Выдавая секреты, которые хранила столько лет на дне души, Марыся даже вспотела. Больничная рубашка приклеилась к спине.
– Я была страшно зла на маму! И безумно ревновала ее к тебе, потому что (в соответствии с тем, как я тогда думала и какие делала выводы) она хотела взять только тебя, выбрала тебя, любила тебя, а меня оставила, бросила… Сейчас я знаю, что все было иначе! Сколько же она должна была вытерпеть, сколько времени и денег стоило ей снова отыскать меня в Триполи! Боже мой! А тогда я, глупая коза, была, пожалуй, примерно в твоем возрасте и не захотела поехать с ней. Собственными руками уготовила себе тяжелую судьбу.
– Марыся, моя любимая!
Дарья вытирает внешней стороной ладони ручеек тихо стекающих слез из уголка глаза сестры. Сестры тяжело вздыхают, подавленные серьезностью признаний. Сытая Надя спит на руках Марыси и тихонько посапывает.
– Знаешь, как только ты появилась, я как с ума сошла. Вообще-то я не ревновала к тебе, потому что безумно тебя люблю. Но со времени вашего отъезда в Ливию мама сильно изменилась, отдалилась… – неуверенно говорит Дарья. – Ты сама в конце концов видишь, что творится. Мне она ничего не говорит, а ведь я уже не ребенок. У вас свои тайны, свои дела, а я в стороне. Сейчас, когда родился этот чудесный ребенок, я вообще могу удалиться. Знаешь ли ты, что мама, собираясь к вам в больницу, сказала мне, что если я буду так копаться, то могу остаться дома?! Вообще я здесь не нужна! Потому что кого может заинтересовать такой человек, как я, когда… – замолкает она, сильно трет лоб рукой и под конец пару раз глубоко вздыхает.
– У мамы свои тайны, которыми она со мной тоже не делится, – шепчет Марыся.
– Не думаю, чтобы она кому-нибудь что-нибудь рассказала, даже Лукашу, – подводит итог Марыся. – Поэтому все так, как есть. Маму нужно подлечить…
При этих словах дверь тихо открывается, и в комнату на цыпочках входят Лукаш и Хамид.
– Да, мои господа, маму нужно подлечить, но не знаю, какой психиатр справится с этим и выдержит. После первого сеанса он по собственному желанию заточит себя в больнице или застрелится, – грустно улыбается Лукаш.
– О, все уже вместе! Семья в комплекте! – врывается в гостиную Дорота с шумом и снимает черную абаю[4].
– Сейчас уже вся. – Муж обнимает ее и почти силой притягивает к кровати Марыси. От Дороты несет сигаретами, она мелко дрожит всем телом.
– Все в порядке, любимая?
Лукаш с беспокойством оглядывает жену.
– Никто не кричит, не плачет? – Мать скептически кривит губы. – Видно, меня тут не было.
Мгновенно обернувшись, она надевает плащ и выходит. Оставшиеся смотрят друг на друга с удивлением, не понимая, что делать. Лукаш выбегает вслед за разнервничавшейся Доротой.
* * *
Молодая мама с ребенком покидает больницу через три дня, хотя, конечно, могла бы там находиться и целую неделю. Люкс, удобства, которые ее окружали, были очень приятны.
Она не должна была ни о чем беспокоиться, все подавали под нос. Как только она нуждалась в помощи, то звонила в дежурку медсестер или докторов, которые прибегали через минуту. Но Марыся твердила, что все равно не как дома и уже пора наладить жизнь по-своему, задать ей новый ритм.
– Если ты уволила квалифицированную няню, то кто тебе поможет с малышкой? – беспокоится Хамид, видя неудачные попытки жены перепеленать новорожденную. – Может, попробуем взять кого-нибудь другого?
– У меня есть прислуга Нона, и я сама хочу заняться собственным ребенком. Поверь, мне не нужен тот, кто распоряжался бы у меня, словно у себя дома.
– А что будет с кормлением?
Муж наблюдает упорные старания Марыси, у которой, к сожалению, не прибыло молока в достаточном количестве.
– Я должна буду прикладывать Надю к груди так часто, как только она будет хотеть.
– Это значит постоянно.
Хамид замолкает и смотрит на заплаканное личико дочери, которая пытается высосать из маминой груди хоть каплю и очень нервничает от того, что ничего не течет в ее пустой животик.
– Я буду сцеживать молоко этим прибором.
Марыся тяжело вздыхает, поднося устройство с присоской и помпой.
– Доктор сказала, что, когда маленькая чертовски проголодается, ее можно будет докормить из бутылочки.
– Ты же знаешь, что полезнее всего натуральное кормление. Или я могу еще что-нибудь предложить?
Хамид спрашивает неуверенно, но Марыся согласно кивает головой.
– Когда у женщины нет молока или его не хватает, у нас обычно нанимают кормилицу.
