В конце концов констебль вновь появился в дверях. Глядя на него снизу, мы видели лишь его силуэт на фоне трепещущих отблесков пламени. При обычных обстоятельствах мы немедленно и без понукания бросились бы на помощь, тушить огонь. Однако обстоятельства были необычны, поэтому прошло несколько секунд после того, как он позвал нас присоединиться к нему, прежде чем мы наконец стряхнули оцепенение и начали действовать.
Первой, к моему стыду, это удалось миссис Симпсон. Воскликнув: «Ох, какой беспорядок будет в моем доме!» — она поспешила зачем-то в столовую, а я, промедлив секунду, побежал вверх по ступенькам. Теперь мне казалось, что их гораздо больше девятнадцати, что нет им конца, словно я поднимаюсь в бесконечность, но это мне, как ни странно, не мешало. Нетерпение узнать, что с Холмсом, заставляло меня подниматься как можно быстрее, а зловещее предчувствие умеряло мою спешку.
Но в конце концов я все же оказался у открытой двери, которую сам же несколько минут назад безуспешно пытался вышибить. Как я и ожидал, в комнате царил полнейший беспорядок. Резной дубовый комод был перевернут, а книги, лежавшие на нем, разбросаны и по большей части разорваны. («Что скажет мистер Дойл?» — пронеслось у меня в голове.)
Диван неестественно покосился на один бок (какая же сила нужна была для того, чтобы просто сдвинуть эту тяжелую вещь?), осколки стекла из выбитой оконной рамы и двух витрин блестели на ковре в отблесках пламени, перемешавшись с кусочками разбитого фарфора и создавая впечатление рассыпанного бисера. Эти осколки покрывали и скрипку Холмса. Совершенно поломанная, она валялась в углу, явно послужив перед тем в качестве дубинки.
Из старинной аптекарской шкатулки, лежавшей на краю камина, капала какая-то жидкость, образуя на полу голубоватую лужицу. Мне не удалось понять, что это такое, но если именно оттуда поднимался серный запах, ударивший мне в нос, как только я вступил в комнату, то вряд ли это было что-то приятное.
Холмса не было и следа. Мориарти — и того меньше. Единственным человеком, кроме меня, находившимся в комнате, был констебль. Сдернув с дивана парчовое покрывало, он, широко замахиваясь, пытался погасить пламя, которое теперь скорее тлело, чем горело посреди комнаты.
И только тогда, глядя, как он, тяжело дыша, старается победить пожар, и не зная, чем помочь ему, я вдруг осознал, что вокруг меня не царит полный хаос. В самом сердце разгрома, словно в центре мощного торнадо, все было совершенно спокойно и гармонично.
Огонь, пылая на полу в середине комнаты и пожирая исписанные Холмсом листы и вырванные страницы старинных книг, образовал совершенный круг, который никак не мог получиться по воле случая. Удары констебля темно-красной тяжелой тканью по пламени неуклонно его гасили, но на ковре оставался черный выгоревший след, который каким-то чудом сохранял безукоризненно правильные круглые очертания. А в центре этого огненного круга лежал листок бумаги, которому обычное пламя не могло нанести вреда.
Уникальное творение мастера Муратори из Болоньи с мрачным инициалом демонического противника Холмса, призванного сюда каким-то тайным знанием с той стороны небытия, о котором моя врачебная наука мудро молчит. Призванного, но с какой целью? И куда он теперь делся? А главное, где Холмс? Какова была причина и каков исход их жестокого единоборства? Зачем вообще нужно было принимать этот последний вызов, пускаться в поиски, ведущие по ту сторону возможного?
Вопросы множились, но уже тогда я предчувствовал, что ответы на них я никогда, скорее всего, не получу. Это мне просто-напросто не дано. Впрочем, кто я такой, чтобы мне открылись последние тайны? Всего лишь простой лондонский врач, забросивший практику, личную жизнь и все остальное ради того, чтобы стать тенью выдающегося друга, тщетно надеясь, что и ему перепадет кусочек славы.
Теперь, с исчезновением Холмса, эти обманчивые упования вмиг растаяли, сделав меня еще более незаметным, чем тень, которой я до того был. Что мне осталось? Слабая надежда, что Холмс вернется? Это немного, точнее, бесконечно мало, но никакой более надежной точки опоры мне найти не удалось.
