Койот продолжил поиски пропитания – среди мусорных куч и объедков, — там, где некому было дать ему сдачи. Ему тоже пришлось несладко, он не скоро забудет, как проучил его сердитый старый пес. Койот, хитрец и хищник, попытался отомстить и увел от нас Лу, едва не разбив нам сердце, но искупил свои грехи тем, что вернул Лу домой. Так старый боец вновь обрел былую гордость.
16
Спасение Флавио и опись рыцаря лотереи
Летом 2001 года он объявился у нас во дворе, рыжевато-золотистый, с темной мордой и очерченными черным глазами, длинношерстный, похожий на лису метис, тощий и голенастый, добрый, но боящийся всего на свете, от собственного хвоста, до человеческих рук и ног, а еще любых звуков и своих воспоминаний, запуганный до глубины души. Но он заскочил к нам во двор через изгородь, привлеченный запахом другой собаки, старшей, всю свою жизнь спасавшей других псов от иглы ветеринара. Он давно вышел на пенсию, но, как старый пожарник, не смог не вытащить из огня очередную жертву, потому что больше всего на свете он гордился тем, что умеет делать так хорошо. И вот, с появлением беглеца, которому хватило здравого смысла из того кошмара, в котором он жил, появиться у нас, началась последняя для Лу история спасения потерпевшего.
У него была немыслимо густая шерсть, как у чау-чау, рост и повадки как у овчарки, и сердце и ум как у ретривера. Если кто-то и мог бы посостязаться с Лу в красоте, так это он – удивительный красавчик, примерно двух лет от роду, способный без труда перепрыгнуть через забор высотой в человеческий рост.
Я был занят прополкой в дальнем углу сада, где Никки высадила базилик. Лу дремал в доме, на солнце ему было слишком жарко. И тут краем глаза я заметил крупного пса, одним изящным прыжком преодолевшего забор между нашим домом и соседским. Каштановая шерсть горела на солнце, белоснежные зубы сверкали.
— Никки.
— Что?
— Посмотри.
— Ничего себе.
Я подошел к нему. Хотя он выглядел нервным и возбужденным, мне было очевидно, что он настроен на контакт. Когда он подбежал к поилке, чтобы напиться, я захлопнул калитку.
— Какой красавец, — заметила Никки, подойдя ближе. — Выпусти его.
— Погоди. Сперва хочу убедиться, что он не бешеный, не больной и не агрессивный. И проверить, есть ли у него жетон.
Лу к этому времени был уже порядком глуховат. И (какое счастье, что в свое время я обучил его языку жестов), но каким-то образом он учуял другую собаку и выбежал во двор через заднюю дверь. Там он осмотрелся и направился прямиком к чужаку, жадно лакавшему воду. Он глухо полаял, понюхал незнакомого пса, тот обнюхал Лу в ответ и попытался лизнуть его через калитку.
Лу посмотрел на меня: «Ты что, шутишь?»
— Он заблудился, Лу. Ты же знаешь, каково это.
— Ар-ру-а, — отозвался на это Лу и сел перед калиткой. Пес по другую сторону завилял хвостом, учащенно дыша и широко раскрывая пасть, точно голодный птенец.
— Что ты об этом думаешь, Лу? — Я обошел его и открыл калитку. Он попытался протиснуться вместе со мной. — Нет, погоди. Дай я сперва его осмотрю. — Он порычал и стал царапать калитку когтями. — Нет, — повторил я и на сей раз подкрепил это резким взмахом руки.
— Не дай ему себя загрызть, — сказала Никки.
— Сдается мне, он скорее описается, чем укусит.
Он хотел общаться, но был слишком запуган. Я сразу понял это по его позе, он в любой момент готов был припасть брюхом к земле. Это было написано у него на морде: этого пса били и пинали так часто, что он ничего другого не ждал.
— Синдром ожидания молотка, — сообщил я Никки, потрепав пса за ушами и проверив ошейник.
— Что?
— Если всю жизнь бить тебя молотком по голове каждые двадцать секунд, а потом внезапно перестать, твоя первая реакция будет: «Ой, а где молоток?»
— Говори за себя.
Чистая правда: собаки, подвергавшиеся насилию, привыкают к нему настолько, что начинают его искать, инициируют его, намеренно действуют таким образом, чтобы вызвать побои. Так ведут себя волки-омеги. Для такого животного достаточно и негативного внимания. Если он к этому привык, он будет этого желать и дальше.
Даже когда такую собаку находят люди, более добрые, чем прежние хозяева, она по-прежнему ждет жестокого обращения и не понимает отступлений от привычного сценария. Отсутствие агрессии ее смущает, она не понимает, что в жизни может быть что-то, помимо пинков.
