорив с учителем, Григорий закурил, подошел к окну. Он смотрел в сторону согры, низины, затопленной разливом реки: росшие в согре кустарники, чахлый березник углубились в воду и начали уже зеленеть робкой весенней листвой. Улица шла по возвышенной кромке согры, в сторону первопоселенческого Медвежьего Мыса, который раскинулся на взгорье, материковом холме. Думал Григорий Тарханов о том, что в ежедневной суете, в вечных заботах пролетает жизнь. И еще думалось ему, что не довелось отвести душу на утиной охоте.
В дверь робко постучали.
– Входите! – громко пригласил Григорий.
– Золотко мое, Гришенька, – тихо, затаенно проговорила Агаша, входя в кабинет следователя, – за зеркалом, в углу, вот банку я нашла. Ее, Ульяны, эта банка, из-под кофея самонаваристого. Взяла это я, а там что-то громыхает… Высыпала на стол, вроде бы наконечники от стрел. Костяные, а одна какая-то пустышка каменная…
– Хорошо, Агаша, это все тоже приложим к золотой вазочке, – сказал Григорий, когда осмотрел несколько костяных наконечников.
– Так она, вазочка, из самого настоящего червонного золота? – удивленно разведя руками, спросила Агаша.
– Да, Агаша, чистейшее скифское золото. Опытный специалист уже сделал письменное заключение…
– Ты меня, Гриша, в тот раз просил хорошо повспоминать. Кто и когда приходил к Ульяне шухарить, ну, это самое, егозить ее… Поломала я голову – и ведь припомнила… Встречалась она с одним чернявым, чуть хромым…
– На правую ногу он припадал, на пятку? – торопливо спросил Григорий.
– Верно, Гришуля, вроде на пятку оседал. Убей меня бог, хорошо помню: чуть прихрамывал он. В прошлое лето у меня на сеновале устроила Улька спальню себе. В то время, утречком раненько я корову пастуху выгоняла из пригона… А когда вернулась к калитке, то ее ухажер топ-топ от моего дома, как пугливый кот. А Ульяна-то в тот день, как лиса, около меня крутилась и все приговаривала: «Замуж я выйду скоро». Вот и вышла девка вместо замуж к червям на съедение.
– Спасибо, Агаша. То, о чем ты рассказала, очень важно. Если еще что вспомнится, обязательно заходи.
– Ой, Гриша, боюсь я… А ежели тот хромоногий вернется и потребует от меня эту золотую вазу?.. – тревожно выспрашивала Агаша.
– Нет, Агаша, этот волк не пойдет по старому следу. Так что живи и спи спокойно.
– Тогда я пойду… А может быть, дадите мне ружьишко или наганишко на всякий случай. Кто знает, не тот хромоногий, так его дружки-корешки могут нагрянуть ко мне и потребуют к выдаче золотую вазу.
– Никто тебя, Агаша, не потревожит. Поверь мне, это так, – уверенно проговорил следователь.
– Ну ладно, а топор-то уж я с собой в постель обязательно буду теперь ложить и спать с ним в обнимку, как с мужиком.
Леонид Викторович Метляков появился в кабинете следователя во второй половине дня. Он торопливо прошел к столу, сел на стул и сказал:
– Слава богу, наконец-то освободился, и завтра у меня целый день отгульный. Ну что ж, выкладывай, Гриша, что у тебя за дело.
– Нашлась, Леонид Викторович, небольшая золотая ваза, а откуда она, из какого кургана или захоронения – судить и рядить тебе.
Григорий Тарханов достал из ящика стола вазу величиной с чайное блюдце, края которой были выполнены в виде семи лепестков загадочного цветка.
– Богатая вещичка!
– Вот и полюбуйся! Это тебе древняя вазочка с разными птичками-синичками, выписанными по бокам.
– Должен сказать тебе, Гриша, я в Томском университете в свое время специализировался как археолог. Работал в экспедициях около десятка лет. Потом доконал меня ревматизм, сердце начало пошаливать. И осел я на школьную работу. Но всю литературу, касающуюся археологии, прочитываю внимательно, слежу за новинками… – проговорил Леонид Викторович, внимательно рассмотрев золотую вазочку. – Пожалуй, могу кое-что определенное сказать: по окружности изображены птицы из отряда тетеревиных, голова к голове, попарно. Крылья обозначены рельефно, выпукло. Вместо глаз – точки. Есть единственная аналогия, но то выполнено литьем из бронзы, отдельными небольшими фигурками… Сейчас точно не помню, но, кажется, на Гасандайском или Степановском раскопе были найдены те бронзовые фигурки птиц-тетерок…
