Томас замер, пригвожденный к месту, не в силах избавиться от нахлынувшего дежавю. Но из машины вышла женщина. Хлопнув дверцей, она направилась прямо в сторону Томаса. Ее было невозможно не узнать — за эти долгие годы она почти не изменилась.
Клара…
Троекратно поцеловав друг друга в щеку (таков бельгийский обычай), они обнялись, как два медвежонка, потому что оба были в толстых пушистых пальто. Хотя, надо признать, Клара была более эмоциональна. Наконец, высвободив Томаса из объятий, она указала на деревянное здание, которое хоть и находилось всего в двадцати ярдах от них, но уже едва различалось в тумане.
— Ну, что скажете?
А что тут говорить? Определенно, для Клары этот дом был каким-то очень памятным местом.
— Вы что, не узнаете? Вы тут уже бывали однажды.
— В самом деле?
— Конечно, — Клара взглянула на Томаса той самой улыбкой из прошлого — выжидательной улыбкой девушки, которой не везет в любви.
— Ну же, посмотрите внимательно, — продолжила Клара. — Вам не кажется, что в этом заведении есть что-то баварское?
И тут Томаса осенило. Он сразу увидел и низкий скат крыши, и длинную, тянущуюся по всему верху узкую террасу. Несмотря на огромную вывеску WOK, выполненную в ориенталистском стиле, сам дом имел характер добродушного крепыша из какой-нибудь немецкой провинции.
— Черт, неужели «Обербайерн»?
— Ну конечно! — глаза Клары радостно заблестели: сюрприз удался. — После ЭКСПО здание перевезли сюда. Его назначение много раз менялось. Сегодня здесь — китайский ресторанчик. Пойдемте?
В зале царил полусумрак, интерьер ничем не напоминал ту самую баварскую пивную, где пятьдесят один год тому назад Клара, Тони, Аннеке и Томас сидели рядом с другими посетителями за длинным столом на козлах и распивали немецкое пиво из огромных кружек, под бесконечные тосты за «мир вашему дому», под громыхание оркестра, игравшего баварские застольные песни. Теперь столики были на четверых, дизайн помещения отличался аскетичностью, с преобладанием прямых углов, низкими потолками и большим количеством горшечных растений, расставленных по полкам и в нишах, со стойкой для самообслуживания, тянущейся вдоль одной из стен. Томас и Клара выбрали столик поближе к этой стене, сняли пальто и уселись поудобнее.
— Как же я рад видеть вас, — сказал, наконец, Томас.
— Я тоже.
Несколько месяцев назад Клара просто нашла Томаса по Интернету и написала ему письмо на электронную почту. Почему она решила связаться с ним? Мотив был прост, и в своем простодушии Клара его не скрывала. Она интересовалась Тони Баттрессом. Томас сразу же ответил Кларе. Он написал, что после выставки они особо не общались — просто обменивались рождественскими открытками. И так продолжалось до 1998 года. А потом пришла открытка, подписанная женой Тони. Она рассказала, что тот умер по осени, от рака легких. Сгорел буквально за несколько месяцев. «Как грустно узнать об этом, — писала Клара. — У меня ведь тоже в прошлом году муж умер. Не скрою: я надеялась, что ваш друг жив или, может, овдовел. У меня был хороший муж, но я так и не смогла забыть Тони. Мне было бы в радость провести с ним остатки своих дней».
Клара даже словом не обмолвилась об Аннеке, поэтому Томас не выдержал и спросил сам.
«Увы, Аннеке умерла пять лет назад. Мне есть что вам рассказать, но лучше — при личной встрече. Вы, кстати, в Бельгию не собираетесь? Сейчас это просто — сел на поезд и приехал…»
Эта недосказанность и выманила Томаса из дому. Он хотел больше узнать про Аннеке. Но Клара, похоже, не спешила с этим и предпочитала говорить на другие темы. Конечно же, Томас был рад встрече, был рад поделиться общими воспоминаниями. Кларе едва перевалило за семьдесят, но возраст почти не сказался на ней. Ведь когда ей было двадцать, она не казалась молодушкой, было в ее внешности такое забавное свойство. То, что казалось тогда минусом, сейчас пошло в плюс. У Клары была стильная короткая прическа, и рыжие волосы ее молодили. Она по-прежнему оставалась крепышкой, и кожа ее не казалась дряблой, а несколько морщинок вокруг озорных карих глаз ничуть не портили ее миловидности. Томас почувствовал вдруг расположение к этой женщине — ему было приятно и комфортно общаться с нею. Что уж там говорить: тогда, в 1958 году, все было по-другому…
— Понимаете, в тот вечер, когда мы пришли сюда, — Клара обвела рукой помещение, — для меня это было очень важно. Никто из вас и не догадывался почему, да я никому и не объясняла. Но вы не представляете, каково пришлось нашей семье после войны! Мы тогда жили в Лонтцене, это восточные кантоны Бельгии. У этой части страны — трудная история. До самого конца Первой мировой мы относились к Германии. Потом — к Бельгии. А в тысяча девятьсот сороковом немцы опять забрали нас себе. Это раскалывало людей, потому что одни чувствовали себя немцами, а другие — бельгийцами. И после Второй мировой многих жителей восточных кантонов обвиняли в сотрудничестве с нацистами. Но таких было совсем немного. Видите, что они с нами сделали — заставили стыдиться собственного языка и собственной культуры! Наблюдалась некоторая тенденция, чтобы нас, так сказать, разгерманизировать. А потом мы переехали в Лондерзеель и стало еще тяжелее. Это же Фландрия, и многие нас просто ненавидели, всегда давая понять, кто мы такие. Поэтому, когда мы пришли тогда в «Обербайерн»… Столько людей из совершенно разных стран — и им было здорово вместе! Они распевали немецкие песни, ели германские блюда… И я подумала тогда, что всему этому кошмару пришел конец и никто не воспринимает меня тут как чужую. Тот вечер был одним из самых счастливых в моей жизни…
Пока Клара рассказывала, оба они успели опустошить свои тарелки с изрядными порциями. В бутылке оставалось совсем немного рислинга, и Томас разлил его по бокалам.
