Ознакомительная версия.
Не открывая глаз, Жюльет стала мечтать. Она представила себе, что вдруг оказалась в идеальном мире — в нагревателе всегда есть горячая вода, придя с работы, можно принять душ…
Но это было бы уже слишком. Открыв глаза, Жюльет заметила мигающую лампочку на автоответчике. Нехотя оторвавшись от батареи, она нажала кнопку.
«У вас одно новое сообщение.
Привет, это я! Мне так жаль, но сегодня вечером меня не будет дома. Ни за что не угадаешь почему! Джимми пригласил меня съездить на два дня на Барбадос!!! Нет, ты представляешь? БАР-БА-ДОС! На всякий случай, если мы не увидимся до твоего отъезда, желаю тебе счастливого пути».
Жюльет ужасно расстроилась. Вот она, дружба по-американски. Три года вы вместе снимаете квартиру, а когда ты собираешься уезжать навсегда, она просто оставляет тебе сообщение на автоответчике! Но вообще-то Коллин можно понять. Разумеется, она выбрала выходные со своим парнем. Жюльет бродила по квартире, снова и снова пережевывая обиду. Остановилась перед стеной, увешанной фотографиями, на которых были запечатлены важные этапы их с Коллин жизни.
Когда они приехали на Манхэттен, у каждой была четкая цель. Коллин хотела стать адвокатом, а Жюльет — актрисой. Они дали себе три года, чтобы добиться своего. И вот результат: одна только что поступила на работу в престижное адвокатское бюро, а другая так и работает официанткой в кафе.
Упорная и настойчивая, Коллин рано или поздно станет компаньонкой в своем бюро. Будет много зарабатывать, одеваться у DKNY, работать в уютном солидном офисе в каком-нибудь небоскребе. Она будет той, кем всегда хотела стать: одной из этих executive women,[4] недоступных, живущих по расписанию, одной из тех, кого Жюльет по утрам встречала на Парк-авеню.
Жюльет сердилась на себя за то, что завидует чужому успеху. Но пропасть между тем, чего добилась Коллин, и тем, где оказалась она сама, была так велика, что ей от этого становилось плохо.
Что с ней будет, когда она вернется во Францию? Пригодится ли ей диплом филолога? Первое время придется жить у родителей. О боже. Жюльет подумала о своей сестре. Аурелия была младше, но уже нашла свое место в жизни. Она была школьной учительницей и вместе с мужем-полицейским переехала куда-то под Лимож. Оба они сурово осуждали «богемную жизнь» Жюльет, а саму ее считали безответственной.
Многие из друзей, оставшихся в Париже, также добились успеха. Получили образование, открывавшее дорогу к престижным профессиям, в которых можно «реализоваться». Стали инженерами, архитекторами, журналистами, программистами… Завели семью, купили дом в кредит, и уже один, а то и два ребенка играли на заднем сиденье их «Рено Меган».
У Жюльет ничего этого не было: ни постоянной работы, ни любимого человека, ни ребенка. Она уехала в Нью-Йорк, чтобы попытать счастья и, если повезет, стать актрисой. Безрассудный поступок, Жюльет сама это понимала. Все ей твердили: это неразумно! И в самом деле, время было неподходящим для рискованных предприятий. Время было таким, что следовало обдумывать каждый шаг, проявлять осторожность, минимизировать риски. В моде были предусмотрительность, пенсионные счета, которые открывают в двадцать пять лет, системы сигнализации, диеты и отказ от курения.
Но Жюльет никого не стала слушать. Она верила в свою счастливую звезду и всегда говорила себе, что однажды удивит мир. И все запоют по-другому, когда увидят обложку «Пари матч» с заголовком «Молодая француженка получила первую роль в голливудском фильме!». Она не опускала рук, сражалась до конца. Но может быть, она была слишком мягкой, слишком «хорошей девочкой», чтобы добиться успеха? Конечно, было бы легче, если бы она была чьей-то дочкой. Но ее отца звали Жерар Бомон, а не Жерар Депардье, он работал в магазине «Оптика» в Олнэ-су-Буа.
А может, у нее просто нет таланта? Но если она сама не будет верить в себя, кто тогда в нее поверит? Многим актерам пришлось долго ждать славы: Том Хэнкс годами играл в захудалых театрах, Мишель Пфайффер работала кассиршей, Аль Пачино не приняли в театральную студию, Шерон Стоун получила первую большую роль, когда была уже не первой молодости, Брэд Питт в костюме цыпленка продавал сэндвичи в супермаркете.
