— Как это случилось?
— Мик Стивенс написал это на уроке физики.
— Вот что значит ходить на занятия вместе с выпускниками.
Он кивнул и пошел прочь, хмурясь и глядя в пол.
Поскольку у меня не было четвертого урока, я никуда не спешил. Неторопливо подошел к своему шкафчику и стал выкладывать ненужные книги, когда увидел, как мимо проходит хренов Джон Макданна со своими гориллами, глядя на меня и усмехаясь. Я даже блин подумал, что он мне подмигивает. И я не знаю что за хрень на меня нашла. Не знаю, то ли песни Misfits в моей голове, то ли дружба с Ником и сломанный нос, то ли папин уход и однозначная мамина несчастливость и оглушающая тишина моей жизни, то ли желание быть с Гретхен и невозможность когда-нибудь быть с ней, то ли исключение Бобби Б. и побитый Род, — или все, все это вместе, я не знаю, но я захлопнул свой шкафчик, щелкнул замком и пошел следом за этими мясными уродами по людному коридору. Я видел, как они повернули, как Джон Макданна остановился, чтобы взять сигареты из своего шкафчика, и как после этого они зашли в туалет на втором этаже. Я так давно мечтал набить этому парню морду — не знаю как, правда, может быть, изучив карате каким-нибудь волшебным способом, или сломав нос, смертельно ранить его, — что я почти подбежал к нему и замахнулся, но вдруг остановился и кое-что сообразил: Джон Макданна всегда будет крепче меня. Он всегда будет сильнее, неважно, со сломанным носом или нет, так что́ я мог ему сделать — разорвать его в клочья, причинить увечье?
Вот тогда я начал думать. Он всегда будет в состоянии надрать мне задницу — даже через сто лет, наверное. Я никогда не смогу до него добраться. Я никогда не смогу дать ему понять, что я не какой-то там слабак, хренова цель для плевков, что я человек, понимаете, что со мной надо считаться. Но потом я подумал, может, так и надо. Может, я только зря потрачу время, пытаясь что-то доказать ему, в смысле, он был тем, кем был, понимаете. Такой вот он был человек, и что я мог изменить? Вот тогда я задумался: я по-настоящему задумался.
У меня появилась идея вешать на его ящик большие картинки с котятами. В тот день я спустился в библиотеку и прочесал весь каталог, и мне повезло, потому что там была книга под названием «Котята», хотя если честно — Откуда? Откуда в католической школе для мальчиков могла быть книга под названием «Котята»? Я не знал, и мне было все равно. Но я устремился к полкам, нашел книгу, укрылся в самом дальнем углу и стал выдирать из нее страницы. Я взял ручку и маркер и стал пририсовывать котятам пузыри с посланиями, как в комиксах, и они как бы говорили: «Джон мой друг» и «Джон никогда не забывает покормить меня», и «Джон чешет мне за ушком», и я чуть не писался от смеха, сочиняя все это. Я вырвал еще несколько страниц, где реплики котят становились уже более философскими, типа: «Будь милым, Джон, как я, милый котенок», и «Если ты делаешь людям больно, мне хочется плакать» — и я подрисовал слезу у котенка под глазом, и — лучшее мое творение — на фотографии с пятнадцатью белыми пушистыми котятами я написал: «Каждый раз, когда ты бьешь кого-то, Джон, один из нас умирает».
Затем, все еще смеясь, я вышел из библиотеки и прилепил одну из фоток к двери его шкафчика, всего лишь одну, с котенком, спящим у клубка красной пряжи, где было написано: «Джон мой друг». Я хотел дождаться его реакции, но решил, что лучше убраться, а то, не дай бог, он меня заметит.
Это стало моей фишкой — на весь оставшийся учебный год. На всех переменах я приклеивал фотки котят, щенков, пони и тюленят к шкафчику Джона Макданны, надеясь, что это хоть как-то заставит его задуматься, понимаете. Но на самом деле, наверное, на самом деле, я делал это ради себя.
После школы я сидел на капоте «эскорта», а Ким и Гретхен курили. Гретхен вела себя так, будто все круто и ничего такого не случалось, и я повторял за ней. Скрестив руки на груди, притворялся, что я в отличном настроении, даже курил, чтобы показать, как все распрекрасно.
— Ну так, Брайан, что там с танцами? — спросила Ким, выдувая мне хренов дым прямо в лицо. В ее огромных очках от солнца я видел собственное отражение. — Ты все еще собираешься туда?
— Не знаю. Наверное. Только я так и не нашел, с кем пойти, — сказал я.
— Ты что, правда собираешься? — спросила Ким.
— На танцы? Ну да, с нашими танцами все в порядке. Это у выпускников полная херня, — сказал я.
— А в чем проблема-то?
— Ну не знаю. Похоже, черные из выпускных классов страшно разозлились и устраивают собственные танцы, — сказал я.
— Тупость какая, — сказала Ким.
