Ну, он отпустил, а я ему сразу телегу про умереть и умирать, вы знаете все это, про монаха, что гроб по городу таскал и так далее. Ну, Транк обратно на кровать вернулся. И тут кто-то из хозяев встал, Влад, кажется, чтобы чайник принести. А Костя Транк тут как тут, вытаскивает из-за пояса угомонитель, это он так аварийный молоточек для разбивания стекол, что однажды из нового Икаруса спер, называет, и поигрывает им.
«А ну ка сел!» — говорит.
Влад, естественно, садится.
«Костя, там чайник кипит»
«Знаю я твой чайник. Дурку вызвать хочешь, сука!»
«Там действительно чайник кипит», — встреваю я, но Транк уже меня не слышит.
«Они отсюда не выйдут!»
Мои зайчики молчат, на молоточек в руках Транка косятся.
«Костя, послушай, — говорю, — даже если бы они хотели, они не смогут дурку вызвать. У них телефона нет».
«Не гони. Ты сам ничего не знаешь».
Делать нечего. Сидим, на кухне чайник кипит.
Наконец, говорю:
«Слушай, Костя, ты мне доверяешь?»
Тот подумал минуту.
«Тебе доверяю».
«Давай я их подержу минут десять а ты за это время уйти успеешь».
И, представляете, прокатило.
«Молоток дать?» — спрашивает.
«Да я справлюсь».
«Ну, смотри».
Он ушел, я, естественно, подождал минуту и за ним вдогонку: как бы не натворил чего. Выбежал, смотрю, он уже посреди Малого, длинный как каланча, над машинами возвышается, руками размахивает, тачку ловит. Окликнуть не успел, уехал. А художник он классный. Да ты видела, я тебе показывал, — Дэгэ посмотрел на Ленку, — каталог с его выставки. Он вообще, странно работает — берет ведро пива, пьет и заедает сиднокарбом. Карб стимулирует, пиво тормозит — получается нормальное состояние.
— А почему нельзя в нормальном состоянии просто, без пива и карба? — спросил кто-то.
— Не знаю, не прет, наверное.
— Я вообще по пьяне или по укуру работать не могу, — сказал Крис, — а Волос, наоборот, дунет, и вперед.
— Кого как. Меня по разному. Когда-то давно, когда мы были депрессионистами, придумали метод Рембо. — Дэгэ сделал ударение на последнем слоге. — Разумеется, поэта Артюра Рембо. Это пить, торчать, не спать, в общем, доходить до умопомрачения, а потом работать. На переходе от кайфов к некайфам. Знаешь, с похмелья как вставляет? Только момент надо поймать. Три часа полной ясности. Когда «уух», как сказал бы Фантом.
— Этот метод, сударь, задолго до вас применяли. Моррисон, например, — вставила Ленка, — или Джоплин.
— Нет ничего нового под солнцем. Но с такой энергетикой они и сгорели в одночасье. Моррисон ведь себя с кометой сравнивал.
— Все торчки долго не живут.
— Не надо. Есть исключения. Вон, Берроуз, на чем только не сидел — от винта до черного, а прожил сколько. А один столетний пьяница знаешь какую надпись на будущую свою могилу заказал? — Дэгэ улыбнулся, — «Он был так страшен в своем пьянстве, что сама смерть боялась к нему подходить». Транк тоже страшен. Забавно, но почему-то все его запои совпадают с моментом выплат. Причем, начинает он пить еще до получения денег. Я как-то прихожу в издательство, а Транк для них обложки рисовал, и еще на лестнице слышу тук затем шаги, затем снова тук. Поднимаюсь, а это Костик в дверь нож кидает. Здоровенный, похожий на мясницкий. Дверь уже вся покоцанная. Говорю ему:
«Костя, что ты делаешь?»
«Денег, суки, не заплатят, сегодня это полетит в Чернова».
А Чернов — это художественный редактор.
И снова с размаху нож в дверь.
«А если ты промахнешься?» — спрашиваю я.
«Не промахнусь».
«Ну а вдруг?»
Тогда Транк расстегивает плащ и смеется так:
«Ха-ха-ха» — Дэгэ попытался изобразить зловещий смех. — Я смотрю, у него за поясом еще четыре таких тесака.
— Ну и как? — спросил Крис.
— А ничего, вроде денег дали. Через час, вижу, сидят с Черновым на лавке, пиво пьют. Два великих дестроя.
— Почему два?
— Чернов тоже. — Дэгэ взял бутерброд, и откусив половину, продолжил, причем каша перемалываемая во рту не мешала продвижению очередной телеги. — Как-то раз прихожу в издательство, а оно на третьем этаже домписа было, где вся парадная лестница портретами знаменитых советских писателей увешана, смотрю, что-то странное с портретами случилось, одни на полу валяются, другие из рамок вышиблены, вдоль стен стоят, третьи на одной ниточке болтаются. Уцелело, кажется штуки три. «Что случилось?» — спрашиваю. А мне говорят: «Чернов прошел». А внизу тепленького его менты и забрали. Причем вахтер до последнего терпел, но когда Чернов ему рамку от одного из портретов на шею повесил, вызвал ментов таки. Не захотел быть знаменитым писателем.
