Но всё же я не был и никогда не стал для Начальника его товарищем и собратом-фотографом. Фотографии моих приятелей часто участвовали в разных фотовыставках. Иногда эти выставки проходили в других городах, а пару раз конкурсные мероприятия юных фотографов проходили в Москве или Питере. Те, чьи снимки выбирали, на такие выставки ехали вместе с Начальником. Я очень хотел и завидовал, и ревновал…
— А как ты хотел?! — говорил Начальник — Таланту к фотографии у тебя нет, а если и есть, то я его в тебе разбудить не могу, — говорил он мне безжалостно, когда я помогал ему отобрать фотографии к очередной выставке. — Вот, смотри! Комаров! — и он показывал мне снимки Серёги Комарова. — Вот! Он всё видит, всё чувствует. Вот он снимет яблоко, а я его запах чувствую. И он так снимет любой мыльницей. А если ему хорошую камеру дать и оптику! Хотя он даже не понимает, что делает. И, скорее всего, пойдёт после школы учиться на шофёра, и пиши пропало. А тебе хоть какую технику дай, ничего не получится. В фотографии не получится! Но запомни, я тебе сразу это говорил. Не теряй времени… Хотя, делай, что хочешь. Только потом не пожалей…
Начальник сам фотографировал очень хорошо, но очень редко. Он и сам участвовал в конкурсах, и его фотографии попадали иногда в фотожурналы. Редко у него случались творческие припадки, и он работал ночами. Об этом говорили его красные, не выспавшиеся глаза, и блеск этих глаз. Но он редко показывал нам свои фотографии. Они были замечательные.
Однажды я летом, когда все кружковцы разъехались на каникулы, заглянул в фотокружок. Заглянул без цели, наудачу. Мне было скучно по-летнему, я слонялся и заглянул на станцию юных техников. Я постучал в дверь, без особой надежды, и дверь открыл мне Начальник.
— О-о-о! — сказал он. — Заходи, заходи! Сейчас тебе кое-что покажу.
Очевидно, он недавно закончил работу. Он показал мне ещё мокрые фотографии. Это была серия фотографий, на которых я увидел реку весной, во время ледохода. Снимки были потрясающие.
— Вот, ещё весной снимал, всё руки не доходили обработать, — говорил он и мыл руки.
Он мыл руки всегда очень тщательно, долго и очень горячей водой.
— Здорово! Просто здорово! — сказал я.
— Без сопливых скользко! — весело ответил он. — Сам знаю, что неплохо.
Он мыл руки и приговаривал: «Во-о-от они, ручки мои! Вот они, мои золотые! — говорил он и несколько раз поцеловал свои руки. „Кормилицы мои и поилицы“ — бормотал он и тихо смеялся от радости.
Но больше он радовался успехам подопечных. Он мог по нескольку дней провести с кем-нибудь из пацанов, добиваясь от него совершенного исполнения печати фотографии. В случае получения результата он просто ликовал. И как же он горевал, когда кто-нибудь портил или царапал перспективную плёнку или негатив.
— Ты что сделал, дядя! — почти кричал он. — Ты же угробил такой кадр! У тебя руки откуда растут, а? Ты же его поцарапал! Всё! Ты же погубил его!
— Да ладно, Владимир Лаврентич! Не ругайтесь! — бубнил юный фотограф. — Это же мой кадр.
— Твой, ты сказал? — отступая на шаг, говорил Начальник. — Твой, да? А я тут на фига бьюсь? Я тут что, пописать пришёл? Твой?! Он не твой! Это был просто хороший кадр! Могла получиться хорошая фотография! Понимаешь?! Хорошая! А хорошая фотография, она не твоя и не моя, она просто — хорошая! А ты её угробил! Твой кадр, главное! — передразнивал он мальчишку.
— Да я ещё сделаю! — оправдывался тот.
— Конечно, сделаешь! Попробуй только не сделать! — ворчал Начальник. — Вам всем кажется, что ещё миллион всего сделаете. А вот не сделаешь! Другой сделаешь. Лучше, хуже, сделаешь! А такого не сделаешь! Это же фотография! Понимаешь! Этого кадра уже нет. Ты его испортил! А он неповторим и всё! — он долго смотрел на виноватого. — Да не понимаешь ты. Не понимаешь и не можешь пока понять, — махнув рукой, спокойно говорил Начальник, — и не должен пока понимать. А миллион хороших ты не сделаешь. Сто, может быть, сделаешь, ну, может, тысячу… А такого кадра не будет. Этого не будет. Его уже нет… Выброси плёнку немедленно. А то смотреть больно. Выброси, чтобы я не видел.
Летом Начальник брил голову наголо, а бороду переставал брить. А после лета он голову не стриг, а бороду брил. Летом он уходил в какие-то дальние походы. Он лез в горы или в тайгу, сплавлялся на плотах по рекам. Он брал с собой несколько парней. Меня он не брал никогда. Я обижался, просил, но он был против. Мои родители, надо сказать, тоже не хотели меня отпускать с ним на такие приключения. Я сильно переживал.
Но теперь я благодарен Начальнику. Теперь я уже знаю, что не люблю палаточную жизнь, походы, которые нельзя прервать в любую минуту и вернуться к цивилизации. Я не в восторге от комаров и леса с буреломом и крапивой. Тогда я этого не знал. А он как-то догадался или увидел это во мне. Не знаю.
Я активно и много провёл времени в кружке, так и не сняв ни одной стоящей фотографии. Последний год школы потребовал от меня большего времени заниматься учёбой, чтением и подготовкой к экзаменам. Я всё реже и реже заходил, а то и просто забегал, к Начальнику в фотокружок. Забегал повидаться, может быть, выпить с ним чаю. Он пил чай часто и много, очень вкусно заваривал его в химической колбе и почему-то использовал для заварки дистиллированную воду. Говорил, что это подчёркивает вкус чая.
Потом я закончил школу, поступил в университет… И пошло, поехало! Но мы до сих пор поддерживаем тоненькую нить контакта с Начальником. Я-то теперь непонятно где. Я уехал давно. Я занимался то тем, то другим. А Начальник всё там же. Всё занимается юношами. Всё в том же фотокружке.
Почти все люди в городе Кемерово, которые сейчас работают фотографами в газетах или операторами на телевидении, прошли через наш фотокружок. Все знают Начальника.
Но и те, кто не связал свою жизнь с камерой и объективом, но был «дядей», все прилично или просто здорово снимают для себя и семьи или неплохо разбираются в фотографии. И мы все, конечно, члены особого клуба. Члены особого братства. И первое достижение, какое у нас было в жизни — это то, что один азартный, весёлый, умный, взрослый человек называл нас «дядя».
Он оказал нам доверие! Он доверил нам время своей жизни, своей надежды, свою профессию, свои представления о том, как и что…
Если можно говорить об учителях… Если бы у меня спросили: «Был ли у вас учитель?» Я бы сказал: «Был».
