— Не ваша? — удивился Павел Васильевич. — Кто же такой добрый, что доверил тебе эту книжку?
— Учительница, Надежда Петровна, — опустив глаза, признался Андрей.
— Повезло тебе с учительницей, брат. Сильно повезло. — Он аккуратно положил книгу на стол. — А у хозяев дети есть?
— Не-а. Они брат и сестра.
— Ах так. Не скучно?
— Ничего, я больше на улице после школы. Это сегодня сижу дома, потому что нет никого.
— А по вечерам? Представляю, какая скучища по вечерам. И мать, бедная, сидит дома. Пойти некуда, в гости никто не ходит, да и знакомых, наверное, в Койве раз-два и обчелся…
— У мамы есть знакомые, — сказал Андрей.
— Заходят хоть иногда?
— Не очень. Приходил разок Кондратий Федорович, но он противный.
— Имя-то какое интересное, — покачал головой Павел Васильевич. — С маминой работы?
— Он высланный, кажется.
— Тогда правильно, что часто не заходит, теперь время такое. А учишься, говоришь, хорошо?
— По всем предметам «отлично», — с гордостью сказал Андрей, довольный, что гость забыл про книгу.
— За это молодец. Учиться надо хорошо. Вообще всякое дело надо делать хорошо. Старание в конце концов окупается сторицей. Как говорил великий наш полководец Суворов… Что он Говорил?
— Тяжело в ученье — легко в бою, — отчеканил Андрей.
— Именно! — Павел Васильевич поднял указательный палец. — А это никак карты? — Он подошел к окну, взял с подоконника колоду и зачем-то задернул занавеску. — Темновато уже, включи-ка свет.
Андрей включил, хотя было еще достаточно светло. Вообще электричеством пользовались, когда делалось совсем уж темно — экономили, а иначе отключали. Однако Павлу Васильевичу он возразить не смог — гость как-никак.
— Мама пасьянсы раскладывает? — тасуя карты, спросил Павел Васильевич. А тасовал он карты необычно. Брал, например, полколоды в одну руку, полколоды — в другую, запускал их, как гребенка в гребенку, углами вперед, слегка перегибая дугой, и, вытягивая гармошкой, всю колоду складывал аккуратной стопкой. Проделывал он это быстро, ловко, почти незаметно, так что у Андрея разбегались глаза, не успевая следить за этими манипуляциями, и сверкали от восторга. А Павел Васильевич, держа колоду в одной руке, вовсе уж неуловимым движением пальцев превратил ее в веер.
— Вот здорово! — сказал Андрей.
— Ловкость рук, как говорят факиры, и никакого мошенства. Выбирай любую карту, какая тебе понравится. Клади на стол, чтобы я не видел. — Он накрыл даму треф, выбранную Андреем, всей колодой — Теперь сам перемешай.
Андрей взял карты и тщательно перетасовал. Павел Васильевич снова превратил колоду в веер и мгновенно выдернул именно даму треф.
— А как это у вас получается?
— Секрет, — цокнув языком, сказал Павел Васильевич.
— Покажите еще.
— За показ деньги платят, — пошутил Павел Васильевич. — Старайся быть внимательным. — Он выдернул из колоды две карты — девятку и десятку, обе красной масти. — Распихивай их в разные места. А теперь внимание… — Он проделал с колодой какую-то манипуляцию и выложил на столе обе карты, которые Андрей клал в колоду поврозь.
— Еще!
Павел Васильевич, усмехнувшись, повторил фокус. Андрей долго рассматривал лежащие перед ним девятку и десятку, потом поднял глаза и неуверенно сказал:
— По-моему, было наоборот… Десятка была бубновая, а девятка червовая. А у вас…
— Молодец, — похвалил Павел Васильевич. — Ты наблюдательный парень. Мало кто так быстро обнаруживает обман. Поэтому фокусы лучше не повторять. Показал разок — и достаточно. А вообще-то чепуха все это.
— Зато интересно, — возразил Андрей. — Мне бы научиться..
— В шахматы учись играть.
— Не с кем, — вздохнул Андрей. — Кондратий Федорович звал, а я к нему не хочу.
— Почему?
— Противный он.
— Ну, это ты зря. Просто противных людей не бывает. Это они нам кажутся противными.
— А хотите, я научу вас играть в бирюльки? — предложил Андрей, чтобы замять неловкость. Ему было стыдно, что он назвал Уварова противным. — У меня настоящие бирюльки есть.
— В бирюльки? — удивленно переспросил Павел Васильевич. — Это что же такое? Детское что-нибудь?
— И вовсе нет. — Андрей достал коробочку с бирюльками, высыпал их на стол.
— Какая прелесть! — восхищенно сказал Павел Васильевич. — Вот тебе и бирюльки. — Он усмехнулся и покачал головой.
— Это мне Анна Францевна подарила.
— Какая Анна Францевна?..
— А, соседка у нас в Ленинграде на проспекте Газа была. Когда лапу арестовали… — Тут Андрей замолчал испуганно.