Итак, я помогал констеблю окончательно загасить пламя, а когда вскоре боязливо появилась миссис Симпсон, неся ведро воды и тяжело дыша, мне пришлось приложить страшные усилия, чтобы обуздать ее странную страсть наводить порядок. Все в комнате следовало оставить так, как мы застали, без каких бы то ни было изменений. Особенно выгоревший круг на ковре в середине комнаты. У меня появилось предчувствие, которому я не мог бы дать разумного объяснения, что он имеет главное значение для возвращения Холмса.
Теперь оставалось лишь ждать, возможно, долго, но я уверен, что мне не будет скучно. Со мной была миссис Симпсон, а «Медицинская энциклопедия» представляет собой неиссякаемый источник тем для приятного времяпрепровождения.
— Кто ты?
— Я Рама.
— Ты дух?
— Нет.
— Тогда почему я тебя не вижу и не слышу, а разговариваю с тобой?
— Я в твоей голове.
— Зачем ты в моей голове?
— Чтобы помочь тебе, кроме всего прочего.
— Разве мне нужна помощь?
— Да. Ты беспомощен, как новорожденный.
— Но я старик…
— Ты был стариком.
— А кто я теперь?
— Теперь ты нечто новое…
— Что?
— Имей терпение. Узнаешь, когда придет время.
— Я… мертв?
— Мертв? Ты не мертв. В Круге нет смерти.
— В каком Круге?
— В последнем.
— Я не понимаю тебя.
— Говорю тебе, имей терпение.
— Хорошо, но я боюсь. Здесь так темно и тихо. Как в могиле.
— Или в материнской утробе.
— Почему ты это сказала?
— Потому что это ближе всего к правде.
— Значит, ты… моя… мать?
— Нет. Ты будешь моим отцом.
— Отцом? Как это?
— Чудесным образом. Ты родишь меня.
— Как я могу тебя родить?
— Из головы.
— Ты выйдешь из моей головы?
— Да. Не бойся, тебе не будет больно.
— Но я этого не… могу…
— Сможешь, и очень легко, когда пробьет час.
— А что будет потом? Я не смогу быть… один…
— Ты не будешь один. Остальные будут с тобой.
— Кто это — остальные?
— Ну, Мастер, Шри… Все. Они позаботятся о тебе.
— Ох. Где они сейчас?
— Смотрят на нас и ждут.
— Чего ждут?
— Чтобы мы исполнили задачу.
— Какую задачу?
— Задачу Круга.
— Ты имеешь в виду, что… я тебя рожу?
— Да.
— А ты? Что с тобой будет потом?
— Меня больше здесь не будет.
— А где ты будешь?
— Я не могу тебе этого объяснить. Но я буду в безопасности.
— Увижу ли я тебя после того, как ты… родишься?
— Нет. Я появлюсь на свет в другом месте, очень далеко отсюда.
— Мне бы хотелось знать, как ты будешь выглядеть.
— Как бы ты желал, чтоб я выглядела?
— Не знаю… Как Мария… может быть.
— Хорошо, я буду выглядеть как Мария.
— Что я должен сделать, чтобы… ты вышла из моей головы… чтобы я тебя родил?
— О, это совсем нетрудно. Тебе мешает эта тьма, не так ли?
— Да… Она меня пугает.
— Тогда вызови свет.
— Как?
— Просто. Скажи это.
— Ты имеешь в виду… как…
— Да.
— Но я не… Не могу…
— Можешь, поверь мне. Прошу тебя.
— Я тебе верю, но…
— Скажи это, отец. Время пришло.
— Да будет свет!
Латунный колокольчик на входной двери прозвенел неожиданно и громко, словно первый удар грома во время летней грозы. Миссис Симпсон и я погрузились в молчание, которое обычно настает, когда все темы для разговора исчерпаны. Мы сидели в тишине, каждый занятый собственными мыслями, в полумраке раннего вечера. Любившая темноту старушка даже и не подумала зажечь свет, а я ее об этом не просил, поскольку понемногу сгущавшаяся вокруг нас тьма полностью соответствовала моему мрачному настроению.
Прошло уже четыре дня с тех пор, как Холмс исчез — исчез при столь загадочных обстоятельствах. Как только я заканчивал с врачебными делами (стараясь сделать это как можно быстрее), то спешил на Бейкер-стрит, 221а, подстегиваемый еще живой, хотя и все более тщетной надеждой, что случится какое-нибудь чудо и я вновь увижу своего самого лучшего друга — уникального человека, которому самолюбие и необузданная жажда знания определили судьбу, лежащую далеко за пределами моего понимания (а, думаю, и его).