— А помните, как вы приехали на велосипедах? Помните эту реку близ Левена? — спросил Томас.
Клара рассмеялась:
— Еще бы. Нас было трое — я, Аннеке и Федерико.
— Точно, Федерико, а то я совершенно забыл его имя. Интересно, как сложилась его жизнь.
— Ну, разумеется, Аннеке вышла за него!
Странное дело, но эта новость больно резанула Томаса. Сердце вдруг тоскливо сжалось. Эта тоска давно проросла в нем, как раковая опухоль, просто сейчас она вдруг начала давить с удвоенной силой.
— Вышла замуж, говорите? Она вам сама об этом сказала?
— Конечно. Они обручились еще до окончания выставки. А через несколько месяцев Аннеке уехала вместе с Федерико в Болонью.
— Надо же, я и не знал, что она говорила по-итальянски.
— Нет, она не говорила по-итальянски, но очень быстро его выучила.
— И как они жили?
— У них родилось двое детей. Сначала девочка, Дельфина, а потом мальчик, но его имя я не помню. Кажется, долгое время Аннеке работала продавщицей в магазине. Очень уставала. Федерико был неплохим человеком, но больно уж ленивым. Все время ныл, отпрашивался с работы. А потом и вовсе уволился, причем в молодом возрасте. И увлекся этой итальянской игрой… забыла, как называется… Ну да — бочче. Он стал настоящим фанатом бочче и очень хорошо играл, бросал эти свои шары. У него сложился свой круг друзей, он много ездил на соревнования по всей стране. Аннеке же оставалась одна с детьми, да плюс еще работа в магазине. Но мы давно потеряли связь друг с другом — где-то в шестидесятых… Кстати, у меня есть фото тех времен, Аннеке мне прислала. Вот оно.
Клара протянула Томасу уже поблекшую от времени небольшую фотокарточку размером четыре на четыре дюйма. На фото была изображена Аннеке — она сидела возле стола, посадив на колени ребенка — очаровательную темноволосую девочку лет семи-восьми. Аккуратно держа фото за краешек, Томас вгляделся. Ведь у него дома тоже осталась карточка — только совсем другая, и Аннеке там тоже была другая. Ту, заветную карточку, Томас всегда хранил в запертом ящике стола и очень редко извлекал ее оттуда. Иногда проходили многие годы — и он снова доставал ее из ящика и смотрел на Аннеке. Но теперь он видел перед собой как будто другую женщину — счастливую мать и жену, и это было так странно.
— Если хотите, я могу сделать вам копию, — предложила Клара.
Томас кивнул и скрепя сердце вернул фотографию. Какое-то время он просто молчал, потому что говорить не хотелось. Наверное, Клара почувствовала его эмоции и тоже молчала. Наконец, с наигранной веселостью, она сказала:
— Да, а ведь там, на пикнике, была еще одна девушка. Эмили, американка, помните?
— Да, конечно.
— Ну, да что я спрашиваю — конечно, помните. И я помню, каково мне было находиться среди вас. Эмили с Аннеке — такие красавицы, и вас трое мужчин, все такие интересные. А на меня никто не обращал никакого внимания, — Клара говорила об этом легко и даже непринужденно. — Да я давно к этому привыкла. Ой, нет, вру, наверное! Конечно же, мне было обидно иметь такую внешность, ведь все мужчины помешаны на красотках…. — Клара замолчала и сделала глоток вина. — Да, так вы поддерживали какую-то связь с Эмили? Не знаете, как сложилась жизнь у нее?