Крис, стараясь не разбудить спящий в комнате пипл, вышел проветриться на балкон. Пустая площадка, сломанный шкафчик, корм для птиц на тарелке. Внизу, перед домом, огромное футбольное поле. Трамвайная остановка, цветные фигурки людей. И, ближе к дому, под еще зеленым тополем, старый грузовик с продавленной крышей — окна выбиты, двери отсутствуют, колес тоже нет. Осень уже успела разукрасить его опавшими листьями.
Крис вдруг вспомнил, что похожий грузовичок, только целый, был в том караване, в том странном бреду, оставшемся далеко позади, на трассе, где-то между Рязанью и Самарой.
Но побыть в одиночестве Кристоферу не удалось — на лоджию вышел хозяин.
— Давно у тебя внизу этот грузовик, — спросил Крис.
— Давно. Очень давно.
— Прикольный. Весь в листьях.
— У меня про него стихотворение есть. Без рифмы. Сейчас.
Дэгэ убежал на кухню, и через минуту вернулся с пачкой листков, сшитых скрепкой. Почитай.
Отступление девятнадцатое: Стих Дэгэ о грузовике
Птицы улетели, они то знают
зимой надо улетать и лишь весной возвращаться…
Думаю и смотрю
на зиму из окна,
словно и не живу в ней,
словно она
нарисована каким-нибудь новым Брейгелем:
люди на остановке, дети на стадионе,
темные талые следы на бледно-голубом фоне,
а в переплетении колей и тропинок —
грузовик зеленый без дверей и колес,
словно лист тополиный
последний,
придавленный снегом,
но если приглядеться
можно увидеть как он едет,
увидеть на его крыше
ворону-голубя-воробья,
и ясно, что птицы не улетали,
просто надо смотреть выше.
Крис постоял несколько минут на балконе, пытаясь унять некое волнение, возникшее где-то внутри. Не от стихов, от грузовика, так похожего… «С глаз долой — из сердца вон». Кристофер вернулся на кухню, где происходил разговор о вещах, знакомых ему уже с десяток лет — о стопе.
— Есть штаты, где очень легко застопить, скажем, у бензоколонки, а тут стою и не прет. А на хайвэй выходить, — Ян рассказывал о Штатах, — как и в Европе, запрещено. Как правило, первая машина, которая стопиться — полицейская. А тут вышел, и первая же машина остановилась. Так вот и доехал…
— А в Индии стоп другой. Там люди вообще не врубаются, что значит ехать стопом. Очень поезда дешевые. Есть конечно фест-клас, типа купейного, но это дорогой, есть секонд-класс — это как наш общий вагон, только раза в два дешевле чем у нас, и «дженерал плэйс». Общее место. «Дженерал плэйс» вообще ничего не стоит. Меня полис на «дженерал плэйс» посадил. Представьте наше плацкартное купе на шестерых, куда забилось больше тридцати человек. И так целых два дня. Классно. Потненько. Вонько. Разносчики еды по головам ходят. В прямом смысле. Зато никаких билетов не спрашивали. Тем более, что у меня с бабками полный облом был. Только на рис и на взнос в аэропорту оставались. Под конец как нищий саду был, весь ободранный, лишь рюкзак фирменный. Как с рюкзаком по городу идешь, за европейца принимают, кричат: «Рикша, баба, рикша!» А без рюкзака — обычный индийский баба, никто не обращает внимания, за своего считают. Баба — это все равно как бабай, борода-то за два месяца отросла ого-го-го какая. А когда маленькая была, кричали: «Сэр, сэр, рикша!» Бабаем не называли.
— Ты про стоп хотел, — сказал Ян.
— Так вот, — продолжил Дэгэ, — поезд в Индии дешевый-дешевый, автобус тоже, поэтому люди не врубаются, зачем стопом ехать. Тем более, зачем европейцу стопом ехать. Не бывает такого, чтобы у белого человека не имелось денег. Ну, а выйдешь на трассу, в точности как раньше у нас на востоке, останавливаются.
— Как и сейчас, — добавил Крис, — по моему ничего не изменилось.
— Может быть. Давно я на нашем востоке не был. Года четыре. Но у нас там хоть по русски понимают. А они по англицки — ни бум-бум. Я просто говорю название города и потом «но мани, но мани». А вот сказать «Ай кэннот пэй», уже не поймут. И названия городов, скажем на хинди или на бенгалоре отличаются от тех, что на карте. Например, на карте написано «Варанаси», а они говорят: «Бенарес». Но это простые драйверы. А если хозяин машину сопровождает, тот пообразованнее, на английском нормально балакает. Лучше меня, как правило.