И самое главное — а вот этого уже вообще никто не понимал, — Жюльет чувствовала себя по-настоящему живой, только когда играла. И неважно, что это роль в студенческой пьесе и в зале всего два человека. Она жила только на сцене. Только становясь кем-то другим, она была собой. Словно внутри у нее была пустота, которую необходимо заполнить, и настоящей жизни для этого мало. Каждый раз, когда Жюльет пыталась это объяснить, она думала, что, наверное, в ее потребности искать другую реальность есть что-то нездоровое.
Жюльет решительно прогнала мрачные мысли и вспомнила песенку Азнавура: «Я уже видел свое имя на афише…» Напевая, она вошла в комнату Коллин. На стуле была аккуратно сложена одежда соседки — безумно дорогие вещи, купленные, чтобы ходить на собеседования. Рискованные инвестиции, но этот риск оказался оправданным.
Жюльет не удержалась и решила кое-что примерить, ведь у них с Коллин один размер. Она сняла джинсы и старый свитер и надела костюм от Ральфа Лорена. Подмигнула своему отражению в зеркале.
«Неплохо!»
Черная кашемировая водолазка, прямое пальто из твида, элегантные туфли от Феррагамо. Чувствуя что-то вроде вдохновения, Жюльет слегка накрасилась — немного пудры, тушь, карандаш для подводки глаз.
— Зеркальце, скажи скорей, кто на свете всех милей?
Она сама удивилась тому, насколько иначе стала выглядеть. В этой одежде и макияже она была похожа на деловую женщину. Кажется, тот, кто придумал пословицу «Не одежда делает человека», ошибся. Жюльет вспомнила фильм, в котором Дастин Хоффман переодевается женщиной и играет главную роль в своей жизни.
Она повернулась к зеркалу и решительно представилась:
— Жюльет Бомон, очень приятно. Я адвокат.
Услышав снизу мяуканье голодного Жана Камня, она, не переодеваясь, спустилась на кухню и вывалила ему в миску коробку китайской еды.
— Ешь, это очень вкусно! Курица «Пять ароматов» и рис по-тайски.
Жюльет погладила кота, который урчал над миской, и повторила:
— Жюльет Бомон, очень приятно. Я адвокат.
Она вдруг решила, что не станет сидеть дома, как старая дева. Не пойти ли в театр? Посмотреть какой-нибудь спектакль. Например, музыкальную комедию на Бродвее. За час до начала в театральных кассах на Таймс-сквер можно купить билет по очень разумной цене. Наверняка из-за снегопада многие откажутся от билетов. Стоит попытать счастья. Может быть, «Призрак Оперы»? Или «Кошки»?
Жюльет снова посмотрела в зеркало. И впервые за долгое время ей понравилось то, что она там увидела.
— Сожалею, Жан Камий, но меня ждет Нью-Йорк! — провозгласила она, театрально взмахнув руками.
Взбежав по лестнице, она ворвалась в комнату Коллин, схватила ее шарфик от Барбери и вышла на улицу навстречу звенящему от мороза сияющему вечеру с твердым намерением как можно лучше провести свои последние часы на Манхэттене.
В Нью-Йорке все что-то ищут.
Мужчины ищут женщин, женщины ищут мужчин. В Нью-Йорке все что-то ищут. И иногда… находят.
Дональд Уэстлейк[5]
Сэм читал историю болезни, когда старшая медсестра Бекки похлопала его по плечу.
— Доктор, ваше дежурство закончилось полчаса назад, — произнесла она, указывая на расписание, висевшее на стене.
— Да-да, сейчас… Только дочитаю, — ответил Сэм так, словно просил ее об одолжении.
Но Бекки была непреклонна.
— Вас самого пора лечить, — сказала она, отбирая у него папку. — Идите домой.
И Сэму пришлось подчиниться. Бекки смотрела, как он идет по коридору. Одна из практиканток, проходивших стажировку в больнице Святого Матфея, вздохнула:
— Какой он клевый…
— Даже не думай, милочка. У тебя никаких шансов.
— Он что, женат?
— Хуже.
В комнате отдыха Сэм повесил измятый халат в металлический шкафчик. Поправил галстук, надел пиджак и пальто — и все это, даже мельком не посмотрев в зеркало. У него давно пропало всякое желание производить на других впечатление, но ему и в голову не приходило, что в глазах многих женщин именно это делало его еще более привлекательным.
Он вызвал лифт. Следом за ним в кабину вошел китаец-санитар, толкавший перед собой каталку. Лежавшее на ней тело было с головой накрыто простыней, что не оставляло никаких сомнений в том, что этот пациент больше не нуждается в лечении. Санитар хотел было пошутить на эту тему, но, встретив мрачный взгляд Сэма, передумал. Лифт остановился на первом этаже. Больничный холл, где было полно народу и стоял гул голосов, напоминал зал ожидания в аэропорту. Не удержавшись, Сэм заглянул в приемную отделения скорой помощи. Она была переполнена.
Ознакомительная версия.