Он был нежным, покладистым и привыкшим жить в страхе. Когда он попытался прыгнуть на меня, я выпрямился и сказал ему: «Нет, нельзя», он повалился на землю и обмочился.
— Мило, — сказала Никки.
— Он стерилизован. Но на ошейнике нет бирки.
— С ума сойти. Потеряшка.
Я впустил к нам Лу, и он тут же принялся обнюхивать незнакомца. Как ни странно, тот совсем не боялся Лу. Тот пару раз на него рыкнул и один раз встряхнул за шкирку, но в остальном они прекрасно поладили. Даже когда Лу сердился на слишком дружеские заигрывания, тот второй продолжал вилять хвостом.
— Оставлю их тут вдвоем, — сказал я. — Лу не позволит ему сбежать. Думаю, у него это в крови.
— Что именно?
— Побеги.
— Боишься, он прокопает подземный ход?
— Все может быть.
— Ладно, посмотрим.
Большинство из нас через это проходили: мы находим собаку без бирки, без татуировки или микрочипа, определить хозяина невозможно. Мы обзваниваем приюты и ветеринарные клиники, проходим с собакой по соседям, стучимся в двери, вешаем объявления. Иногда нам везет, иногда нет.
Три месяца мы искали хозяина. У него не было ни микрочипа, ни татуировки, и никто не заявлял о пропаже. Листовки, объявления, опрос соседей – безрезультатно.
— Как может быть, что его никто не признал? — удивлялась Никки, глядя на пса, который получил имя Флавио в честь Флавио Бриатторе, возглавлявшего команду «Рено» на «Формуле-1». Наш приятель Джефф Дэниелс был большим поклонником гоночного спорта, и это он назвал так нашего найденыша за ловкость, подвижность и красоту.
— Может, и признали, но не хотят его забирать, — предположил я.
— Это жестоко.
— Может, это лучшее, что они могли бы для него сделать.
Флавио был проблемным псом, очень проблемным. Он боялся рук, дергался, тревожился, жил в постоянном ожидании пинка. Малейшая угроза – и у него напрочь отключались мозги, и он или падал и мочился под себя, или пытался сбежать, перепрыгнув через забор. Но в то же время он жаждал дружбы и совершенно не проявлял агрессивности. Это была замечательная собака с очень тяжелой психологической травмой.
Занятия с ним требовали терпения и совершенно нового подхода. Я не мог использовать наказаний, даже голосом. Да что там голос – стоило посмотреть ему в глаза слишком долго, и Флавио был готов падать на брюхо и делать лужу, как будто я управлял его мочевым пузырем с помощью телекинеза.
Любое подкрепление могло быть только позитивным и тщательно продуманным. К примеру, если вы хотели, чтобы он пару секунд спокойно ждал у двери, надо было тщательно отслеживать свою позу и не допускать прямого взгляда. Стоило чересчур приблизиться или подать резкий жест рукой или поводком, паника была гарантирована. Очень по-волчьи.
На тренировках нельзя было торопиться: стоило дать ему слишком много, он впадал в бессознательное состояние и в ужасе отключался. С Флавио можно было продвигаться вперед только черепашьими шажками, отслеживать правильное поведение и вознаграждать за него чем-то не угрожающим… и это тоже было не так просто, как кажется. Флавио готов был напугаться чего угодно, в любой момент, даже миски с едой, оказавшейся под носом слишком внезапно, или поглаживания, если он этого не ожидал.
Спасителем, понятное дело, стал Лу. Флавио его обожал, ходил за ним повсюду и совсем не боялся. Лу мог учить его, наказывать, отбрасывать в сторону, покусывать, спать с ним в обнимку – ничто не пугало Флавио. Только когда Лу взялся жестко устанавливать правила собственности в том, что касалось еды, игрушек и других собачьих ценностей, Флавио выказал тень испуга.
Лу стал для него проводником уверенности в себе. Дайте запуганной собаке вдохновителя, и вы спасете его. Двенадцатилетний Лу стал спасением для Флавио. Он равнялся на Лу во всем. В любой непонятной ситуации главным вопросом для него было: «А что бы сейчас сделал Лу?»
Мы оставили его у себя. Из беглеца, которого надо куда-то пристроить, он стал членом семьи – больным, покалеченным, но любимым. Нам пришлось приспосабливаться и объяснять сыновьям Никки, как вести себя, если мы не хотим луж и куч по всему дому. Давать ему пространство для маневра, но вознаграждать за хорошее поведение, учить доверию и не пугать. И как можно больше оставлять вдвоем с Лу.
Через Лу я его и обучал. Сперва показывал на нем основные команды, а потом очень осторожно предлагал Флавио выполнять их самому. Когда Лу был рядом, даже команда «лежать» не звучала пугающе: все было мирно и безопасно.
