Ознакомительная версия.
Даже его жена считает, что он неправ. Он настоящий притеснитель, но Скотт этого не видит. Даже считает, что я ревную его к лучшему другу. Кстати, Скотт изначально был против этой книги, но Хемингуэй настоял, и Скотт сдался. Глядя на них, и не подумаешь, что Скотт старший из двоих.
Как думаешь, под силу солям вылечить не только кишечное расстройство, но и мои расстроенные чувства?
И хорошие новости: «Великого Гэтсби» теперь можно увидеть на Бродвее. Критики довольны, и намечается сделка с киношниками, так что Скотт снова на вершине мира.
Мы оставили Скотти с няней. Обязательно загляни к ним. Малышке уже четыре, и после года здесь она чудесно говорит по-французски, мы могли бы у нее поучиться.
Какое счастье, что ты теперь неподалеку.
Видишь, соли уже сработали!
Сердечно твоя,
Z.Пока я в «Белвью» отдыхала, принимала ванны, рисовала, читала и писала письма, Скотт вел активную переписку. Он следил за поездкой Хемингуэя в Нью-Йорк, где тот встречался с издателями, и радовался письму Макса, а потом и самого Хемингуэя, где сообщалось, что Хемингуэй присоединился к Скотту в «Клубе писателей Скрибнерс». Никто из них не использовал такую формулировку, но так я видела эту ситуацию. Скотт помог автору и издательству найти друг друга и потому считал себя героем, даже зная, что они с Хемингуэем оба утратили расположение Шервуда и были в натянутых отношениях с Гертрудой Стайн, которая сочла «Вешние воды» настоящим позором.
Когда мы вернулись в Париж, Скотт твердил всем, кто готов был слушать:
— Его роман — это не шутки. Я просмотрел первые страницы — вещь стоящая. Мои издатели «Скрибнерс» заплатили ему полторы тысячи авансом.
И, как будто этого было мало, добавлял:
— Я предвижу, что «И восходит солнце» разойдется тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров. Именно таким тиражом в итоге разошлись два первых романа самого Скотта.
Глядя, как Скотт восхваляет Хемингуэя, я поняла одно: Скотт превратил Хемингуэя в свое альтер-эго. Эта версия все объясняла и приводила меня в ужас.
В один мартовский полдень мы с Сарой Мэйфилд встретились в «Ротонде».
— Теперь я понимаю, что ты имела в виду, говоря о Хемингуэе, — сказала она. Взгляд ее огромных голубых глаз был напряженным и сосредоточенным.
— Расскажи.
— Неделю назад я обедала здесь со своим однокашником, а позади нас сидела компания женщин в платьях с поясами — как у тебя, только еще наряднее, все из шелка. У них были самые модные шляпки, самые модные туфли, а макияж — произведение искусства. Я не обращала на них особого внимания, но тут услышала, как одна из них произносит «Зельда». Я прислушалась — в конце концов, много ли здесь Зельд?
— Я ни одной не знаю.
— Именно. И вот одна из них говорит: «Драм считает, что он ничего так, хотя один из критиков, Гилберт Селдерс, слишком уж расщедрился в рецензии на его последний роман. Но она странная — я и сама это видела, а Драм говорит, что она помешанная, может, даже опасна для общества — уж он-то таких повидал». А потом она говорит, я цитирую: «Драм считает, что она страшная обуза. Он так Скотту и сказал». Конечно, ее подружки захотели узнать, что ответил Скотт, и она говорит: «О, он согласен, но пытается ее обуздать».
Драм. Это мог быть только Хемингуэй.
— И как выглядел комитет по моему душевному здоровью и семейной жизни? — поинтересовалась я.
Из ее описания я догадывалась, о ком речь, но надеялась, что ошиблась.
— Похоже, ты не слишком удивлена.
— Тебе удалось ее разглядеть?
— Нет… То есть я видела их всех, когда они зашли, но не знаю, кто возводил на тебя поклеп.
— Зато, думаю, я знаю.
Позже я пересказала этот случай Скотту.
— Не верю ни единому слову, — ответил он. — Может, Полин и сказала что-то подобное, но она услышала это не от Эрнеста.
— То есть он никогда не говорил тебе, что я обуза?
Скотт отвел взгляд.
— Он знает, как сильно я люблю тебя и что иногда это меня отвлекает.
— Потому что я вечно бросаюсь то на одного, то на другого, да?
— Нет, конечно нет. Но порой ты ужасно общительна. Ты не можешь винить меня за то, что я волнуюсь, особенно после…
— Если ты снова упомянешь Жозана, клянусь, я тебе врежу.
Скотт со смехом обнял меня, прижимая мои руки к бокам.
— Отпусти меня.
