– Давайте говорить по-английски, так будет лучше, – предложила Ариана.
Башир поинтересовался, где он живет, какие репортажи пишет, для какой немецкой газеты. Он подробно ответил, добавил также, что поневоле чувствует себя здесь как турист, который осматривает прославленные достопримечательности. Упомянул, что бывает в районах боев.
– Знаю я, кто он, – сказал Ахмед и начал водить пальцем по краю своего бокала.
Пришлось улыбнуться, хотя от испуга дух захватило.
– А ты и не сказал мне, что знаешь, – заметила Ариана. И взяла его под руку; от шока бросило в жар, но теперь знобило от холода. Наверное, еще и побледнел. Он плеснул в бокал мартини, ужасно хотелось поежиться или головой покачать, что ли, потому что мышцы на шее сильно свело. Хотя все продолжали говорить и на него не смотрели, он знал – все ждут от Ахмеда объяснения. И тот скажет: он, Лашен, убил человека своей веры, христианина, и когда же? – когда нашел безопасное укрытие в подвале, среди своих братьев во Христе.
Но Ахмед без всяких комментариев сообщил, что прочитал одну из статей Лашена, ту, в которой автор высказывает свою точку зрения, мол, в безумии и зверствах войны повинны в равной мере обе стороны.
– Нет, совсем не это моя точка зрения, – возразил он. – Я показал, что подлинными поджигателями этой войны являются Жмаель и Шамун.
Он вздохнул с облегчением. Теперь можно продолжать: в Германии его статью резко критиковали за односторонность, что не соответствует действительности. Упрек в односторонности, конечно, возможен, но в данном случае это ложь. Уж конечно, он не может переписывать то, что печатает ООП в своих пропагандистских листках.
– Зачем оправдываетесь? – спросил Ахмед.
– Я не оправдываюсь. Но вы упрекнули меня. Надеюсь, на упрек ответить разрешается?
– Вы немец из ФРГ, поэтому об упреках нет речи.
– Пожалуйста, не ссорьтесь! – вмешалась Ариана. – Давайте сядем за стол. Сейчас я принесу ужин. – Она ушла на кухню.
Бригитта Тальхар из вежливости приняла сторону Лашена:
– Мусульмане, друзы и палестинцы тоже совершали кошмарные убийства.
– С этим я и не спорю, – сказал Ахмед.
– Я еще не упомянул о Дамуре, – сказал Лашен, – и не хочу говорить сейчас об этой акции, но я хочу сказать, я сам был в Дамуре и видел больше того, что могу написать.
– Ваши статьи служат не для развлечения, так что неважно, сколько вы напишете.
Двинуть бы, зажмурившись, по морде этого типа, но нельзя, из-за Арианы, он не может позволить себе хоть чем-то осложнить ей жизнь. Она, кстати, поставила на место Другого друга:
– Ахмед, не будь агрессивным. Вы же не враги и даже не соперники, что прошу вас обоих зарубить себе на носу. Или мое мнение для вас ровно ничего не значит?
Она зажгла свечи, Тальхары уже сидели за столом.
Во время ужина Лашен подумал, что Ахмеда можно, пожалуй, вывести из себя, разозлить, чтобы пустил в дело свой пистолет.
За ужином много говорили о девочке. Ариана приготовила жаркое из ягненка и поставила бутылку бо-жоле. Бригитта Тальхар, видимо, была неплохо осведомлена о делах ребенка, Ахмед тоже – он рассказал, что однажды Амне схватила его за нос и при этом засмеялась. А Лашен чувствовал сильное смущение, если кто-то, говоря об Амне, смотрел на него. Ел без аппетита и обрадовался, когда ужин закончился. Судя по всему, Бригитта и Ахмед в течение целого дня имели, так сказать, свободный допуск к ребенку. А господин Тальхар не приходил посмотреть на девочку, потому что занят выше головы или просто не хотел. Значит, только тебя настоятельно просили не появляться в этом доме, подумал он.
Вскоре нашелся повод для общего веселья – Бригитта Тальхар совершенно серьезно заявила, мол, ей кажется, что у ребенка уже в первые дни появилось большое сходство с Арианой, даже чисто внешнее. Ариана салфеткой вытирала слезы, выступившие от смеха.
– Не смейтесь, не смейтесь! – сказала она. – По-моему, Бригитта в чем-то права. Или вы, чего доброго, и правда считаете, что сходство передается только с кровью? А я вот не сомневаюсь: Амне становится все более похожей на меня. Нет, не подумайте, будто мне этого хочется из тщеславия, просто я думаю, так оно и есть.
Господин Тальхар, пивший только минеральную воду, усмехнулся – Бригитта, должно быть, спьяну городит чепуху. Оказывается, она сказала и еще кое-что – что Амне похожа на Ахмеда, правда, тут же извинилась и взяла свои слова обратно. Вот теперь Ариана не засмеялась, а серьезно и озабоченно взглянула на Лашена.
– Извини, извини! – повторила Бригитта, но таким тоном, будто лишь по настоянию супруга соглашается взять назад свои слова, в которых тем не менее все – чистая правда.
Какое непринужденное и беззаботное настроение у Арианы. Ты ей не нужен. Ей и Ахмед не нужен. Она осталась верна своему умершему мужу. Тот не был борцом по натуре. Впрочем, у Арианы уже нет контактов с ливанскими христианами – с тех самых пор, как Рю Дамас превратилась в демаркационную линию, через которую прохожие переходят с риском для жизни, а водители на всякий случай гонят на предельной скорости. Однажды она рассказала, что несколько раз ездила в Ашрафие за хлебом. И в одной из таких поездок подобрала в Айн Руммане немецкого коллегу, сотрудника посольства, – тот попал под обстрел, и его машина сгорела. Они погрузили вещи немца в машину Арианы, набив ее до отказа, и на бешеной скорости пронеслись через площадь Независимости.