— Вот именно, — рассмеялся Павел Васильевич, — Ешь пирог с грибами и держи язык за зубами. — Он похлопал Андрея по плечу. — Меня-то тебе нечего бояться, а вообще поменьше болтай. Ну, показывай, как в эти самые бирюльки играют… — Он снова усмехнулся.
— А вы мне тогда еще фокус покажете, ладно?
— Договорились.
Они сыграли в бирюльки и, к удивлению Андрея, Павел Васильевич легко обыграл его. У него были очень подвижные, тонкие пальцы и все получалось ловко. Вытаскивая очередную скрипочку или флейту, он почти по-детски улыбался, высовывал язык и приговаривал:
— Вот мы сейчас ее за ушко и на солнышко, на солнышко!.. Ну-ну, иди сюда, милая, иди, не бойся…
В самый разгар игры где-то поблизости просигналила машина. Павел Васильевич насторожился, прислушиваясь. Впрочем, Андрей не обратил на это внимания. Он был поглощен игрой и как раз нацелился вытащить из кучи расписную дудочку…
— Схожу-ка я, пожалуй, в одно место, — поднимаясь, сказал Павел Васильевич, — а то поздно будет. Так ты никуда не уйдешь?
— Нет, — ответил Андрей. — Только давайте доиграем.
— Доиграем, обязательно доиграем. — Он подмигнул. — Мне понравилось играть в… бирюльки. Да, если сегодня не вернусь, значит, устроился с ночлегом. Приду, когда вернется мама.
С этим Павел Васильевич ушел, а спустя несколько минут вернулась Валентина Ивановна.
— Андрейка, — окликнула она с кухни, — чего это у тебя среди дня свет горит?
— Да тут… — смущенно пробормотал Андрей. — Я читаю, тетя Валя, а буквы в книжке очень мелкие…
— Читать-то бы надо, когда светло, — незлобиво попеняла она, — а то, неровен час, отрежут электричество. Есть сейчас будем. Никто не приходил к нам?
— Нет, никто, — соврал Андрей.
ГОСПОДИ, не находя себе места и не зная, что предпринять, думала Евгения Сергеевна, даже посоветоваться не с кем. Неспроста все это, неспроста…
Она тщательно перебирала в памяти события последнего времени, однако ничего особенного, ничего такого, что могло бы привлечь к ней внимание органов, не находила в своем поведении. Разве что посещение Уварова, его визит к ней и редкие, случайные встречи с ним на улице?.. Он — ссыльный, за ним, должно быть, наблюдают, следят, кто приходит к нему, куда ходит он, с кем встречается, разговаривает. Это наверняка так. Но с другой стороны, что же в этом необычного и подозрительного?.. Он свободно работает в депо, каждый день встречается со многими вольными людьми, вообще живет свободно на частной квартире, какой же смысл за ним следить?.. К тому же регулярно ходит отмечаться. Словом, всегда на виду. Да в Койве и невозможно иначе. И все-таки ничего другого в голову не приходило, и Евгения Сергеевна стала вспоминать, о чем они говорили с Уваровым, встречаясь на улице, и вот здесь получалось вроде бы не все ладно. Если подумать, разговоры их иногда были рискованные, то есть такие разговоры, что, узнай о них органы, могут быть неприятности. Чаще всего говорили о незавидном своем положении, что уже было небезопасно (недовольство!), о муже Евгении Сергеевны, о несправедливости властей…
Она поежилась.
Но как, каким образом они могли узнать?.. Нет, это исключено, абсолютно исключено. И вообще на их месте все говорили бы об этом. Другое дело — день рождения. Никому не нужный, какой-то даже дурацкий разговор о диктаторах. Однако рассказывал-то вовсе не Уваров (он предостерегал как раз!), а Семен Матвеевич. Человек он, конечно, малосимпатичный, неприятный, всклокоченный, но Уваров хорошо отзывался о нем. Да и не станет же он доносить на самого себя, смешно. Но выходило так, что все дело в дне рождения и в разговоре не столько, разумеется, о диктаторах в принципе, сколько о товарище Сталине… Да, рассказывал Семен Матвеевич, а слушали-то все!..
Кто-то донес?..
Не Уваров, это яснее ясного. Не сам Семен Матвеевич, тоже ясно. Неужели… Надежда Петровна?! Больше вроде бы некому, потому что еще один гость ушел раньше, чем начался этот разговор. Нет, нет, верить, что донесла Надежда Петровна, Евгения Сергеевна не хотела, не могла. Она же влюблена в Уварова — это очевидно, а чтобы любящая женщина хотя бы в мыслях пожелала любимому мужчине зла… Такое исключается. Это противоестественно, дико это. Да ведь Надежда Петровна и сама такая же ссыльная, как Уваров, такая же несчастная и обездоленная. Вот и запрещенные книги дает Андрею. Интересно, правда, откуда у нее эти книги?.. И почему она не боится их давать?..