— Прости, не могу. Я пытаюсь тебя обуздать.
Два дня спустя, несмотря на уверения, что у меня нет аппетита и я хочу провести день в обществе «Американской трагедии» Теодора Драйзера, Скотт вытащил меня в «Два маго» на обед. Я недавно прочитала первый роман Драйзера «Сестра Керри» — прошлым летом мы познакомились с автором на одном из вечеров в «Отель дю Кап», и теперь мне было любопытно, что за скандальная история развернулась в его новой книге. Чужие проблемы — лучшее средство, чтобы забыть о своих собственных.
Скотт забрал у меня книгу.
— Ты читала «Гэтсби», так что общую суть знаешь. Пойдем, мне нужно выбраться хоть на какое-то время.
Не успели мы сесть за столик, как я увидела Хемингуэя, встающего из-за стола в дальнем конце зала. Напротив него сидела Полин Пфайфер в красном платье из шелка и шифона, которое, на мой взгляд, делало чересчур показным ее образ умной, шикарной и независимой женщины.
— Смотри, — сказал Скотт, — Полин и Эрнест. Должно быть, он вернулся из Нью-Йорка.
Его удивление прозвучало фальшиво, и я внезапно поняла, что наш поход в ресторан — не случайность.
Хемингуэй начал отворачиваться от стола, и Полин схватила его за руку. Несмотря на наряд, жесты ее были зажатыми. Хемингуэй чмокнул ее под подбородком и оставил позади. Мне хотелось влепить ей пощечину, выбить из нее эгоизм и глупость. Возможно, я бы поддалась соблазну, если бы не подслушанный Сарой Мэйфилд разговор.
— Скотт, мой друг и соратник! — прогремел Хемингуэй, пересекая комнату. Он широко ухмылялся. — Вижу, ты и женушку прихватил. Как дела, Зельда? Нервы больше не пошаливают?
— У меня было расстройство желудка.
— Нервное беспокойство приводит к такому. У моего отца случались нервные припадки и. Боже всемилостивый, не советовал бы я приближаться к уборной да и к дому вообще во время его приступов. Ну что, давайте найдем столик?
Пока я разбирала на составные части и снова собирала свой сэндвич с жилистой солониной, Скотт расспрашивал Хемингуэя о поездке в Нью-Йорк. Он хотел узнать все подробности: с какими редакторами Хемингуэй встретился, как с ним обращались сотрудники, что сказал Макс, и может, упоминали ребята из «Скрибнерс» о нем, Скотте, и что по поводу этого всего думает Хэдли. Ему нужно было выведать все.
— Хэдли, должно быть, в восторге, — говорил он. — Это огромный шаг в твоей карьере.
— Она довольна, — спокойно откликнулся Хемингуэй. Потом, улыбнувшись, добавил: — А вот Пфайфи, — он кивнул на Полин, которая оставалась за столом еще несколько минут, но сейчас уже пробиралась к дверям, — она поняла «Вешние воды». Видела, что из этого выйдет, поддерживала затею. Она просто потрясающе мне помогла. — Его взгляд задержался на ней, и он ненадолго замолчал, а потом обернулся к нам. — И с Хэдли они замечательно ладят.
— И полагаю, ты вспомнил о Форде? — спросил Скотт. — Хочешь попробовать?
Он говорил о писателе Форде Мэдоксе Форде, который, по слухам, жил в полигамных отношениях со своей второй женой Стеллой и умной, рассудительной писательницей Джин Рис. Это называли «вариацией на тему».
Моногамность устарела и перестала быть чем-то обязательным, и не лучше ли разрешить не скрывать новые, альтернативные отношения? Честность и терпимость — вот и все, что нужно. Потребность в секретах отпадет сама собой, и все будут счастливы. Такова была теория, и многим, включая Эзру Паунда, действительно удавалось претворить ее в жизнь. Ходили слухи, будто любовница Паунда, Ольга, хотела уделять ему все возможное внимание и потому, последовав за ним и его женой в Италию, передала свою новорожденную дочь на попечение деревенской женщине, которой Паунд платил за воспитание ребенка. Я не видела здесь ничего «современного», для меня такая ситуация была просто омерзительна. Раньше мне нравились и Паунд, и Ольга, теперь же я не могла решить, кого ненавидеть сильнее.
Быть может, я одна считала это позором. Быть может, Хэдли оказалась бы такой же уступчивой, как Стелла и Дороти Паунд. Быть может, она была готова делить с другими своего сверхмужественного мужчину. Я не могла с уверенностью предсказать, чем кончится дело: женщина, готовая вступить в отношения с Хемингуэем, изначально была для меня загадкой.
— Могу только сказать, в Антибе в этом году будет интересно. — Хемингуэй пожал плечами.
Ознакомительная версия.