— Точно, но совсем не потому, почему ты думаешь, — сказал я.
Ким сняла очки и обернулась, уставившись на меня.
— И почему же, позвольте узнать?
— Я думаю, что это полная херня, что ты получаешь все, что ты хочешь, только потому что ты белый на хрен.
— Чего-чего? — спросила Ким, пялясь на меня, как будто у меня голова загорелась.
— Дерьмо это все, вот что я думаю, — сказал я. — Они только хотели, чтобы их признали и чего там еще. Они выбрали свою песню. Блин, ты подумай, как для тебя важна музыка, которую ты слушаешь. Блин. Они просто хотели чувствовать себя частью происходящего, понимаешь?
— Они ведут себя как дети, — сказала Гретхен. — Не получилось по-ихнему, вот они все и испортили.
— Не в этом дело, — сказал я. — Ты не врубаешься. Ты все время чувствуешь себя чужим, и тебя тошнит от этого, и в конце концов ты просто делаешь что-то свое.
Мы подрулили к торговому центру. Ким вылезла из машины. «Ладно, кретины, мне пора. До скорой встречи, любовничек», — подмигнула она мне.
— Отвали, — сказал я, отворачиваясь. Я перелез на переднее сиденье и пристегнул ремень. — Ведет себя, как сволочь.
— Тебе это нравится, — сказала Гретхен.
— Не знаю. Просто привык, может. Может, на самом деле мне хочется, чтобы она уже прекратила хамить.
— Хамить? Она не хамит.
— Конечно, хамит, — сказал я. — Она думает, что это делает ее неотразимой. Ведет себя так с шестого класса. Думает, парни перестанут замечать ее, если она будет милой. Все время напяливает эту маску: панк-рок Ким. Точно. Ничего настоящего в ней не осталось.
— А, ты в ужасном настроении, да? — спросила Гретхен.
— Наверное, — сказал я. — Я просто вдруг осознал все это, понимаешь?
— Что осознал?
— Что большинство этих панков — гребаные притворы, — сказал я. — Что большинство из них делают что угодно, только бы не выделяться из толпы. Абсолютно бездумно. Как с Ким — все из-за хреновой моды.
— Что ты несешь? — сказала Гретхен, поднимая брови.
— Я говорю, что вы двое — самые недалекие из всех, кого я знаю, — сказал я. — Вы даже не понимаете толком, что такое панк. Просто одеваетесь, как положено, потому что были когда-то лузерами, а это, типа, дает вам возможность хоть как-то самовыразиться, понимаешь.
— Что за хуйню ты несешь?
— Вы и все эти «панки». В смысле — ты что, думаешь, я забыл, что у Дейва Латтела была коробка для завтраков с Траволтой?
— Чего?
— С Джоном Траволтой. В младшей школе он носился с этой коробкой и говорил, что ему нравится прическа Траволты. А теперь, теперь он что — панк? И вы с Ким тоже. Боже ты мой, Ким была в команде поддержки. Она встречалась с Барри Ноланом из баскетбольной команды. И вдруг все вы стали панками.
— Ну как хочешь.
— Вы такие же, как гопники. То, что вы красите волосы в синий цвет, не делает вас лучше других.
— Чего?
— То, что у вас синие волосы и драные шмотки, не означает, что вы лучше других. Потому что, знаешь что? Вы просто приспосабливаетесь, точно так же. Хоть и не носите хаки или что там, для меня вы все одинаковые. Вы думаете, вы особенные, но это не так. Вы — ты, Ким и все остальные — вы снобы по отношению к снобам. Но вы такие же злые, как и богатенькие аккуратисты. Все вы никуда не годитесь.
— Правда, что ли?
— Ну, не знаю. Не в смысле, что ты воображала. Я просто… просто хочу, чтоб вы знали, что нравитесь людям такими, какие вы есть. Вы могли бы, просто, быть самими собой. Но кому-то, какому-нибудь парню, какому-нибудь хрену типа Тони Дегана, вообще насрать, какие вы на самом деле. Я знаю, я сам парень.
— Правда, что ли? А я думала, ты гермафродит.
— Я парень и знаю, о чем парни думают. Все, что им нужно — это заняться с тобой сексом.
— Значит, все что тебе нужно — это заняться со мной сексом? — спросила она, и я покраснел, мгновенно.
— Нет, нет, я имел в виду, что ты мой друг и мне совсем не наплевать на тебя.
— Заткнись, пока меня не стошнило.
— Извини. Может, мне не следовало всего этого говорить. Но, знаешь… знаешь, дети сейчас так быстро растут, — улыбнулся я.
— Проваливай. Убирайся из моей машины! — закричала Гретхен, останавливаясь у моего дома. Я смотрел, как она отъезжает, и думал: Я слишком много всего наговорил, и кто меня за язык тянул, и что если я когда-нибудь снова ее увижу, это будет большая удача, потому что, кажется, чему-то для меня пришел конец.