– Ну что ты?! Какая-то чужая баба будет кормить моего ребенка?! Вшивая индуска или больная СПИДом филиппинка?! – возмущается молодая мама.
– Любимая, такую кормилицу можно обследовать, вшей уничтожить…
Хамид улыбается, его веселит подход жены к делу.
– Ты уже точно кого-то нашел.
Марыся вздыхает, хоть в душе и признает, что не будет плакать, если кто-то другой будет давать прожорливой малышке грудь.
– Жена нашего водителя две недели назад родила мальчика.
– И она будет кормить вначале своего, а потом остатки молока давать нашей Нюне?
– Нет, ее ребенка выкармливала бы другая женщина, а она будет исключительно в распоряжении Нади. Что ты об этом думаешь?
– И они идут на такие условия?
– Конечно! Женщина получит такой же оклад, как и ее муж, плюс полное обеспечение, чтобы молоко было хорошего качества. Она также будет у нас жить, чтобы помочь тебе с малюткой, вставать к ней ночью…
– А что же со мной, с моими большими сиськами?
Марыся все же злится. Она ревнует к чужой бабе, которая будет прикладывать ее ребенка к своей груди.
– Ты будешь так же стараться: удастся – хорошо, а нет – значит, нет. Бывают случаи, что у женщин с большим бюстом, как у тебя, нет молока, а те, у которых нулевой размер, превращаются в ходячие молочные фабрики. Ничего не попишешь.
Муж нежно гладит ее по голове.
– Говорят, что нужно есть конфеты с анисом и пить много чая с молоком.
Видно, что молодая мама не сдается.
– Окей, пробуй все. Женщины из моей родни рекомендовали пару капель красного вина, чтобы открылись там какие-то канальцы.
– Саудовки пьют вино и потом прикладывают к груди новорожденного? – возмущается Марыся.
– Ну, нет, не знаю. Наверное, после сцеживают молоко, а… как протрезвеют, то кормят.
Хамид взрывается смехом, и жена к нему присоединяется.
– Давай эту женщину! Ее счастье, что у нее столько молока, а не мое. Не могу же я из-за своего ослиного упрямства заставить ребенка голодать!
Тихонько, на цыпочках в спальню входит худенькая молодая и скромная индуска. Уже от двери кланяется, складывая руки у груди и опуская голову. На ней длинное цветное сари, волосы заплетены в приличную косу, спадающую до пояса, множество звенящих браслетов на обеих руках. Ладони покрыты красивыми флористическими узорами, сделанными хной, а между бровями – типичная для женщин этой нации большая приклеенная розовая точка. Пахнет от женщины очень сладко: немного благовониями, немного миндалем. Марыся замечает, что ладони у нее чистые, а тело и волосы блестят от масла.
– Как тебя зовут? – спрашивает Марыся по-английски, но в ответ – тишина.
– Имя! – говорит она громче и более отчетливо.
– What is your name? – повторяет Марыся.
– Один-единственный маленький изъян.
Хамид поднимает брови и забавно искривляет губы.
– Совершенно не говорит ни на каком языке, за исключением своего родного. Я уже сказал ее мужу, чтобы начал ее учить. Через три месяца будет тебя понимать. Конечно, в самых простых делах.
– Так как же ее зовут?
Марыся согласна, потому что кормилица ей нравится.
– Альпана.
Когда мужчина это произносит, индуска улыбается, кивая головой.
– Хорошо, пусть будет Альпина, я очень люблю этот шоколад. С сегодняшнего дня ты будешь Альпиной! – кричит Марыся, указывая пальцем на молодую женщину. – Ты – Альпина!
Хамид подает кормилице хнычущего ребенка и вздыхает с облегчением.
– Сейчас у тебя будет больше времени для себя, в конце концов, отдохнешь, – он доволен.
– И больше времени для меня… – добавляет он.
– Да, ты прав, насовсем я не отдам ей малютку. Это моя доченька.
– Никто у тебя ее не забирает.
– И хорошо, а то у меня в семье мамы все слегка сошли с ума на пункте потерянных или отнятых детей.
Марыся поправляет подушки и глубоко над чем-то задумывается.
– Пожалуй, уже пора рассказать тебе немного о трагической связи моей мамы и отца-ливийца. Узнаешь пару щекотливых подробностей. Но ты взрослый парень, как-то переживешь, но не комментируй, прошу тебя. Для меня это очень стыдно. Неприятные и ранящие события, о которых я скорее хотела бы забыть, чем разговаривать о них и спорить.
Марыся опускает глаза и смотрит на цветное покрывало.
– Однако дело зашло слишком далеко, на что, конечно, повлияли недавние переживания матери во время ливийской революции. Вся семья должна собраться с силами, чтобы помочь бедной женщине выйти из тупика и сохранить здравый смысл. А без информации о ее злоключениях ты вообще не поймешь, о чем речь.