Ахмед рассказал, что даже ливанским христианам больше не присылают из «дружественных зарубежных государств» кровяную плазму. Христиане постоянно просили помочь медикаментами, донорской плазмой и оружием, но все транспортные суда, которые разгружаются в Джунии, привозят только оружие. Разумеется, сказал Ахмед, на медикаментах и кровяной плазме какая нажива? Для немцев из ФРГ тоже, само собой. Он посмотрел на Лашена:
– А вам это известно? Торговцы оружием трудятся на своей ниве с благословения вашего правительства и ваших секретных служб. Политики делают им особые скидки. Вам это известно?
И снова Бригитта Тальхар приняла его сторону: ну почему же только Германия? Все так поступают. Лашен обозлился.
– В чем дело? – сказала Ариана. – Мы же все одинаково хорошо информированы. Войну подкармливают все – Израиль, США, ФРГ, почти все арабские государства. – Она помолчала. – Сирия поддерживает то палестинцев, то фалангистов, жуткая неразбериха. Ни одна сторона не упустила возможности втянуть палестинцев в войну, и это удалось. Ваши, Ахмед, тоже получают оружие через Сайку, а бывает, оружие неожиданно приходит от другой стороны. И у палестинцев есть американское оружие; кто знает, может, они получают его при посредничестве Израиля. Любой расклад возможен, уже бывали самые невероятные ситуации.
Тыльной стороной руки он отер пот со лба. Ничего нового, все это он уже не раз слышал. Интересы не определишь однозначно, как раньше, во времена «правильных» войн. Как же это назвать? Непостижимая и непредсказуемая логика безумия. Ариана все верно сказала. Ахмед ей не ответил. Все занялись кофе и виски. Мысли путаются, кажется, сейчас споткнешься на какой-нибудь и грохнешься. Хватит, хватит, надо подтянуться, надо по-настоящему заинтересоваться разговором.
Ахмед рассказал, что вчера вечером лагерь палестинцев в долине Аль Затар обстреляли танки «Тигров» – милиции Шамуна, их было не меньше десятка. Лашен про себя удивился: почему же он ничего об этом не слышал?
Вскоре после ужина зазвонил телефон, позвали Ахмеда. Затем он надел плащ и попрощался. И теперь уже Лашен твердо посмотрел ему в глаза, без улыбки. Ариана вышла проводить Ахмеда до ворот, господин Тальхар попытался завязать беседу с Лашеном, который смотрел вслед уходившим. Сказал, он лично ничего против христиан не имеет, потому что Ливан в течение долгого времени был процветающей страной и его процветание обеспечивали приверженцы различных религий, все вместе. Но сегодня фалангисты и банды Абу Арза, убийцы, назвавшиеся «Стражами кедров» уничтожают палестинцев. А мировым державам, даже заинтересованным, безразлично, каким образом решается проблема Палестины, Израилю безразлично, США, СССР, Сирии – тоже, и все они так или иначе поддерживают массовое истребление людей, геноцид. What the fascists did to the Jews… exactly.[24]
Лашен не дал себя отвлечь: все мысли растеклись, он смотрел на дверь, даже не притворяясь заинтересованным, пока Ариана не вернулась. Вспомнилось: прощаясь с Ахмедом, она гладила его руку, сжимавшую пистолет.
Хотел броситься за ней, ударить, но даже не встал, все сидел и слушал Тальхара, изредка кивая. Почему, если ты чувствуешь себя таким сильным, не можешь убедить в своей силе Ариану? Что с тобой, куда-то неудержимо уносит, не за что удержаться, нет опоры, ты теряешь власть над собой, волю, ты уже не пытаешься остановить развитие событий, катастрофическое развитие. Правда, страха теперь нет, разве что страх получить окончательный отказ от Арианы. Но и это, в сущности, безразлично, на отказ ты ответишь кривоватой усмешкой, вот и все. Удивительно – ведь испытал ужас (да был ли ужас?) в Дамуре, ярость и возмущение. Как же все это теперь далеко… И наверное, несчастье, которого ты ожидаешь, тоже никакое не несчастье, а начало твоей самостоятельности, холодности, самовластной, не ведающей боли холодности, которая позволит тебе действовать и еще наблюдать, анализировать, писать. В статьях и репортажах уже не будет ни твоих сомнений, ни колебаний, которых сейчас в них так много, – каждый текст будет превосходной фальшивкой. Да ведь не веришь ты в это, не думаешь всерьез, что с тобой может случиться такая перемена. За время этой поездки в Бейрут многое утратил и ничего не приобрел… Он презирал себя сильнее, чем когда-либо в жизни, но абсолютно не желал стать другим. А что там на улицах? Никто за столом и не подумал даже голову поднять, услышав грохот обстрела, и уж тем более – прийти в отчаяние: что творится, то и творится, мы против того, чтобы это творилось. Не убивал он старика мусульманина, но где-то лежит сейчас бездыханное тело, в котором торчит его нож. Да и не его это нож, хотя отлично помнится: ремешок охватывал ногу, ножны прилегали к голени. Все объективно как погода. Безмерная, слишком услужливая приветливость тебе свойственна, ты рад всем и каждому, кому угодно, и за это ничего не ждешь для себя.
